Наше преступление - Иван Родионов

Петербургскому исследователю творчества Родионова Наталье Кузякиной попал в руки дневник Днипровского, который я не могла не прочесть в 70-е годы, но не оценила тогда всей его значимости. Теперь, в начале 90-х годов, за доступ к нему сражались отдел рукописей киевского института литературы в лице его заведующего Сергея Гальченко и аз грешная. Победила и, кажется, без труда Наталья Борисовна Кузякина. Ее публикация в газете «Час пик» под заголовком «Кто автор «Тихого Дона»? Претендент номер... – есаул Родионов» (7.11.1991 г.) представляется мне очень серьезным документом в поддержку версии о Родионове и его РОМАНЕ (а не, повторюсь, одноименной книге очерков).

Автор дневника – Иван Днипровский рассказывает все то, что узнал от Родионова и в чем мог убедиться сам. «До войны, – пишет Днипровский, – написано и отпечатано листов семь. Они сброшюрованы. Это книга о революции 1905-го года и роли в ней казачьего Дона. Но автор очень рад, что война прервала его работу. Он благославляет эту войну. Потому что теперь он однотомный роман развернет в целую трилогию: Дон до войны, Дон на войне и Дон в революции...

И.А. показал мне эту свою вторую книгу, надписал ее мне и просил высказать свое мнение.

Книга называлась «Тихий Дон». К сожалению, она не сохранилась у меня. В мае месяце я собрал в посылку переписку с Кулишом, гимназические журналы, вырезки из газет и послал посылку в Севастополь на имя инженера Бабича. Моя посылка не дошла по назначению.

Ясно запали в молодую память:

Само название: острыми буквами.Эпиграф: песни про Дон. И отрывок: бела рыбица мутит... (рыбы такой в натуре я никогда не видел, в моем воображении возникла картина: масса белой рыбы, играючи, мутит серебряное течение Дона).Имя – Христоня.Слово «баз», которого я не понимал и смешивал с лабазом.Но особенно: рассказ о казаке, который привез из похода жену-персиянку. Сельчане считали ее ведьмой, собрались около куреня казака и убили ее.

Книга мне страшно понравилась. Когда я сказал об этом автору, он очень обрадовался и целый вечер рассказывал мне сюжет всей трилогии.

1-го апреля 1934 года. Харьков».

Дата дневниковых записей Днипровского многозначительна по многим причинам. Во-первых, это воплощение в жизнь пункта 4 в блокнотике «Notes» на 1934 год. А во-вторых, это почти предсмертное откровение, так как 1-го декабря 1934 года Днипровского уже не станет. Есть, правда, еще один свидетель другого предсмертного откровения Днипровского, но я остановлюсь на нем позже.

Однако вернемся к нашим оппонентам. И поднятый шум, и обвинения в невежестве были рассчитаны на неосведомленность большинства читателей. Теперь же, после выхода в свет в 1994 году в издательстве Дмитрия Буланина в Санкт-Петербурге художественно-публицистических очерков И.Родионова «Тихий Дон» (за это нужно сказать огромное спасибо и издательству, и автору предисловия В.Н.Запевалову) у всех у нас появилась возможность убедиться в том, что Иван Днипровский в своих воспоминаниях мог ссылаться лишь на роман, на прозу, на литературное произведение своего шефа и старшего товарища Ивана Александровича Родионова под названием «Тихий Дон», а отнюдь не на одноименную книгу очерков, пусть даже и художественно-публицистических (но, как водится, без литературных героев). То есть спутать эти два «Тихих Дона» – роман и очерки, а также ссылки на них – просто невозможно.

Как видим, тема казачества была изучена Родионовым еще и с научной точки зрения, что и привело, по нашей версии, к свободному владению материалом, глубоко правдивому художественному отображению в литературе подлинных исторических процессов и событий.

Итак, после первой публикации и реакции на выступления в печати, приходит время дальнейших поисков. Зная дату и место захоронения писателя, я прошу своих спонсоров помочь мне с поездкой в Германию.

Прилетев в Берлин 22 марта 1994 года, я сразу же отправилась в район Тегеля, где похоронены представители русской эмиграции нескольких поколений.

Однако дважды пройдя все ряды небольшого кладбища при храме святых равноапостольных и боговенчанных царей Константина и Елены и, поклонившись праху многих известных людей нашей истории (к примеру, члена Временного правительства, дипломата Владимира Дмитриевича Набокова – отца писателя Владимира Набокова, бывшего военного министра царского правительства Сухомлинова, родственников поэта Тютчева, родственников архитектора Тона, близких барона Врангеля, четы Воронцовых-Дашковых и других), могилы Ивана Родионова я так и не нашла. Лишь через несколько дней вернувшийся из дальней поездки настоятель храма отец Владимир помог мне отыскать эту могилу. Она в 11-м ряду, третья слева от центральной дорожки. И сразу же показалось символичным, что расположена могила рядом с большим каменным крестом-памятником, сооруженным, как гласит надпись, по почину чинов II-го отдела русского Общественного Союза на добровольные пожертвования русской эмиграции в Германии в 1934 году (в память о роковых 1914 – 1917 годах). Ни таблички, ни надгробного камня на могиле Родионова не было. Это означало, что могилу давно никто не посещал и, очевидно, ни родных, ни близких покойного, ни его потомков в Берлине сейчас нет.

И все же, и все же...

Цель моей поездки – узнать как можно больше подробностей о берлинском периоде жизни Ивана Родионова. Еще до приезда в Берлин я знала, что именно здесь в 1922 году он переиздал свой нашумевший роман «Наше преступление» и издал новый – «Жертвы вечерние», посвятив его участникам знаменитого Ледяного похода. Он переиздал здесь «Москву-матушку» (Берлин, 1921 год), а также свои речи в Русском национальном собрании и написал еще несколько книг: «Любовь» (1922-й год), «Царство сатаны» (без даты). Однако о «Тихом Доне» сведений не было.

Каково же было мое удивление, когда в первом же телефонном разговоре с одной из эмигранток в Берлине я услыхала: «Ах, это вы о том самом Родионове, который пожертвовал своим произведением ради спасения семьи?». Но, к сожалению, человек, хорошо знающий эту историю и рассказавший ее моим новым знакомым, недавно ушел из жизни. И все же я пыталась узнать хоть что-нибудь новое: посещала библиотеки, городские архивы, звонила эмигрантам. В этом активно мне помогали владелица книжного магазина «Радуга» (что на Фридрихштрассе, 176 в Берлине) Нина Андреевна Гейхардт, активисты созданного при Русском культурном информационном центре общественного клуба «Незабудка» Александра Федоровна Бергер, Елена Александровна Штейнберг, священник православного храма (что на Фербеллинер Платц) отец Михаил Диваков, опытный библиограф Саул Григорьевич Лившиц и другие.

С их помощью удалось установить, что Родионов вел в эмиграции жизнь трудную, одно время работал в русском ресторане Ольги Дьяковой на Нюрнбергштрассе (сведения старейшего русского доктора в Берлине Владимира Александровича Линденберга) и вместе с тем часто выступал в собрании русских эмигрантов вместе со своим сыном (сведения Натальи Владимировны Влезковой, приехавшей в те дни в Берлин из Сан-Франциско) и умер в бедности (воспоминания князя Д. Шаховского, журнал «Континент», № 56 за 1988 г.). К сожалению, ни один берлинский архив не подтвердил проживания в столице ни самого Родионова, ни его сына Гермогена. Но ведь факт захоронения в Тегеле говорил о том, что жил и умер писатель где-то неподалеку.

Обо всех своих странствиях и просьбах я рассказала берлинцам на страницах русской газеты «Европа-центр», издаваемой для эмигрантов. И ожидала откликов. Но, как ни печально, их не было. И в январе 1995 года я снова приехала в Германию.

Вторая поездка, несмотря на ряд новых встреч, новых знакомств, и даже такого символичного, как показалось мне вначале, знакомства с новым батюшкой кладбищенской церкви в Тегеле отцом Анатолием по фамилии Родионов, все же мало что добавила к уже известному. Берлинские архивы не смогли установить место последнего проживания писателя и фамилии хоронивших его лиц. Эмигранты первой волны посоветовали мне продолжить поиски в Париже, куда переехали многие из них после прихода к власти нацистов.

Итак, решение принято, спонсоры, в который уже раз, относятся с пониманием, и я, как стрела, выпущенная из лука, мысленно уже лечу во Францию.

Звонить незнакомым людям и спрашивать, есть ли у них родственники за границей, было, по крайней мере, бестактно. Даже если эти незнакомые мне люди были хорошими знакомыми моих тоже хороших знакомых. Но одна из моих приятельниц, понимая всю сложность задачи, уж очень настаивала. И я, преодолев неловкость, позвонила в Санкт-Петербург некой даме – потомку знаменитого рода Родзянко. Дама оказалась весьма любезной, и, быстро расшифровав мой лепет, продиктовала телефон парижской кузины.

– А, собственно, кого вы там собираетесь разыскивать? – поинтересовалась она уже в конце разговора.