Пункт назначения 1978 - Виктор Громов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Саш, – спросила она, – может, и нам, когда вернемся, тоже двери перекрасить?
Тот пожал плечами. Тогда мать взялась за меня:
– Сынок, а твой Женя не мог бы попросить родителей, что бы они…
Спасла меня Ирка.
– Мам! – Раздалось из комнаты. – Сейчас начнется «В гостях у сказки». Можно я телик включу?
– А на море ты не пойдешь?
Ирка появилась в дверях. Губы у нее были надуты.
– Ну, мам…
– Не тронь ты ее, – встал на защиту дочери отец, – пусть смотрит. Еще успеет накупаться.
Сестра тут же перестала дуться.
– Ура! – Прокричала она и ринулась в комнату.
– Погоди! – Обеспокоенно прокричала мать, бросаясь следом. – Лучше я сама.
За чужой телевизор она переживала. Не дай боже Ирка чего испортит?
Я, старательно отворачиваясь на отца, чтобы не нарваться ненароком на неудобные вопросы, тоже заглянул в комнату. Там стоял старый добрый Горизонт на тонких высоких ножках. Точно такой же, как был когда-то и у нас. Помню, я очень завидовал Пашке, когда у него появился первый в нашей компании цветной рубин. Как бегал к нему смотреть клуб путешественников. В цвете эта передача была куда интереснее.
Впрочем, потом у него у первого появился и видак с загадочным названием «Funai». А потом и импортный телек с пультом и тем же названием. Но это случилось значительно позже, лет через десять. А пока…
Мама включала Горизонт, а Ирка нетерпеливо ерзала на диване.
– Иди и ты, сынок, посмотри.
Отец положил мне на плечо руку.
– Не, я попозже, пап. Пока пойду, погуляю.
Мама высунулась из комнаты.
– Долго не задерживайся. Здесь рано темнеет. А вечером должна быть кинопанорама. Приходи, посмотрим.
Я вышел в подъезд и тихонько прикрыл дверь. Спускаясь по стертым от времени ступеням все думал о том, что кинопанорамы не видел давненько. Когда ее перестали выпускать в эфир? В девяностом? В девяносто пятом? Будь под рукой интернет, все было бы куда проще.
А сейчас… Я твердо решил вернуться и глянуть телевизор с родителями. «С предками!» – услужливо поправила память. С предками, так с предками. Впрочем, я уже не был уверен, что ТАК родителей называли именно сейчас. Сколько их сменилось за это время, сленговых словечек.
* * *Откуда-то со стороны лимана самозабвенно пел петух. В ветвях чирикали воробьи. В квартире первого этажа, возле распахнутого окна стоял новенький блестящий радиоприемник. Оттуда лилось задушевное:
Под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди, Под музыку Вивальди, Под славный клавесин, Под скрипок переливы, Под завыванье вьюги Условимся друг друга Любить что было сил.Голос Татьяны Никитиной был чертовски хорош. Нежный. Мягкий. Обволакивающий. И мне невольно подумалось, что именно этого всегда так не хватало Лельке.
Во дворе мужики лихо резались в домино. Задорно звенел обитый жестью стол. С краю стояла бутылочка мутного самогона. Горлышко ее было заткнуто свернутой газетой. Рядом синий эмалированный бидон с разливной кислятиной, гордо именуемой пивом, и граненые стаканы. На сложенной комсомолке лежали два плавленых сырка, покромсанный толстыми кусками ситный, распотрошенная вобла и одинокая карамелька.
Мужики гуляли от души, на широкую ногу. И я почувствовал непреодолимое желание присоединиться к празднику жизни. Ноги сами понесли вперед, и я завел на ходу, не сводя глаз с целебного эликсира:
– Мужики, можно мне…
Стук домино затих.
– Пацан, тебе чего?
Я отдернул руку. Твою ж мать, так оскандалился! Я мысленно выругался, горячо помянув и «на», и «в», и «с вами». Первое напрямую относилось к самогону, второе характеризовало мое отношение к жизни в детском теле, третье объясняло, с чем останутся обладатели недоступных мне сокровищ после моего ухода.
Любопытный мужик не унимался:
– Так чего тебе?
И я, вдруг вспомнив Вицина, сделал честные-пречестные глаза и спросил:
– Как пройти в библиотеку?
За столом заржали. Дружно. Заливисто. От души.
– Иди, пацан, иди…
Мне махнули рукой, отправляя на все четыре стороны. И я пошел. Уши горели от стыда. В спину донеслось:
– В библиотеку? Ну, парень, ну ты и клоун! – Потом тон резко сменился: – Еще раз увижу, что тянешь руки к выпивке – оборву их по самые уши!
И хохот грохнул с новой силой. Я юркнул за угол дома, в кусты и там остановился, прижавшись спиной к красной кирпичной стене. Лицо полыхало. Сердце билось. От обиды дрожали губы. Хотя, на что тут обижаться? Сам облажался. И с библиотекой действительно сморозил глупость. Какая библиотека вечером в воскресенье?
Скоро стук костяшек по жести возобновился. Мужикам стало не до доморощенного остряка. Были у них дела куда важнее. Я вынырнул из кустов и быстро пошел к лиману, почти побежал. Удивительно. Но я прекрасно помнил туда дорогу. Словно и не было этих чертовых сорока лет.
* * *Интересно, кому пришло в голову протоптать тропу к воде таким бешеным зигзагом? Еще интереснее, почему столько лет народ послушно ходил этим зигзагом и не пытался ничего изменить?
Я шел проторенным путем, как и тысячи прошедших здесь до меня, вел ладонью по серебристым метелкам ковыля и думал о том, что совершил огромную глупость – не подумал прихватить с собой плавки. И хрен с ними, если что, искупаюсь так. Здесь народ закаленный, галимыми семейниками их не напугать. А мои, как помнилось по лесу, вроде, вполне приличные – синие однотонные, не в цветочек.
Ковыль закончился. Я точно помнил, что дальше будет только песок с редкими клочками какой-то особо живучей травы. А сейчас, если подняться
