Боже, спаси Америку! Наблюдая за американцами - Стефан Кларк

– Нет, ни разу не слышал от нее ничего подобного, – ответил я. – Мама обычно просила меня почистить ногти перед свиданием, и это, пожалуй, все.

– Ах, ну да, вы же англосаксы, для вас гигиена куда важнее романтики. Да, кстати, а ты так и не спросил, что я делала в Марселе. Тебя совсем не интересует моя работа?

Мы снова были на стадии обновления запасов йогурта.

Я попросил таксиста высадить нас на бульваре Бон-Нувель, который был частью Больших бульваров, проложенных в девятнадцатом веке, чтобы войска могли маршировать по городу, подавляя мятежи.

В одном из переулков находился традиционный парижский ресторан, где еда была скорее нормальной, нежели впечатляющей, но и здесь получить столик в пятничный вечер, даже и для раннего ужина в половине восьмого, было довольно проблематично, и нам пришлось мобилизовать всю свою наглость.

Ресторанчик притаился во внутреннем дворике, где уже скопилась приличная очередь и царила привычная для Парижа неразбериха. Обстановка была особенно нервной, поскольку прибыла большая группа туристов, а какая-то парочка безуспешно пыталась найти безопасное место для парковки своих велосипедов.

Парижане нисколько не сомневаются в том, что имеют приоритет над туристскими группами, поэтому мы с Алексой уверенно прошли к ярко освещенному входу, где разыгрывал комедию пожилой метрдотель в голубом костюме.

– Столик на четверых! – объявил он.

Тут бы первой четверке из очереди броситься вперед. Две пары парижан в шерстяных пальто так и сделали, а четырем американским туристам оставалось только хмуриться, недоумевая, как это их обошли.

Пожилой бородач в тирольской зеленой шляпе с пером мялся возле двери.

– Я бронировал по телефону, – доверительно произнес он.

– Бронировали по телефону? – изумился мэтр. Толпа навострила уши. – Не в этом ресторане, мсье, – продолжил он. – Мы не бронируем столики. Может, вы звонили в «Макдоналдс», что на бульваре?

Послышались смех и аплодисменты.

– Долго ждать столик на двоих? – спросил я. Мне всегда казалось, что нелишне сразу заявить о себе распорядителю. Меньше шансов потерять свое место в очереди, если он тебя заметил. К тому же, задавая такой вопрос, ты вроде бы полулегально оказываешься в первых рядах.

– Десять минут, – ответил он. В любом другом ресторане это могло означать и час, но здесь, как мы уже знали, персонал работал проворно.

Мэтр на мгновение зашел внутрь, и сквозь запотевшие окна мы увидели, как он крутится возле столика с туристами или, скорее, подгоняет официанта, обслуживающего эту секцию ресторана.

«Allez[14], десерт, кофе, счет! Мы не так уж дорого берем, чтобы они просиживали здесь всю ночь».

Мэтр снова вышел на улицу.

– Они думают, где находятся? – бросил он в толпу. – В «Серебряной башне»?[15]

Очередь оценила его шутку одобрительным смехом. Ресторан «Серебряная башня» славится тем, что вызывает несварение желудка у компаний, выпускающих кредитные карты.

Официант подал знак из зала, и мэтр снова выкрикнул.

– Шесть! Кто спрашивал столик на шестерых!

Где-то в середине очереди возникло хаотичное движение, и вперед выдвинулась группка. Мэтр пересчитал счастливчиков по головам.

– Постойте, вас же только пятеро.

– Да, шестой на подходе, – нашлась женщина, посылая ему блистательную напомаженную улыбку.

– Извините. Только полные столики. Есть еще шестерка? Нет? Кто не против разделить столик? Четверо и двое?

– Двое, – сказал я, обнимая Алексу за плечи в доказательство того, что мы оба на месте.

– Allez, les deux amoureux[16], – сказал мэтр, и мы прошли.

Нас окутал теплый запах гратена и умиротворенный гул голосов. По проходу мы шли, испытывая блаженство, как если бы нас допустили в эксклюзивный клуб. В ресторане было не меньше сотни столиков – все занятые, – и они были расставлены длинными поперечными рядами, как в столовой. Впрочем, ничего себе столовая – высокие зеркала в рамах, стены расписаны под классический французский сад, над которым завис аэроплан эпохи Первой мировой.

Мы протиснулись на свои места возле низкой деревянной перегородки, и уже в следующее мгновение к нам присоединилась четверка американцев, которых ранее обошли в очереди. Bonsoir[17], кивнули они и дружно скинули свои анораки рафтеров. Нетрудно было догадаться, кто с кем в паре, – одни седовласые, у других волосы черные как смоль.

Мы с Алексой заказали аперитив – два coupes de champagnes[18] – и, не сговариваясь, перешли на французский, чтобы отвоевать для себя немного интима.

– Посмотри, как они уткнулись в свои путеводители. Готова спорить, они даже не знают, в какую страну приехали, – сказала Алекса.

– Думаю, что знают. В меню сплошь французская кухня…

– Ты понимаешь, что я имею в виду, Пол. Они в полной уверенности, что Париж – это Франция, а Франция – страна художников и шампанского.

Я уж не стал напоминать ей о том, что сама она – фотограф и только что заказала себе бокал шипучки.

– Значит, ты действительно не огорчена тем, что с американской мечтой придется проститься? – спросил я.

– Конечно нет, мне совсем не хочется туда ехать и терпеть их коррупционную систему. И я знаю, что ты найдешь способ расплатиться с долгом и сохранить свою долю в café.

Мы чокнулись и выпили за ее оптимизм.

– Э… простите? Мы есть американцы. Вы… э? Перевести меню для нас, если вас можно?

Мы повернули головы и уставились на четыре пары идеально ухоженных трансатлантических челюстей.

Я вступил в диалог, прежде чем Алекса успела проворчать что-либо насчет колонизаторов от культуры, которые не в состоянии расшифровать меню, если в нем нет картинок гамбургеров.

– Чем могу помочь? – спросил я.

– О, у вас такой замечательный английский, – сделала мне комплимент седовласая женщина.

– Мерси, – ответил я, вспомнив о том, что сегодня выступаю в роли француза.

– Где вы его учили? – спросила она.

– По фи-ильмам Олливуда, – сымпровизировал я.

– Вау, это потрясающе. – Жгучая брюнетка захлопала своими густо накрашенными ресницами.

– Да, все, что ни есть из Олливуд-фи-ильм, я говорю с идеаль аксэнт. «Давай, сегодня мой день. Это ты мне? Hasta la vista, детка»[19].

Убеленная сединами пара с американской половины стола отнеслась к моим словам с некоторым скепсисом, однако брюнеты нисколько не усомнились в просветительской миссии Голливуда.

– А откуда эта цитата: «Чем могу помочь»? – спросила брюнетка.

– «Остин Пауэрс 2»? – рискнул я.

– О, Пол, – вмешалась Алекса. – Не слушайте его, он англичанин.

Прогремел взрыв смеха. Я так и не понял, чем он был вызван – то ли это я удачно пошутил, то ли само английское происхождение изначально комично.

К моему удивлению, Алекса принялась посвящать американцев в таинства меню, терпеливо объясняя, как готовится каждое блюдо, и предупреждая о возможном включении чеснока или незнакомых субпродуктов. Я приходил на выручку, когда объяснения Алексы становились излишне техническими, и, когда вернулся официант, мы все уже были готовы сделать заказ. Он нацарапал свои заметки прямо на бумажных салфетках и снова исчез.

– Merci, Mam’sell[20], – сказал парень-брюнет, заставив Алексу слегка поморщиться. Французскую феминистку не следует называть мадемуазель.

– Пожалуйста, сэр, – ответила она, еле заметно стиснув зубы.

– Париж – самый красивый город мира, – объявил седой.

– Если не считать Венеции, – не согласилась его жена.

– И Сиднея, – вступила брюнетка.

Седовласый стойко продолжал улыбаться, но в его глазах читался намек на то, что жен неплохо было бы оставить в Америке.

– Я однозначно за Париж, – поддержал его брюнет. – Не думайте, что все американцы – противники французского. Это не так.

– В нашем гольф-клубе в баре подают французскую выпечку, а не датскую, – напомнила ему жена.

– И не то чтобы мы были против датчан, – встрял седовласый. – Европа – самый красивый континент мира.

– После Азии, – поправила его жена.

Принесли еду, и мы вернулись в свое интимное пространство. Я спросил Алексу – по-французски, – с чего вдруг она так благосклонно отнеслась к нашим соседям-глобалистам.

– Знаешь, американцы как индивиды могут быть самыми приятными людьми на Земле, – сказала она, – а эти, кажется, искренне хотят узнать как можно больше о французской культуре. Конечно, поучиться есть чему. – В ее реплике был намек на поверхностность американской культуры. – Насколько я поняла, до сих пор самой сложной кулинарной техникой для них остается розжиг барбекю.

– Я думаю, что это… – Я никак не мог подобрать французское слово. – Un peu…[21] несправедливо?