Время отмщения - Алексей Волков

В лагере довольно тихо. Третий батальон охраняет Врата, роты остальных сейчас там же поджидают очередные караваны, мы же до конца не устроились, не навезли всего и на все случаи жизни, и тут в основном артиллерия, да подразделения обеспечения. Вроде бы, где-то по эту сторону Врат находится ДШБ, однако где его носит, и какие задачи он выполняет мне неведомо. По слухам — он находится в противоположной от города стороне, а зачем — то знает лишь высокое начальство. Как бы нас не погнали с утра назад с колонной. Ничего в том страшного нет, вроде, не стреляют, а прокатиться несложно, но очень уж хочется посмотреть здешний город. Иной мир, все-таки, а ничего кроме пустынных пейзажей да далеких развалин в стороне от караванного пути я до сих пор не видел.

Та же мысль очевидно посещает замполита, и он произносит:

— Посмотреть бы! Надо же — пшеница прямо на улицах! — Птичкин поматывает головой из стороны в сторону.

Я уже предвкушаю удовольствие, с которым буду рассказывать остальным о розыгрыше замполита, но тут вижу, что в темноте к нам кто-то движется, и невольно настораживаюсь.

— Сидите? — подошедший оказывается батальонным комсомольцем Киряковым, которого мы обычно зовем просто Ковбоем.

Как иначе назвать человека, который носится с найденным винчестером, настоящим, как в фильмах «про индейцев», со скобой, и даже пару раз таскал его на боевые? Правда, лишь тогда, когда мы находились на броне, и не надо было навьючивать на себя дополнительную тяжесть.

— Так все не стоять. Что слышно, Ковбой?

— Обратно караван поведет пятая рота.

— Точно? — я мгновенно добрею к прапорщику.

— Точней не бывает. Вы остаетесь в лагере в качестве резерва, ну, и так, поработаете, если понадобится.

Резерв тоже неплохо. Без дела в армии не оставят, а так хоть с лагерем поближе познакомлюсь.

— Выпить хочешь? — раньше вестника с хорошими вестями награждали, и я охотно готов поддержать традицию.

— Спрашиваешь! — с некоторой обидой произносит Ковбой.

По-моему, он где-то уже принял, и теперь ищет добавки. Но для хорошего человека самогона не жалко.

— А вдруг случится чудо? — смеюсь я, поднимаясь, и уже на кратком отрезке к двери спрашиваю. — Слушай, Ковбой, кого мы боимся? Вроде, развитая страна…

— Капуста растет на крышах, — невпопад вставляет Птичкин.

Ковбой смотрит на замполита с недоумением, а затем понимающе кивает, мол, допился человек.

Я подмигиваю, и комсорг еще толком не понимая, в чем дело, согласно кивает:

— А морковки там сколько!

— На крышах? — поражается замполит. За время нашего сидения его развезло еще больше, и теперь он точно пьян. Уже не говорю о доверчивости.

— Не в подвалах же! — в тон ему восклицает Ковбой.

— Ну, да. В подвалах у них свиньи, — соглашается Птичкин.

Он первым проходит в модуль, и я повторно спрашиваю:

— Так чего?

— Черт его знает! — отмахивается комсорг. Выражается он, разумеется, крепче, но мы же не кисейные барышни! — Говорят, здесь порою попадаются банды.

— Откуда? По технологиям — развитая страна.

Мысль о шляющихся бандах кажется диковатой. Это все равно, что наткнуться на разбойников в глубине России.

— Да ну! — машет рукой Ковбой. Я стою между ним и проходом, и потому он вынужден ответить подробнее. — Говорят, летунов как-то обстреляли. Те толком не поняли, кто, но, возможно, духи из-за Врат. Не одни же мы открыли их свойства!

Это объясняет все. Духи — народ серьезный, и изловить их чрезвычайно трудно. Если уж проникли, то держись! Хорошо, что отныне Врата перекрыты и подмоги им ждать неоткуда.

Но мы уже в комнате, и кто-то, кажется, наш батальонный фельдшер Портных, сразу сует в мою руку стакан, наполненный наполовину.

Почему химики гонят такую гадость?

Утро в полном соответствии с песней встречает прохладой. Меня слегка трясет от выходящего хмеля, и приходится прилагать усилия, чтобы это было незаметным. Офицер должен быть бодр — аксиома, вбиваемая в голову еще в училище. Вот я и стараюсь, и, даже, кажется, не без успеха.

Еще с самым рассветом, опорожнив свои цистерны в подготовленные для подобной цели емкости, уходят наливники. Как обещал Ковбой — в сопровождении пятой роты. Я же занимаюсь знакомством с расположением караулов, распределением людей на всевозможные работы и прочими аналогичными делами. Не успеваю сам осмотреть все окрестности, как под конвоем четвертой роты прибывает огромный конвой с боеприпасами, и начинается обычный в подобных случаях бардак.

Летуны с окраины лагеря снимаются всей эскадрильей и улетают в сторону Врат. Но это уже не наши заботы. У них свое командование, так пусть у них голова болит.

Полдня проходят в различных хлопотах и заботах. После обеда все начинается по второму кругу. А еще и начальство… Всех замов и помов слишком много на остатки полка, но ведь каждому хочется сказать свое веское слово! Но все было цветочками, пока не наехали политруки. Замполит, парторг, комсорг, пропагандон, — их было многовато, даже когда мы все собирались вместе, и им было где развернуться, а уж на мою роту…

Упущение с их точки зрения было налицо: рота уже на месте, а ленинский уголок до сих пор не оборудован. Ну, как тут не закипеть возмущенному разуму праведных коммунистов! И они закипели так, что лишь малости не хватало для выбивающегося из мозгов пара.

Никогда не мог понять нашего славного определения: «отличник боевой и политической подготовки». Что в армии важнее: чтобы военный был умелым солдатом, или чтобы он разбирался в бесконечных поворотных партсъездах и пленумах? И зачем вообще забивать голову подобной ерундой? Но лишь дядя Саша решается в открытую выступать против обилия замполитов, за что и ходит до сих пор в капитанах. Мне же остается объяснять, кивать, обещать исправиться, а в заключение послать Птичкина срочно исправить упущенное.

На уровне рот и батальонов политруки вполне вменяемые люди. Птичкин высказывает мне все, что думает об ленинских уголках, хотя, это чуть не единственная его глобальная забота, после чего послушно уходит возводить цитадель нашей несгибаемой идейности и непоколебимой веры в вечно живого вождя и дело его партии. Да и то — как же без боевого листка и прочей фигни?

Я со своей стороны настоятельно советую Птичкину найти художника и нарисовать большой портрет Ленина в пионерском возрасте, его же — пылающего комсомольца, а затем и умудренного жизнью коммуниста. Этакий триптих, чтобы бойцы смотрели и росли над собой на страх всем агентам мирового империализма. В ответ Птичкин посылает меня так далеко, что даже летчики не помогут добраться. Он до сих пор обижен на меня за давешний розыгрыш, хотя кто его просил верить откровенной ерунде? Надо же хоть немного соображать, а не принимать на веру все, что говорят другие.

Дел хватало. Людей туда, людей — сюда, выгрузить то, оборудовать это. Даже до модуля добраться не было времени. Череда дел привела меня к штабу, а оттуда как раз вывалил полкач в сопровождении зама по вооружению, зампотыла, связиста и других. Свита набиралась немалая.

— Старший лейтенант Зверев! — судя по тону, отец-командир явно был не в духе.

Я невольно вытянулся, даже сделал попытку щелкнуть каблуками, позабыв, что на ногах кроссовки.

— Что у вас за вид?

Вид у меня был вполне обычный. Конечно, далеко не уставной, но кто и когда одевался здесь по уставу? Сам полкач тоже был одет отнюдь не в китель с пьяными брюками.

Но возражать начальству — себе дороже. Потому пришлось стоять и молчать в надежде, что гроза промчится стороной.

— Вы в Советской армии, или где? Что у вас на ногах?

— Кроссовки, товарищ подполковник.

— Что? Вы что, кросс собрались бегать?

— Никак нет. Но в кроссовках удобнее.

Чего я только не услышал в ответ! Спустя пять минут, когда полкач разъяснил и мне, и своей свите, какой я разгильдяй, оболтус и вообще, непонятно кто, из начальственных уст вырвалась причина разноса.

— Тут того и гляди высокие гости с проверкой заявятся, и что они увидят? Что вместо воинской части имеют дело с партизанским отрядом? Не только бойцы, но и офицеры ходят кто в чем, служба несется абы как, дисциплина на уровне детского сада. У вас составлены планы занятий с личным составом?

— Никак нет, товарищ подполковник.

Говорить, что планы в нашем положении бессмысленны, я не стал. Оправданиям все равно не место.

— Вот! — полкач получил дополнительное подтверждение моей непригодности к военной службе. — Скажите, товарищ старший лейтенант, вы получили денежное довольствие?

— Так точно! — чеки нам давали регулярно, но какой от них сейчас толк, когда военнторг еще не добрался до наших мест?

— И вы состоите на всех видах довольствия?

— Так точно! — заладил я словно попугай.