Кто-то плачет всю ночь за стеною - Ермолаев Александр

Реакция жены удивила Евгения Алексеевича, если не сказать — напугала.

— Машуль, ты чего? — аккуратно спросил он.

— Ты уже достал меня потому что! — прошипела она в стену.

Он помедлил с ответом, а потом тем же спокойным голосом сказал:

— Не сердись, Машуль, все хорошо. Ты действительно устала. Спи. Спокойной ночи.

Кабачков чмокнул ее в плечо и, забравшись под одеяло, повернулся в другую сторону.

— Какой же ты всегда спокойный и рассудительный! Прямо солнышко. Господи, как же мне это надоело.

Тут Кабачков смахнул одеяло, поднялся и включил свет. Жена недовольно замычала.

— Что с тобой? — спросил он. — Что-то случилось? Почему ты мне не рассказываешь? Что-то на работе?

— Что-то на работе, — повторила она с раздражением.

— Машуль, поговори со мной.

Она закрыла лицо руками и прошептала:

— Как же я устала…

Кабачков ждал, пока она продолжит. Молчание длилось с минуту. Наконец она заговорила (по-прежнему смотря в стену):

— Сегодня, когда я шла с работы, меня заметила Искулова.

Это была их соседка, одинокая женщина тридцати лет.

— Она была за рулем. Подбросила меня. На новенькой «тойоте»…

— Так вот в чем дело, — ухмыльнулся Кабачков. — Старая история. Не думал, что мы к ней вернемся.

Мария Викторовна повернулась к мужу. Она была зла. И, кажется, опасна.

— Если тебе на это наплевать, не значит, что и мне тоже. Для меня это было важно.

Дальше она стала пересказывать действительно старую историю. Она всегда мечтала о машине. Мечтала получить права и сесть за руль. Она даже начала ходить в автошколу. Но у нее получалось не очень. Туповатые инструкторы своими криками только усиливали ее неуверенность в себе. Она сильно переживала из-за этого, стала нервной, плакала по ночам. Тогда муж (Кабачковы тогда только поженились) сказал, чтобы она прекратила над собой издеваться и бросила автошколу. После долгих споров она наконец согласилась.

— Зачем я тебя тогда послушала? — говорила Мария Викторовна. — Доучилась бы, сдала на права. Потом машину бы купили…

— Сдалась она тебе! Машина эта. У меня тоже нет прав. Спокойно без них живу.

— У меня мечта была. Я с детства хотела иметь машину. Ты же все это знаешь. Зачем я тебя послушала, — повторила она. — Сам не хотел учиться — и мне не дал.

— Потому что это не мое. Сто раз про это говорили. Не мое. И не твое.

— С чего ты взял!

— Потому что я тебя хорошо знаю. Я тебя знаю лучше, чем ты.

— Прекрати. Слушать противно.

Евгений Алексеевич тяжело вздохнул.

— Поверить не могу, что мы ссоримся из-за такой ерунды. Нашла, на кого равняться. На Искулову. Господи, да посмотри ты на нее. Она никому не нужна. Ни семьи, ни детей. А ты ей завидуешь. Это же глупо.

Кабачкова развела руками.

— Твой вечный аргумент! Ну еще бы! Ты живешь хорошо, потому что есть те, кто живет хуже тебя. Что десять лет назад, что сейчас. Ты не меняешься… Женя, почему ты не можешь понять, что дело не только в этой сраной машине?

— Тогда в чем?

Она злобно посмотрела ему в глаза.

— Дело в тебе.

Кабачков стал растерянно смотреть по сторонам, ему нужна была опора: садиться рядом с женой он теперь боялся. Он сел на стул — на безопасном расстоянии от нее.

— Говори, раз начала.

— Ты мне неприятен. Я ничего не могу с собой поделать. Сначала я отгоняла от себя эти мысли. Повторяла себе, что ты мой муж. Что я родила от тебя сына. Но с каждым днем этот груз становился все тяжелее. Я говорю тебе гадости, а мне даже не стыдно. И никаких угрызений совести. Я такой никогда не была… Дело не в сраной машине, — повторила она, — а в болоте, в которое ты меня затащил. Ты всегда довольствовался малым. Ты даже не хотел большего. Уверена, что в детстве для тебя вершиной счастья была похвала на школьной линейке. Да, могу поклясться. Ты и сейчас готов обоссаться, когда тебя Куча хвалит на совещании. В пример ставит! Господи, как это убого. И ведь тебе больше ничего не надо! Тебе нравится быть крупной рыбой в маленькой грязной луже. Но самое ужасное, что ты и меня такой сделал. Обрубил все мои желания и мечты. Помнишь, как я хотела открыть частную школу? Это была настоящая возможность. Аренда была бы копеечной. Лариска со своим опытом мне бы тогда подсказала, что и как. Но нет же! Ты стал обрабатывать меня, промывать мне мозги, убеждать, что и это не мое, что я должна работать в школе. По натуре я, видите ли, не бизнесмен, а педагог. Спасибо тебе! Спасибо, что открыл мне глаза. Посмотри на меня. Вот я теперь сижу перед тобой, с мешками под глазами, затраханная уроками, ненавидящая детей. Ты этого хотел? Можешь радоваться. Я соответствую своему мужу. Я тоже превратилась в такую же местечковую хуйню, как и ты. А ведь хотела я совсем другого от жизни.

Она закончила. Кабачков лишь ухмыльнулся своей фирменной ухмылкой.

— Я и не знал, что ты настолько меня ненавидишь.

Мария Викторовна посмотрела на него, и в ее злом издевательском взгляде читалось: теперь знаешь.

Кабачков молча забрал подушку с одеялом и пошел в другую комнату.

— Я хочу развода, — сказала ему в спину жена.

Он, не поворачиваясь, спокойно ответил:

— Завтра поговорим. Утро вечера мудренее.

И выключил свет.

Мария Викторовна еще долго не могла уснуть. В голове крутились мысли, сбивая друг друга.

Почему, если у меня есть семья, я не могу хотеть чего-то еще?

Как столько лет я могла терпеть это?

И зачем, Господи, я взяла его дурацкую фамилию?

О разводе, впрочем, ни на следующее утро, ни после они больше не говорили. Однако и о примирении не было речи. Они почти не разговаривали. Если Евгений Алексеевич просто молчал, то его жена молчала и злилась. Он понимал: стоит только дать ей повод, то есть вернуться к ночной ссоре, как она снова вспыхнет, — а он к этому еще не был готов. Да и надеялся он, что Мария Викторовна все-таки остынет. Пусть не скоро, но остынет.

А потом в школе появился Константин Федорович. И стал невольным участником маленькой семейной драмы. Участие его не ограничилось одним неловким разговором с Кабачковой. Потому что через пару дней точно такой же неловкий разговор состоялся уже с ее мужем.

Когда Кабачков вошел в кабинет математики, Константин Федорович, тяжело вздохнув, приготовился ко второй серии. Вид у Евгения Алексеевича был спокойный, хоть это успокаивало. Кидаться на меня с кулаками вроде не собирается, подумал Константин Федорович.

Перед тем как начать разговор, Кабачков оценивающим взглядом пробежался по новому учителю. Затем, о чем-то подумав и ухмыльнувшись, он наконец сказал:

— Я к вам по делу. Личному.

— Евгений Алексеевич, позвольте, я вас перебью. Я бы не очень хотел, чтобы вы меня посвящали в свои личные дела. Уж простите, мне это неинтересно. Если у вас в семье есть какие-то проблемы, то и решайте их с женой. Со своей стороны я только скажу — чтобы не возникло недопонимания.

Проговорил это Константин Федорович ровным голосом, однако с нескрываемым раздражением. Более того, речь уже была заготовлена им на такой случай — а вдруг?

Но дальше произошло то, чего он не ожидал.

— Надо же, — сказал Кабачков, — я как раз хотел предложить вам обратное.

— Простите?

Евгений Алексеевич широко улыбнулся. Именно такой реакции он и ожидал.

— Я сразу заметил, как она смотрит на вас, — начал Кабачков.

Он сел за парту — значит, подумал Константин Федорович, он не собирается себя ограничивать: очередной душещипательный монолог. Впрочем, на этот раз Константин Федорович его не перебил: уж слишком интересным оказался поворот, любопытно, что будет дальше.

— Заметил и понял, что она выберет вас. Понимаете… Как бы получше это сказать.

— Неужели вы не репетировали? — с иронией в голосе спросил Константин Федорович.

Кабачков ухмыльнулся.

— Репетировал. Конечно, репетировал. Но вот сейчас я растерялся. Понимаете, я ведь точно не знаю, что вам уже известно. Она говорила вам гадости обо мне?