Кто-то плачет всю ночь за стеною - Ермолаев Александр

— Нет времени, — отвечал на это Константин Федорович, — нет времени.

Тогда она попросила его номер телефона: «Надо же нам как-то связь поддерживать вне школы».

Константин Федорович продиктовал ей номер.

Так вышло, что он ошибся в одной цифре, — специально или нет: кто же знает?

Весь вечер Мария Викторовна, сама того не зная, переписывалась с незнакомцем. Тот даже не был против интимных фотографий, которые она ему отправляла. А когда она предложила встретиться, неизвестный искренне извинился и сказал, что его не отпустят из дома престарелых.

Мария Викторовна долго думала над их «отношениями» с новым учителем. Сначала ей казалось, что стоит ей пару раз подмигнуть — и Константин Федорович кинется к ней со страстными уговорами и непристойными шепотками, этакий жаждущий юнец, которому улыбнулась удача. Но после безуспешных наступательных попыток роли пришлось пересмотреть.

Теперь Константин Федорович в ее мыслях постепенно превращался в Костика. А его дурацкий розыгрыш только все упрощал. Вся его сложность, решила она, была лишь на поверхности. На деле же — самый обыкновенный ребенок. Все его отказы она теперь воспринимала как проявление стеснительности, которую необходимо разрушить. Но это совсем неплохо.

Так даже интереснее.

В тот день Мария Викторовна ворвалась после уроков в кабинет математики и стала, что называется, говорить начистоту. Это был их первый разговор после того «недоразумения» с чужим номером.

— Я ценю ваше чувство юмора, но нельзя же быть таким жестоким! Зачем вы поступаете так со мной? Неужели я вам совсем не интересна?

— Совсем, — ответил Константин Федорович.

Мария Викторовна застыла. Она не ожидала такой быстрой развязки. А поскольку это было против ее планов, она решила проигнорировать его ответ. Сцена продолжилась:

— Перестань издеваться надо мною. Я ведь влюбилась в тебя, Костик. Я готова на все. На все ради вас!

Кабачкова стала наступать. Она пыталась его обнять, поцеловать. Константин Федорович скидывал то одну, то другую ее пятерню.

— О чем вы говорите? Какая влюбленность, Мария Викторовна! Вы же взрослый человек. Прекратите! Сейчас же! Вы меня совсем не знаете. Уму непостижимо. Вы замужем, в конце концов. Прекратите. Имейте достоинство.

Слова на нее, кажется, подействовали. Она отошла в угол и, отвернувшись, расплакалась.

Это длилось пару минут. Константин Федорович молча наблюдал за ней, на мгновенье ему стало совестно перед этой женщиной, но потом он вспомнил, что уже пора идти домой, поэтому деликатно намекнул ей на это:

— Вы меня задерживаете.

Она повернулась. Выглядела не столько заплаканной, сколько уставшей.

— Достоинство? Мне больше не хочется думать о достоинстве. Я и так слишком долго себя обманывала. Половина жизни прожита зря. Но зато я думала о достоинстве. А сейчас я понимаю, что все это было глупо, необязательно. Бессмысленно. Когда я наконец осознала, что он полное ничтожество, укравший и растоптавший всю мою жизнь, я решила, что пора что-то менять. А потом появился ты. Это был знак. Я поняла, что хочу быть с тобой. Неважно как. Открыто. Тайно. Мне все равно. Но я хочу любить и быть любимой. Я много прошу?

Наступило молчание. Константин Федорович не знал, каким словом его прекратить и стоит ли вообще это делать.

— Да, — сказал наконец он дрогнувшим голосом, — вы просите много.

Жалкий вид Кабачковой почти растрогал его. Он теперь понял, что не столько она сошла с ума, сколько отчаялась. И от отчаяния накрутила себя. Выдумала какую-то любовь и прочий бред. Лишь бы уйти от реальности, невыносимой и пугающей. Утешить ее, однако, Константин Федорович не решился: вдруг она поймет не так, расценит как сигнал к действию.

— Я не понимаю вас, — почти шепотом проговорила Мария Викторовна, снова перейдя на «вы». — Все дело в нем? Если вы боитесь его, то не стоит. Он жалок. Ему плевать. Он и слова не скажет. Поверить не могу, что все эти годы я была такой дурой и ничего не понимала… Или я… я пугаю вас своей настойчивостью? Нет, вы не подумайте, — смех, — я не хочу за вас замуж. Хватит с меня! Я предлагаю вам интрижку. Роман. Страстный, настоящий. Бесстыдный, вульгарный.

Она замерла в ожидании, но Константин Федорович продолжал молчать. Взгляд его утешал ее, но слова по-прежнему оставались роскошью.

— Я вам не нравлюсь? — спросила она. — Я… я выгляжу поношенной? Господи, как стыдно.

Она закрыла лицо руками и отвернулась к стене. Затем она стала приводить себя в порядок: носовым платком вытерла слезы, высморкалась, прокашлялась, еще раз высморкалась.

— Видели бы вы меня, когда мне было двадцать.

Она повернулась. На лице возникла мечтательная улыбка, которая, впрочем, быстро исчезла. Она странно посмотрела на Константина Федоровича. Он не сразу понял, что глядела она не на него, а на свое прошлое.

— Я всегда знала, что могу быть с любым. Стоит только намекнуть. У меня были поклонники. И не только студентики. Был один взрослый мужик, который клялся, что бросит жену, если я скажу «да». Но я не была гулящей, никогда не была. Просто я власть над вами ощущала, над мужиками. А потом я встретила его. Я обманулась. Мне тогда еще не хватало мозгов, чтобы понять, что он ничтожество. Я даже не замечала, во что я превращаюсь рядом с ним. Во мне нет теперь той силы, которая раньше вас всех притягивала. Не потому, что я растолстела. Ее просто нет. Я ее потеряла, пока жила рядом с ним. Я много чего потеряла.

Она замолчала, но вид ее по-прежнему был возбужденным, словно несколько мыслей еще рвались наружу. Однако она сделала над собой усилие, чтобы сдержать их.

— Мария Викторовна, — сказал Константин Федорович, — мне очень жаль. Жаль, что вы оказались в таком положении. Я не хочу, чтобы вы считали меня жестокосердным человеком. Это не так. Я готов вам помочь, я готов утешить вас. Но только не таким способом.

Кабачкова шмыгнула носом.

— Много я наговорила… — сказала она, как бы извиняясь.

— И вы простите меня. За мою истерику. Вы действительно меня напугали своей настойчивостью.

Она улыбнулась. Константин Федорович улыбнулся ей в ответ.

— Так гораздо лучше, — сказал он.

Кабачкова покраснела — так сильно, словно это был самый лучший комплимент в ее жизни. Она развернулась, чтобы уйти, но потом резко вернулась к Константину Федоровичу. Он на мгновение испугался, но Кабачкова остановилась в метре от него. Протянула руку. Константин Федорович пожал ее. Она глубоко вдохнула, будто собралась сказать что-то важное, но вместо этого лишь порывисто выдохнула.

— Друзья? — спросила она.

— Друзья, — ответил Константин Федорович.

Она снова улыбнулась и даже как-то странно хихикнула, как школьница.

Потом она наконец ушла — походкой гордой, нарочито от бедра.

Раскол в семье Кабачковых произошел месяц назад. Внезапно, как говорят в таких случаях: ничто не предвещало.

Был поздний вечер. Кабачковы готовились ко сну. Мария Викторовна отвернулась к стене и закрыла глаза. Последнее время со сном у нее были проблемы. А нет ничего хуже, чем после плохого сна идти в школу на десять уроков. Но тут под одеялом к ней потянулась просящая рука мужа. Сначала она, то есть Мария Викторовна, решила притвориться: я сплю. Но Евгений Алексеевич не планировал отступать, уж слишком он соскучился по большому мягкому телу жены. Ладонь его безнаказанно продолжала гладить ее живот. Но как только он попытался добраться до заветного места, Мария Викторовна не выдержала:

— Прекрати, пожалуйста! Я хочу выспаться, у меня нет сил.

— Тише ты! Славку разбудишь! — перепугался Евгений Алексеевич.

Через полминуты он, впрочем, продолжил:

— Брось, Машуль. Я соскучился. Давай, быстренько. Просто повернись. — Затем он ухмыльнулся. — Хотя можешь и не поворачиваться.

После этих слов Кабачкова вспыхнула.

— Прекрати! — закричала она. — Я же попросила. Неужели так сложно уступить мне? Мы и так всегда все делаем так, как ты хочешь!