Неизбежный - Кристен Граната

папки, которые держу в руках, обратно в ящик и выскакиваю в коридор.

Итак, в какой стороне была кухня?

Иду налево, и голос становится громче по мере того, как крадусь по коридору. Эва поет. Чем ближе подхожу, тем лучше могу разобрать текст, и не могу сдержать улыбку, когда добираюсь до живого выступления на кухне.

Эванджелина, закутанная в пушистый леопардовый халат и тапочки в тон, стоит спиной ко мне. Ее черно-рыжие волосы в беспорядке собраны в пучок на макушке, и она что-то напевает в нож для масла, накладывая себе на тарелку блинчики и фрукты.

Девушка поворачивается, чтобы взять последнюю ноту припева, крепко зажмурив глаза, вкладывая в это все, что у нее есть.

Совершенно фальшиво, могу заметить.

Но черт меня побери, если она не самое милое создание, которое я когда-либо видел.

Эва загипнотизировала меня. Настолько, что забываю о том, что девушка понятия не имеет о моем пребывании в ее доме. Она открывает глаза и визжит, пронзая барабанные перепонки — вместе со звуковым барьером — и швыряет в меня своей тарелкой, как фрисби. Поднимаю руки, чтобы заблокировать предмет посуды, и тот разбивается вдребезги, когда падает на пол, блинчики и черника разлетаются по кафелю.

— Какого хрена ты здесь делаешь, урод?

— Твой отец впустил меня. Он…

— Мой отец. — Эва смеется. — Впустил незнакомого мужчину в свой дом, в то время как его дочь лежит голая в своей постели. Отец этого гребаного года.

Я приподнимаю бровь.

— Ты спишь голая?

Румянец окрашивает ее щеки.

— Убирайся. Нахрен.

Вместо того чтобы уйти, что было бы правильным решением, прохожу дальше в кухню. Ее глаза расширяются, когда протягиваю руку за своей чашкой кофе, которая стоит на стойке позади, и делаю глоток. Затем отворачиваюсь и накладываю себе на тарелку блинчики, бекон и яичницу-болтунью.

Указываю вилкой на пол.

— Возможно, стоит это убрать. Черника испачкает дорогую белую плитку. С другой стороны, скорее всего, здесь есть люди, которые делают это за тебя. Ты щелкаешь пальцами или просто звонишь в колокольчик?

Девушка вторгается в личное пространство, ее меховой халат задевает мой бицепс, она стискивает зубы и свирепо смотрит на меня снизу вверх.

— Пошел ты. Я не для кого не щелкаю пальцами.

Отправляю в рот кусочек хрустящего бекона.

— Удивительно.

— У тебя есть своя еда, придурок. А теперь уходи.

— Почти закончил.

Хватаю кувшин с сиропом и поливаю им все, что лежит у меня на тарелке, чем заслуживаю презрительную усмешку от принцессы с трастовым фондом.

— Не могу не добавить сироп. Зная вашу семью, думаю, что это, вероятно, только что добылось с кленового дерева сегодня утром.

Девушка упирает руку в бедро.

— Ты ни хрена не знаешь о моей семье.

— Я знаю, что ты не пользуешься брендом из обычных магазинов, как остальные смертные.

Пар должен валить у нее из ушей, учитывая, какое красное лицо. Я нажимаю на все нужные кнопки, и мне это очень нравится. Эва — огненный шар, когда злится, и по какой-то причине хочу продолжать разжигать это пламя.

— Теперь закончил?

Киваю и несу свою тарелку к двери, стараясь не раздавить чернику под собой.

Останавливаюсь и поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее через плечо.

— Кстати, Linkin Park? Серьезно? Неплохой выбор, хотя в конце ты немного фальшивила.

— Боже! — визжит она.

И я пригибаюсь, когда маффин пролетает по воздуху.

ЭВА

ЗДОРОВЯК ЗАПЫХАЛСЯ, когда подъехал к отелю «Уолдорф Астория». Через двадцать минут после меня.

Не могу сдержать ухмылку, которая расползается по лицу. Так ему и надо за то, что он напугал меня до полусмерти, а потом оскорбил на собственной кухне ранее.

— Неужели так все и будет? — Он ковыляет ко мне, его грудь и плечи вздымаются. — Я должен преследовать тебя каждый раз, когда ты выходишь из дома?

Уклончиво пожимаю плечами.

— Думала, ты идешь следом.

— Чушь собачья.

Грэм прижимает руку к животу, как будто у него судорога, и я поджимаю губы, чтобы удержаться от смеха.

— Ты в плохой форме, Здоровяк.

— Послушай, если с тобой что-то случится, а я не окажусь рядом, твой отец меня уволит.

— В том-то и дело, гений.

— Если это буду не я, то будет кто-то другой. Он наймет другого. Кого-то старше, кто не сможет защитить тебя так, как могу я.

— Потому что ты такой большой, крепкий мужчина? — Закатываю глаза. — Средь бела дня со мной ничего не случится. Ты просто злишься, потому что не мог угнаться за мной. Смирись с этим.

Веду себя как стерва, знаю. Я вымещаю свое дерьмо на нем, когда оно должно быть направлено на моего отца. Но что-то в том, как телохранитель выглядит, когда злится, заставляет меня хотеть разозлить его еще больше. Стиснутые челюсти, вена, выступающая на шее. Эмоции под всей этой мускулатурой видны невооруженным взглядом, и я хочу обнажить их.

Мне нравится тыкать в этого медведя.

Дианна замечает нас и подходит, вальсируя, с широкой улыбкой.

— Привет, красотка. Привет, телохранитель.

Грэм приподнимает подбородок в знак согласия и отступает назад, прислоняясь к ближайшей стене. Это примерно столько уединения, сколько он мне позволит.

— Мероприятие действительно начинает объединять нас, — говорит Дианна. — Ты все изменишь.

— Спасибо. Надеюсь, мы соберем много денег.

— Обязательно. — Она сжимает мое плечо. — Эрик гордился бы тобой.

Печаль подкрадывается к животу каждый раз, когда упоминается его имя.

Интересно, всегда ли так будет?

В этом году я руковожу мероприятием Национального альянса по борьбе с психическими заболеваниями. Планировала это с тех пор, как в прошлом году окончила среднюю школу. Теперь все это начинает приносить плоды, и нужно, чтобы все было идеально. Для меня это дело, которое является чем-то большим, чем просто способом для моей семьи вернуть что-то обществу. Больше, чем повод устроить еще одну вечеринку.

В прошлом году мой брат покончил с собой.

Шок и опустошение все еще не прошли. Иногда кажется, что я все еще не верю своим ушам. Непринятие. Как будто все это одна дурацкая шутка, и Эрик может войти в дверь в любой момент.

Это раскололо мою семью на части. Моя мама не выдержала этого и ушла. Один день была здесь, а на следующий собрала свои вещи и сказала мне, как ей жаль. Она бросила меня, когда я больше всего в ней нуждалась. Потеряла своего брата, а потом и мать. Мой отец только сильнее ограничил мои бразды правления. Я стала единственной, кто у него остался, так что теперь его миссия состоит в том, чтобы контролировать каждый мой шаг.

Эта