Шлак 2.0 - Олег Велесов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время очередного выхода Андрес сделал неопределённый жест в сторону горизонта и сказал:
— Иди.
— Куда?
— Куда хочешь.
Я хотел в Загон, но в словах Андреса чувствовался подвох. Он проверял меня или хотел в чём-то убедиться. Несколько минут я молча разглядывал стланик под ногами, как богатырь на распутье, только здесь куда не поверни, всюду смерть. В южном направлении тянулась каменистая пустыня без капли воды, между собой миссионеры называли её Кедровая пустошь. Безжизненное и безграничное пространство. На востоке и юго-востоке находились пограничные селения Османской конгломерации и бесконечные поля крапивницы. Со слов Андреса отношения между миссионерами и османами были более чем натянутые. В лучшем случае там меня могла ждать смерть, в худшем — конвейер, то бишь столб в понимании миссионеров.
С севера сплошные горы. Брат Гудвин однажды обмолвился, что перейти их ещё никто не смог, а кто пытался — не вернулись, так что тоже не вариант. А если направиться в Загон, боюсь, миссионеры меня не поймут. За одну только попытку сбежать поставят к столбу и сунут к носу венчик крапивницы.
В общем, куда ни пойдёшь, везде либо смерть, либо трансформация. Так чего Андрес хочет услышать от меня? Что миссия — центр местной вселенной, и лучше её ничего нет в целом мире?
— Некуда мне идти. Мой дом здесь.
Андрес промолчал, как будто ни о чём и не спрашивал, стал показывать, как вырваться из удушающего захвата, но было заметно, что ответ ему понравился.
Вернувшись в миссию, я до темноты плескался в озере. В самом глубоком месте уровень воды едва доходил до подбородка. Дно песчаное, вода прозрачная, чистая, но безвкусная. И ни рыбы, ни растений, похоже, ультрапресная. Говорят, такая обладает хорошими целебными свойствами. От постоянных тренировок моё тело покрылось синяками и ссадинами, и вода приносила облегчение.
Я доплыл до противоположного берега, взобрался на камень и растянулся на нём. Закрыл глаза. Андрес неплохо погонял меня сегодня, мышцы болели и требовали рук профессионального массажиста. Или массажистки. Кирюшка любила топать по мне ножками. Я ложился на диван, она взбиралась на поясницу и, придерживаясь одной ручонкой за спинку…
— А ты крепкий.
— И из себя ничего. Приятненький.
Голоса доносились с воды. Девичьи голоса. Я подхватился. Метрах в пяти от камня выглядывали из озера две мокрых головки. Волосы связаны сзади в пучок, как и положено послушницам, в глазах вызов, губы растянуты в улыбке. Эти девчонки жили в келье рядом с примасом и в общих работах никогда не участвовали.
— Смотри, Малка, и инструментик у него не самый маленький. Хочешь потрогать? Я бы потрогала.
Девчонки захихикали, а до меня только сейчас дошло, что я голый. Сумерки наложили на тело тени, но до конца скрыть не могли. Щёки залило краской, и я поспешно скользнул в воду. Слава богу, глубина позволила спрятать то, что эта мелкая наглость назвала инструментом.
— Что вы тут делаете одни? — попытался я напустить на себя строгость. — Марш в келью!
— Мы не одни, нас двое. И даже трое, — продолжила словесное наступление наглая послушница. Подружка не отставала.
— А ещё здесь темно, с пляжа не увидят. Так что тоже можешь потрогать нас.
Они замерли на расстоянии вытянутой руки. Я видел, как приподнимаются при дыхании упругие груди. Дотянуться и дотронуться. Сдавить, прижать к себе…
Я ушёл под воду с головой, и чтобы остудить мысли, сделал несколько мощных гребков, вынырнув позади отвязных послушниц. Они снова засмеялись и, как сирены, стали звать меня: Дон, Дон. Может быть, я и вернулся, и всё было бы здорово…
Но у меня только одна женщина — Данара — и других не будет.
Я выбрался на пляж, подобрал одежду. У кромки воды сидел на корточках Андрес, вертел в пальцах нож.
— Это Белая и Малка, — не глядя на меня, сказал он. — Они из гарема примаса. Если бы ты притронулся к ним, то уже утром стоял у столба.
— Примас специально подослал их ко мне?
— Здесь ничего не делается просто так. В твоём случае, это часть посвящения.
— Видимо, уже вторая часть. Первая была днём, когда ты предлагал мне свалить, так?
Андрес поднялся.
— Завтра будет третья. Готовься.
— А сколько их всего?
— Сколько скажет примас.
Андрес ушёл, а я направился к келье. Завтра будет третья часть посвящения, но точно не последняя, потому что в последней я должен убить тварь.
Утром вся миссия по обыкновению собралась у столбов на молитву. Я не столько вслушивался в слова, сколько смотрел на прикованных мутантов. Женщина уже превратилась в натуральную тварь, и её давно следовало пустить на сушку и корм, а вот мои сотоварищи-ремонтники только-только подходили к завершающему этапу. Тот, что был старше, превращался в язычника. Он ещё не чувствовал своей силы, и большую часть времени сидел, прижавшись спиной к столбу. Молодой становился подражателем.
До сих пор мне не доводилось сталкиваться с этим видом. Рыжик описывал его как что-то дряблое и малоподвижное. Собственно, так оно и было. Молодой, пока проходил трансформацию, метался и орал от боли, особенно ночами. Но вот уже третьи сутки молчал, только если подойти к нему и заговорить, начинал изрыгать из себя потоки оборванных фраз. Иногда я узнавал строчки из песен. Он мог пропеть два или три куплета, соблюдая мотив и темп, а потом принимался говорить, и говорил, говорил, говорил, шептал что-то под нос. В конце резко замолкал и смотрел на меня. Голова круглая, узкий лоб, узкие глазки, выступающая вперёд массивная челюсть. Зубы мелкие, острые, кожа бледная, почти синюшная, да и весь вид как у утопленника. Ничего человеческого не осталось. На пальцах тонкие кривые когти сантиметров пять длиной. Он всё время рыхлил ими землю, словно оттачивал.
Молитва закончилась, но люди не расходились. Примас перекрестился.
— Возрадуемся, дети мои. Пришло время навестить врагов нашей веры на востоке. Отряд лучших бойцов отправится сегодня к поселениям конгломерации и получит с них по долгам. Возглавит отряд сын мой Андрес.
Приор выступил вперёд, поклонился.
— Благодарю за доверие, отец.
— Бери бойцов и отправляйся. Жду тебя только с победой.
Старик протянул ему крест и направился в свою келью, следом дёрнулась стайка послушниц. Одна обернулась и подмигнула мне. Белая. Взгляд наглый и, главное, беззастенчивый. Молодое тело, красоту которого не мог скрыть кусок выцветшей ткани, вызывал во мне плотскую тревогу. Всё-таки я мужчина…
— Пошли, — толкнул меня Андрес.
Бездумно, всё ещё не отводя глаз от Белой, я двинулся за ним, и лишь секунду спустя очнулся:
— Куда мы?
Андрес направился к арсеналу, там собрались четыре десятка миссионеров и среди них Урса. Из послушников только я. Брат Гудвин вынес семь обрезов и две трёхлинейки. Потом добавил к этому четыре нагана. Андрес распределил оружие между бойцами, причём ни ему, ни Урсе огнестрелы не достались. У остальных ножи и вилы.
Гудвин вынес две гранаты, протянул их Андресу и вздохнул:
— Больше не могу.
— А патроны?
Гудвин пожал плечами:
— Повеление примаса — не больше шести зарядов на ружьё, по обойме на револьвер и по две на винтовку.
— И что я с этим буду делать?
— Я здесь ни при чём. Хочешь, иди разговаривай с примасом.
Андрес посмотрел в сторону кельи старика и промолчал.
Миссионеры обрядились в кожаные плащи. Мне тоже выдали. Смотрелся он грубо, но весил немного, а на ощупь был мягким и не стеснял движения. Пуговицы отсутствовали, полы плаща свободно свисали и при ходьбе подавались назад, развеваясь словно крылья. Кроме плаща дали широкий пояс с фляжкой и вещмешок до горловины забитый листьями.
Перед выходом миссионеры обновили причёски, сбрив щетину с голов и разрисовав лица синькой. В качестве краски использовали синюю глину с кедровым маслом. Меня, слава Богу, не обрили и не покрасили.
Я обратил внимание, что Андрес повесил нож не на пояс, как делал это обычно, а намертво закрепил на правом бедре. Пола плаща прикрыла ножны: и не видно, и достать легко. Я попросил Гудвина дать мне что-нибудь похожее. Толстяк кивнул, вынес два тонких ремешка и прикрепил к ножнам.
— А зачем они лица раскрашивают? — спросил его я.
