Шлак 2.0 - Олег Велесов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А кто сильнее, багет или язычник?
— Ревун.
Я уже слышал об этой твари, Коптич рассказывал. Сильный, нанограндов немеряно, регенерация едва ли не мгновенная. Насколько я понял, их ещё не сушили ни разу, да и не видел почти никто. Одни разговоры и предположения.
— Встречал его?
— Однажды.
— И как? Убил?
— Даже не пытался. А если бы попытался, то сейчас с тобой не разговаривал. Он слишком сильный, слишком быстрый. Если ревун вдруг ворвётся в миссию, то убьёт всех. Видел пулемёт на выходе из расщелины? Ты думал, это против людей? Нет, это против него. Раньше мы обходились обычным сторожевым постом, теперь установили пулемёт, а у охраны в крови всегда сила Великого Невидимого.
Миссионеры тоже сталкивались с ревуном. Однако…
Однако этим можно воспользоваться. Давно пора прощупать Андреса на пример лояльности старику. Свою секту тот построил на послушании и безграничной вере, частично слизав догматы с христианства и добавив что-то из своей больной фантазии. Затуманил мозги людям, увёл в пустошь, создал личный гарем, отправляет бригады в набеги — и живёт как царёк африканского племени. Примеров подобных сект масса. Убедить людей, живущих в тесной общине и привыкших безоговорочно доверять своему предводителю, читай — богу, в том, что их просто используют, сложно. А вот сыграть на вере и внести разлад в чёткую схему умозаключений и направить их в другую сторону можно. Надо попробовать, иначе никогда не смогу свалить отсюда. Получится, не получится — время покажет, но попробовать стоит.
— А если ревун и есть Великий Невидимый?
— Богохульство! — резко произнёс Андрес.
Я аж вздрогнул. Не ожидал от него такого отпора. Но отступать всё равно нельзя.
— Извини, не хотел тебя обидеть, но мы не знаем, в каком обличие способен явиться к нам Великий Невидимый. Его пути неисповедимы, тебе ли с твоим умом и начитанностью не знать этого. Может быть, образ ревуна — это кара за прегрешения некоторых наших братьев?
— Богохульство, — повторил Андрес, но уже не так уверенно. — Великий Невидимый живёт на Вершине, ему нет необходимости спускаться вниз. А если вдруг спустится… Зачем ему вселяться в изменённого?
— Потому что он не хочет быть узнанным. Так ему проще разобраться, кто из нас истинно служит ему, а кто нет, и покарать виновных не смотря на их звания. Если он в тот раз тебя не тронул, значит, ты истинный его служитель. Кто с тобой был, когда ты видел его?
— Никого. Я вышел в пустошь поохотиться на змей, и увидел реву… увидел его. Он тоже увидел меня. Посмотрел — и прошёл мимо… Высокий. Очень высокий. Чёрный, лоснящийся, шёл быстро, походка как у багета. Он и внешне похож на багета, только цвет другой и рост. И нет ножей. Я подумал, что он слишком сыт, чтобы обращать на меня внимание, поэтому и прошёл мимо.
— Ты испытал страх или благоговение?
— И то, и другое.
— Значит, это был Великий Невидимый, — уверенно сказал я. — Перед кем люди испытывают подобные чувства?
Андрес промолчал. Он не произнёс больше ни слова, и лишь когда на рассвете мы добрались до устроенного Урсой лагеря, сказал:
— Примас предупреждал, что когда-нибудь придёт искуситель и попытается сбить нас с пути истинной веры. Он внесёт в души разлад и сомнения. Примас сказал: гоните его… Я не знаю, ты ли тот искуситель. Скорее всего, нет. Но если ты ещё раз заговоришь со мной или с кем-то из братьев и сестёр о подобном, я перестану называть тебя братом.
Грамотно. Примас предусмотрел всё, даже попытку расстроить его схему заморачивания людских умов. Но в этом и заключается ошибка. Любое слово можно обратить против говорящего, если знать как.
— Не стоит видеть во мне зло, Андрес. Я не враг тебе. Искуситель не тот, кто вносит сомнения, а тот, кто проверяет крепость веры. Он верный слуга Великого Невидимого, а знаешь, что бывает с теми, кто не принимает в своём сердце его слуг?
— Что?
— Они становятся изменёнными.
Андрес закусил губу. Он вырос там, где нет места интригам. Он не искушён, а значит, податлив. Я решил сыграть в пророка и у меня получилось. Приор засомневался. Теперь у него возникнут вопросы, и задавать он их будет не только себе, но и своим друзьям сектантам. Рано или поздно это выплеснется в разлад, и я смогу сбежать из миссии. Или уничтожить её.
Мы вошли в лагерь. Навстречу Андресу поднялась Урса. Они заговорили, а я, пользуясь случаем, лёг на землю и мгновенно уснул.
[1] Тул — старорусское название колчана, имел цилиндрическую форму и использовался пешими стрелками.
Глава 5
Обратный путь занял неделю. Дети хныкали и отказывались идти. Переходы стали короче, привалы длиннее, движение замедлилось. Миссионеры никого не подгоняли, хотя позади отчётливо виделись поднимающиеся к небу дымы, и вероятность того, что османы догонят нас, была велика. Боюсь, в этом случае нам прилетит хорошо, без потерь не обойдётся.
Я подсчитал количество пленных: девятнадцать детей и двенадцать женщин. Самых маленьких несли на руках. Их участь не вызывала сомнения, пройдёт немного времени, и дети станут сначала послушниками, а потом миссионерами, чтобы служить во славу Великого Невидимого и старого лысого примаса, маньяка и извращенца. Мальчиков обучат и погонят в новые набеги за новыми тушами, девочек отправят в гарем, взамен надоевших. А женщины займут места у столбов.
Меня едва не стошнило. Матерей превратят в тварей и накормят ими детей.
Чем больше я вникал в происходящее, тем сильнее ненавидел примаса и его поганую веру. Ни он, ни вся его грёбаная миссия не имеют права на существование. Кого-то можно перевоспитать, переубедить и вернуть к пониманию жизни такой, какова она есть на самом деле, но тех, кто не поймёт, придётся пускать под нож, ибо фанатизм не лечится.
С боку пристроился Андрес.
— Ты выглядишь уставшим, брат мой, — сочувственно проговорил он. — Потерпи, скоро мы будем дома.
— Да, брат, спасибо за поддержку.
Я кивнул и подумал: Андрес один из тех немногих, кого ещё можно спасти, вытащить из этой клоаки людоедства и лживых богов. Я обязательно сделаю это.
В миссии первым нас встретил примас. Он стоял на площадке в своей обычной смиреной позе, за его спиной рвали цепи твари. Четыре сильных, готовых к сушке мутанта: два язычника, багет и подражатель. Я надеялся, что по возвращении не увижу ни одного из них. Не хотелось заглядывать в глаза тем, кого знал до того, как они обратились в тварей, и ещё менее хотелось увидеть, как их будут пожирать, однако моим надеждам не суждено было сбыться.
Примас осенил всех нас крестным знаменьем и улыбнулся подошедшему Андресу:
— Как прошло?
— Слава Великому Невидимому, все живы.
— Рад этому. Я всегда считал тебя лучшим, сын мой Андрес. Вижу, есть на кого оставить миссию, когда наступит время последней молитвы.
Услышав это, Урса скрипнула зубами, и даже не скрипнула — заскрежетала, будто сошлись два абразивных блока и теперь с ненавистью терзали друг друга. Брат Готфрид тоже услышал, но не дрогнул ни единым мускулом. То ли нервы крепче, то ли уже отказался от возможности занять когда-либо тёплое место примаса.
Я не стал останавливаться и прошёл мимо. Собственно, о чём мне с этим упырком говорить? Но примас сам подозвал меня.
— Дон, подойди.
Я не стал кривиться как раньше, наоборот, принял покорный вид, и склонил голову под благословение:
— Дай силу, отец.
Моё смирение ему понравилось. Он наложил на меня руку и проговорил:
— Сила с тобой. Вижу, трудно тебе было.
— Дон проявил себя достойно, — похвалил меня Андрес. — В бою не отставал.
— Рад слышать это. Ступай, сын мой, отдохни. Тебе нужно восстановиться.
Я направился к своей келье.
— Не туда, Дон, — примас указал на крайнюю пещеру, ближе остальных расположенную к выходу из миссии. — Туда.
Эта пещера обычно пустовала, лишь изредка дети играли в ней. Что там делать мне? Но задавать лишних вопросов не стал. Сказали туда, значит, туда.
Пещера был меньше прочих. У стены длинная широкая лавка наподобие нар. Голые доски прикрыты тряпьём, рядом на полу выложен очаг. Я присел на корточки, растёр в пальцах золу. Холодная. Оглянулся: ни полок, ни чашек. Неясно, для чего здесь нужен очаг. В келье послушники использовали его, чтобы вскипятить воду и сделать отвар. Иногда варили подбитую камнем птицу,
