Студенты - Юрий Трифонов

— А идеологию, Боря, не только впитывают. За нее ведь и борются.

— Я знаю, да, да! — Козельский торопливо кивает и поднимается с кресла. — Да… Бороться я не умел. Но я был честен… Любил свою работу… А если я подавал кому-то дурной пример, вот не знаю только чем: своими манерами, жизнью, своей индивидуальностью… — Он пожимает плечами. — Честное слово, это без умысла. А теперь — что ж? Обстоятельства сложились так, что я вынужден написать заявление. Я напишу его. Засим — до свиданья, спасибо за лекцию.

Козельский кивает и быстрыми шагами идет к выходу. Его узкая стариковская спина на мгновение задерживается в раскрытой двери.

— Кстати, могу признаться, Мирон, — говорит он и медленно оборачивается. — Мне почему-то всю жизнь казалось, что ты мне завидуешь. По-видимому, я ошибался. Ну, прощай.

— Прощай, — говорит Сизов.

Он сидит некоторое время, прикрыв ладонью глаза, и не двигается. Сердце стучит, сжимая грудь ноющей, глубокой болью. Старость. Только один человек помнит его молодым — тот, что вышел сейчас из комнаты…

21

В субботу после лекций к Вадиму в коридоре подошел Сергей. Он был сегодня почему-то при параде: в сером своем костюме и новом щегольском свитере голубого цвета.

— Поздравь меня, старина! — сказал он, улыбаясь. — Уже получил.

— Что получил?

— Персоналку. — Сергей хлопнул себя по карману и подмигнул Вадиму. — Пиво за мной. Да, кстати: ты знаешь, что моя тургеневская статья будет напечатана?

— Нет. Где же?

— В журнале «Смена». Это, конечно, не «Литературное наследство», но все же. Я ее сократил в два раза. Ну как — приятно?

— Приятно, — согласился Вадим.

— То-то же! — Сергей обнял Вадима за плечи и качнул к себе. — А ты все еще косишься на меня, а? Да-а, вышло-то по-моему! По-моему, не будь я Палавин! — Он победительно рассмеялся, потом сказал с мягким осуждением: — Ты все же несколько завистлив, Вадька. Тебе будет трудно жить. А скажи: ведь ты хотел, чтобы Андрей получил персоналку?

— Пожалуй, да.

— Да? — Сергей смотрел на Вадима, сузив глаза, в которых сразу мелькнула тень отчуждения. Помедлив, он сказал: — А я вот думал, что ошибся. Значит, нет… Ну, а почему? Можешь объяснить?

— У Андрея было бы верней.

— Нет, Вадим. У меня это будет верней. Ты знаешь, как я в себе уверен? Да, уверен. Я сейчас на подъеме и снижать темпов не собираюсь. В марте я кончаю повесть, мне кажется, она удается. Я подаю в кандидаты партии. Ну, а… ну, а что Андрей? Ведь, между нами, — поверь, Вадим, что я говорю сейчас совершенно объективно! — Андрей человек очень средних способностей. Он хороший парень, трудовик и все такое, но в нем не хватает гениальности.

— Сергей, зачем тебе непременно надо переубеждать меня? Тебя оценили, понимаешь…

— Ну хорошо, согласен. — Палавин великодушно и примирительно поднял руку. — Хорошо! Да, еще новость: ты читал, как в «Литературной газете» Козельского шлепнули?

— За что?

— Ну-у — большущая статья! Все за ту же книгу о Щедрине. Формализм, ненаучный подход. Из университета он, оказывается, давно уже полетел, еще раньше, чем отсюда.

— Да, Козельскому досталось основательно…

— Послушай, этого надо было ждать! Старик все-таки гнул не в ту сторону. М-да… — Сергей вздохнул, серьезно и с сожалением поджал губы. — Как его ни жаль, а надо сказать, что досталось ему абсолютно справедливо. За дело, что там говорить!

К ним подошли Лена Медовская и Андрей.

— Здравствуйте, мальчики! — сказала Лена. — У нас с Андреем есть гениальное предложение… Ой, Сережа, откуда у тебя такой чудесный свитер? Купил или на заказ?

— Влюбленные женщины вязали. По ночам, — пошутил Палавин. — Какое же у вас с Андреем может быть предложение? Да еще гениальное?

— А такое — поехать завтра к Андрюше на дачу!

— Как, простите, на дачу? К Андрюше на дачу? — переспросил Палавин. — У Андрюши, оказывается, есть дача?

— Ну не дача, дом! Что ты придираешься? Поедемте, мальчики! Вот так, вчетвером. Погуляем, подышим воздухом, на лыжах покатаемся. Мне так хочется за город!

— Главное, погода стоит самая лыжная, — сказал Андрей. — Мне просто жалко, что вы чахнете в такие дни в городе. Соглашайся, Сергей! Да, я же тебя и не поздравил со стипендией, — он пожал Палавину руку, и тот поклонился с подчеркнутой галантностью и прижал левую руку к сердцу. — Приезжайте, ребята. Чего тут долго раздумывать?

— Я с удовольствием, — сказал Вадим.

— Можно. Присоединяюсь, — кивнул Палавин.

— Вот и чудесно! Значит, едем? — Лена обрадованно захлопала в ладоши. — Я так рада! За город хочу смертельно! Только больше никого не зовите, мы вчетвером, — слышите, мальчики? Вадим, а я так давно тебя не видела! — сказала она неожиданно.

Он посмотрел ей в глаза.

— Разве так уж очень давно?

— Ну не очень, но я по тебе соскучилась. Правда.

Вадим смотрел в ее ясные, улыбающиеся глаза и, разминая пальцами папиросу, напряженно думал: «Если бы мы были вдвоем, ты никогда бы этого не сказала. И так бы не улыбалась».

— Мы с Димой заводскими делами увлеклись, — сказал Андрей. — Все с кружком возимся.

— Ну и… не скучно вам?

— Да нет, скучать некогда.

— Я, кстати, хочу дать этот мотив в повести, — сказал Палавин. — Конечно, не так кустарно, как у вас, а шире, значительней. Такие вещи надо делать с размахом. Как раз это я в предпоследней главе даю.

— Ой, какая будет скучная повесть! — воскликнула Лена, морщась.

— Ты ничего не понимаешь, Леночка, — сказал Палавин.

— Ну конечно, куда мне! Мальчики, значит, договорились? Вадим, завтра утром звони мне, чтобы всем встретиться на станции. Пораньше, часу в девятом. Звони, слышишь? — Она заглянула ему в глаза, на этот раз строго и настойчиво.

— Слышу, — сказал Вадим, кивнув.

Вадим все еще жил один — Вера Фаддеевна отдыхала после операции в санатории. В день поездки к Андрею Вадима разбудила соседка, как он просил, в семь часов утра. За окном еще было черно, как ночью, и на улице горели фонари. Радио обещало безветренную погоду без осадков, мороз слабый. В восемь часов Вадим позвонил Палавину. Подошла Ирина Викторовна и сказала, что Сережа еще в постели, сейчас подойдет. Прошло не меньше пяти минут, пока раздался в трубке полусонный бас Сергея. Он долго и сладко позевывал, отвечал невпопад и не мог понять, чего Вадим от него хочет. Потом понял, вспомнил, сказал: «А-а», — и задумался.

— Ну что ты молчишь? — спросил Вадим нетерпеливо.

— Я думаю… Ты знаешь, пожалуй, сегодня не выйдет. Ты извинись за меня перед Леной и Андреем, скажи: решил, мол, закончить главу. Просто времени жалко, ты извини.

Вадим извинил его и не стал уговаривать. Он даже втайне обрадовался, что Сергей не едет. «Врет про главу, — подумал он, — просто на лыжах ходит хуже, чем я, и не хочет перед Леной позориться». Ровно в половине девятого Вадим позвонил Лене. Она сейчас же сняла трубку. Голос ее звучал свежо и звонко.

— Доброе утро, Вадик! Ты уже готов?

— Я давно готов.

— А почему так поздно звонишь? Мы же в восемь условились. Я тоже собралась и прямо жду не дождусь звонка.

— Я сейчас выезжаю, — сказал Вадим. — А Сергей не поедет. Я ему звонил.

— Да? Жаль… — Она замолчала на мгновение. — Вадим, давай встретимся у автобуса примерно так минут через… А почему он не поедет?

— Говорит: решил кончить главу.

— Ну бог с ним… Значит, в четверть десятого у автобуса. А лыжи брать?

— Не надо, у Андрея есть.

— Хорошо, — она повесила трубку.

Через сорок минут Вадим вышел из метро на Белорусском вокзале и встал в очередь у остановки загородного автобуса. Очередь была маленькая, зимняя, — уже не дачники, а большей частью рабочие, ехавшие домой после ночной смены.

Подошел автобус, но Лены еще не было, и Вадим пропустил его. Теперь он был первым в очереди. Прошло полчаса, и Вадим пропустил еще два автобуса. Подходили все новые люди, садились, уезжали, а он оставался первым в очереди. Когда ушел четвертый автобус, совсем почти пустой, Вадим понял, что Лена не приедет.

Он замерз, стоя неподвижно в течение сорока минут. Теперь, когда он решил ехать, автобус, как назло, долго не подходил. Это будет уже пятый. Вадим даже не был опечален или расстроен, просто ему надоело стоять. И было холодно, коченели ноги. И он злился на себя и на запаздывающий автобус, на бюро погоды и на то глупое и отвратительное чувство стыда, которое охватило его.

Наконец подъехал большой вместительный «ЗИС» с белыми от мороза окнами, в которых, как проруби в замерзшей реке, чернели продутые пассажирами воронки для глаз. Люди садились, кряхтя и поеживаясь от холода, отдуваясь белым паром. Их было немного, все сели, и остались еще свободные места. Кондукторша со свекольным румянцем на щеках, одетая во множество одежд и оттого невероятно толстая и неповоротливая, сидела на своем месте возле двери и была похожа на «бабу», которой накрывают чайник. Пахло бензином, трясло, качало… Вадим не смотрел в заплывающие оконные глазки и не видел дороги. Он вдруг потерял всякий интерес к поездке, сидел сгорбившись, уставив глаза в кожаную и широкую, как чемодан, спину шофера. Потом он задремал и, проснувшись от внезапного толчка, подумал с изумлением: «Зачем я еду? Куда?»