Ересь Хоруса: Омнибус. Том I - Дэн Абнетт

— Верно! Верно! — воскликнул самый старший из офицеров по имени Йактон Круз, которого всегда беспокоило легкомыслие Торгаддона.

Остальные девятеро воинов более сдержанно выразили свое одобрение.

Хорус покинул личный кабинет и прошел на стратегическую палубу. Его сопровождали морнивальцы и командиры рот: Седирэ командовал Тринадцатой ротой, Круз — Третьей, Таргост — Седьмой, Марр — Восемнадцатой, Мой — Девятнадцатой и Гошен — Двадцать пятой ротой.

— Давайте выберем тактику, — предложил Воитель.

Малогарст уже ждал этого. Он тотчас тронул пульт, и в воздухе над возвышением замерцали подробные гололитические образы местности. Здесь были сведения о строении всей планетарной системы с обозначенными орбитами и местоположения обнаруженных кораблей. Хорус всмотрелся в гололитические графики и поднял руку. Встроенные в его рукавицу сенсоры позволяли Воителю поворачивать изображение и увеличивать отдельные участки.

— Двадцать девять кораблей, — произнес он. — А я считал, что в составе Сто сороковой экспедиции только восемнадцать судов.

— Так нам было сказано, господин, — ответил Малогарст.

После того как они покинули кабинет, разговор пошел на хтонике, чтобы раньше времени не выдавать секреты стратегии находящемуся поблизости персоналу. Хотя Хорус и не воспитывался на Хтонии — что довольно нехарактерно для примархов, — и не обучался с детства родному языку своего Легиона, все же свободно говорил на этом наречии. По правде говоря, он произносил слова с отрывистым резким акцентом, характерным для обитателей дворца, и сокращал гласные, как было принято среди обитателей Западного полушария, населенного самыми дикими и нецивилизованными племенами Хтонии. Локену такое произношение всегда доставляло немалое удовольствие. Сначала он считал, что акцент появился во время обучения Воителя, но со временем он стал в этом сомневаться. Локен решил, что простонародный выговор Воителя был намеренным, чтобы стать ближе к своим воинам, по большей части выходцам из незнатных семей.

Малогарст тем временем заглянул в рапорт, поданный одним из офицеров.

— Я могу подтвердить, что в Сто сороковой экспедиции было восемнадцать кораблей.

— Тогда откуда же взялись остальные? — спросил Аксиманд. — Вражеский флот?

— Мы ждем результатов детального анализа, капитан, — ответил Малогарст. — Но на наши сигналы до сих пор не поступило никакого ответа.

— Передай мастеру Комменусу… следует проявить больше настойчивости, — сказал Воитель, обращаясь к своему советнику.

— Должен ли я передать, чтобы он также построил наши корабли в боевой порядок? — уточнил Малогарст.

— Я подумаю над этим, — ответил Хорус.

Малогарст заковылял по ступеням на капитанский мостик, чтобы лично поговорить с Боасом Комменусом.

— Будем образовывать боевой строй? — спросил Воитель у своих офицеров.

— Возможно ли, чтобы эти корабли были вражескими единицами? — поинтересовался Круз.

— Их расположение не похоже на боевой порядок, Йактон, — заметил Аксиманд. — И Фром ничего не говорил о вражеском флоте.

— Это наши суда, — вмешался Локен.

— Ты так считаешь, Гарвель?

— Для меня это совершенно очевидно, сэр. Результаты предварительного осмотра показывают строй судов, стоящих на высоком якоре. Этот строй характерен для кораблей Империума. Дополнительные суда могли быть присланы в качестве подкрепления… — Локен внезапно умолк и смущенно улыбнулся. — Несомненно, вы и сами это прекрасно знаете, мой господин.

— Я только хотел убедиться, что кто-то еще окажется настолько наблюдательным, чтобы распознать порядок построения, — с улыбкой сказал Хорус.

Круз сконфуженно покачал головой и усмехнулся собственной оплошности.

Воитель кивнул в сторону изображения:

— Итак, что это за громадина вон там? Это боевая баржа.

— «Мизерикорд»? — предположил Круз.

— Нет, нет, «Мизерикорд» немного дальше. А это что такое? — Хорус наклонился вперед и прикоснулся пальцами к световому изображению сигнала. — Выглядит… словно музыка. Построение сигналов напоминает музыкальное произведение. Кто может транслировать музыку?

— Выносные станции, — ответил Абаддон после того, как заглянул в собственный электронный блокнот. — Маяки. В донесениях от Сто сороковой упоминается о тридцати маяках в сетке системы. Ксеносы. Их передачи постоянно повторяются и не поддаются расшифровке.

— В самом деле? У них нет кораблей, но имеются внешние маяки? — Хорус снова поднял руку и внес изменения в изображение, чтобы укрупнить исследуемый отрезок сигналов. — И это считается нечитаемым?

— Так сообщили из Сто сороковой, — сказал Абаддон.

— И мы им поверили? — спросил Воитель.

— Кажется, да, — ответил Абаддон.

— В этом есть какой-то смысл, — решил Хорус, не отрывая взгляда от светящихся графиков. — Я намерен получить расшифровку. Надо разгадать эти сигналы. Начните со стандартных числовых блоков. При всем моем уважении к Сто сороковой, я не собираюсь верить им на слово. Похоже, им здесь здорово досталось.

Абаддон кивнул и отошел в сторону, чтобы через поджидавшего офицера связи передать приказ Воителя группе шифровальщиков.

— Вы сказали, что это похоже на музыку, — заговорил Локен.

— И что с того?

— Похоже на музыку, — повторил Локен. — Очень интересный выбор слова.

Воитель пожал плечами.

— Закономерность относится к математике, но в ней наблюдается определенный последовательный ритм. Это не так редко встречается. Музыка и математика, Гарвель. Это две стороны одной монеты. Закономерность не является случайной. Один бог знает, какой идиот в Сто сороковой экспедиции решил, что сигнал не поддается расшифровке.

Локен кивнул.

— И вы заметили это так легко, с одного взгляда? — спросил он.

— Разве это не очевидно? — воскликнул Хорус.

В этот момент вернулся Малогарст.

— Мастер Комменус подтверждает, что все корабли принадлежат имперским флотилиям, — доложил он, протягивая еще одну распечатку. — Дополнительные суда появились в этом районе несколько недель назад после просьбы о помощи. Большая их часть принадлежит армейскому подразделению, базирующемуся в окрестностях Кароллиса, а самое большое судно — это «Гордое сердце», Третий Легион, Дети Императора. Полная рота под командованием лорда Эйдолона.

— Значит, они нас обставили. И как идут дела?

— Похоже, — пожал плечами Малогарст, — что не слишком хорошо, господин.

В главном Имперском Регистре эта планета имела обозначение Сто Сорок Двадцать, как двадцатый по счету мир, приведенный к Согласию Сто сороковой экспедицией. Но здесь вкралась неточность, поскольку Сто сороковая не добилась ничего, даже отдаленно напоминающего согласия. Тем не менее, Дети Императора оставили прежнее обозначение, чтобы не оскорбить честь Кровавых Ангелов.

Незадолго до высадки лорд Эйдолон всесторонне проинструктировал своих космодесантников. Первые доклады десанта Сто сороковой были ясными и определенными. Уже через несколько дней после приземления на поверхность планеты Хитас Фром, капитан трех рот Кровавых Ангелов, которые составляли костяк Сто сороковой, доложил о враждебности ксеносов. Он описал «очень мощных созданий, похожих на прямоходящих жуков, но усиленных или закованных в металл. Каждое из существ ростом вдвое превосходит человека и очень агрессивно. Помощь может потребоваться в том случае, если количество врагов возрастет».

После этого его донесения носили случайный и бессвязный характер. Схватки стали «более частыми и ожесточенными», а ксеносы «не уменьшаются в численности». Спустя неделю донесения стали более тревожными. «Обнаружилась целая раса, которая оказывает нам сопротивление, и нам не удается полностью его преодолеть. Они отказываются от любых контактов и переговоров. Они сваливаются на нас прямо из своих берлог. Против своей воли я испытываю восхищение их отвагой, хотя они созданы совсем не такими, как мы. Их воинское мастерство выше всяких похвал. Это достойные противники, заслуживающие подробного описания в наших летописях».

Еще через неделю послания от высланного десанта стали намного сдержаннее и были составлены уже не Фромом, а мастером флота. «Мы встретили грозного превосходящего противника. Для покорения этого мира необходимы все силы Легиона. В настоящий момент мы смиренно просим подкрепления».

Последнее донесение Фрома, отправленное спустя две недели после высадки, представляло собой сплошной скрежет, совершенно не поддающийся дешифровке. Все звуки человеческой речи прорывались с чудовищными искажениями, и слова теряли смысл. Удалось понять только последнее высказывание. Каждое слово в нем, казалось, было произнесено с нечеловеческими усилиями.