Адская ширма - И Паркер

— Продолжай, — сказал он слуге. — Когда же было распродано другое добро, его личные вещи?

— По-моему, после прихода ее отца. Тогда он совсем раскис. И после того как сюда снова явился этот полицейский начальник и велел моему хозяину прекратить посещать брата в тюрьме — уж это точно было последней каплей. Прямо на следующий день люди вытащили отсюда остатки мебели, а когда они ушли, хозяин сидел вот здесь, на своей подушке, и все обводил глазами пустую комнату, словно умирать собрался. А на следующее утро он ушел.

— И как давно он ушел?

Слуга призадумался, потом, отсчитывая пальцами дни, сказал:

— По-моему, семь дней назад.

Семь дней! Да что же могло случиться с Нагаокой? Может, Кобэ напугал его насмерть своими угрозами? Довел до состояния паники? Ведь Нагаока был не похож на человека, который оставил бы слугу присматривать за домом, не выделив тому денег на еду.

— А может, он и вправду покончил с собой? — предположил слуга.

Такое объяснение Акитада мысленно отверг. Зачем распродавать имущество и уносить с собой все вырученные за него деньги, если планируешь совершить самоубийство? Разве что… Разве что он передал все дела в чьи-то руки, прежде чем покончить счеты с жизнью?

— А были у него друзья или какая-нибудь семья, которая могла бы его приютить?

— Нет. Только брат в тюрьме.

Конечно, Акитада не исключал и другой возможности — что Нагаока, боясь обвинения в убийстве, сбежал, оставив брата на произвол судьбы. В это Акитаде не хотелось верить.

— Когда твой хозяин уходил, у него было с собой что-нибудь? Сундучок или узел с одеждой? Как он был одет? Как для долгого путешествия? Может, на нем были сапоги или теплое кимоно?

— У него в руках был мешок, что-то вроде переметной сумы, что обычно крепят к седлу. И сапоги на нем были, и ватное стеганое кимоно. — Слуга прищурился, пытаясь поточнее припомнить картину. — По-моему, я видел еще рукоятку короткого меча, торчавшую у него из мешка. — Снова открыв глаза, он вдруг воскликнул: — Так, значит, эта старая св… значит, он все-таки укатил путешествовать! Нет, как вам это нравится?!

— А куда бы он мог податься? Нет ли у него каких-нибудь деревенских владений?

— Только где живет его брат. В Фусими. А к тестю он вряд ли подался бы. — Он загоготал.

Акитада удивленно вскинул брови.

— А почему бы и нет?

— Они поссорились сразу после похорон. Вы бы только слышали, какой тут стоял крик! Хозяин буквально выставил его за дверь, и старик ушел, пригрозив ему кулаком.

— Вот как? — Акитада оживился. — А где живет его тесть?

— Неподалеку от хозяйского брата. Щеки раздувает, будто благородный господин, а сам щеголяет в заплатках да в соломенной обувке.

— Так-так… — Заметив, что полезные сведения у слуги, похоже, иссякли, Акитада повернулся к двери. — Ну что ж, я проверю твои слова. Если ты мне солгал, то тебя арестуют. Кстати, ты бы прибрался тут везде, на случай если хозяин вернется.

С превеликим облегчением слуга пообещал приступить к уборке немедленно, но Акитада чувствовал, что Нагаока не вернется в эту пустую скорлупу, некогда служившую ему домом.

ГЛАВА 16

ИНЬ И ЯН

— Да уж поздно теперь, — проворчал Тора, когда они вернулись после игры в мяч и Гэнба посоветовал ему все-таки повидаться с девушкой. — Можешь представить себе, что она теперь обо мне думает? Она и так-то в ужасе была, когда я предложил ей встретиться в веселом квартале.

— Ну и что? Сходил бы и объяснился. Купи ей что-нибудь миленькое и извинись.

Тора заметно повеселел. Он никогда не терял уверенности, если речь заходила о женщинах.

— А ты пойдешь? — осторожно спросил он, опасаясь разрушить недавно установленный мир.

Гэнба покачал головой:

— Нет, я лучше займусь лошадьми. — Он хлопнул по боку серую кобылку Акитады, которая, игриво фыркая, гарцевала на привязи.

Тора замялся, потом смущенно сказал:

— Мне жаль, что я высказался тогда так про… ну… про ту даму.

— Знаю, — ответил Гэнба, не поднимая глаз и возясь с седлом.

— На палках она сражалась просто отлично. Бесстрашная такая…

— Знаю.

— Как думаешь, а борьбой она тоже владеет?

— Не удивился бы, окажись это так.

— Мне, знаешь ли, не понравилось, что я проиграл женщине. Ты бы стал с ней бороться?

Гэнба приторочил седло к спине серой кобылки и подтянул поводья, потом внимательно посмотрел на друга.

— После того как она отделала тебя? Нет. — Он усмехнулся.

Тора улыбнулся в ответ:

— Да ладно тебе! Сам-то помнишь, что говорил мне? Не надо унывать! Есть множество способов найти подход к женщине. Скажи ей, что боишься причинить боль столь деликатному созданию в настоящей схватке, а потом покажи ей, как можно использовать все эти захваты и зажимы по-другому.

Гэнба грустно улыбнулся:

— Я ей не нравлюсь. Ей нравишься ты.

— Это потому, что ты еще не ворковал с ней. Скажи ей, какая она очаровательная, какие сияющие у нее глаза, какой сладкий голосок.

Гэнба поморщился.

— Не пойдет. Она умная женщина, а не какая-нибудь глупая девчонка. Мы говорим с ней о серьезных вещах.

— А вот в этом как раз и есть твоя ошибка. Женщинам нравится, когда ты говоришь об их красоте и томно закатываешь при этом глаза. Такова уж их природа. Найти женщину, которая не клюнула бы на сладкие речи, так же трудно, как отыскать квадратное яйцо. Хочешь, я никуда не пойду, а останусь и поучу тебя немного всяким таким словам?

— Нет, спасибо. Уж лучше буду ухаживать сам. А ты иди и разыщи свою девчонку.

Успокоенный тем, что отношения с другом окончательно наладились, Тора отправился в город в самом что ни на есть бодром расположении духа. Солнце стояло в зените, близилось время обеда. Тора призадумался. Как же разыскать Злато? В учебном зале она бывает только по вечерам, да и то лишь в дни тренировок. Он вспомнил название ее гостиницы — «Золотая птица», но сначала решил заглянуть в веселый квартал — на случай если она все еще ждет его там.

При свете дня веселый квартал выглядел обшарпанным и пустынным. Лишь изредка встречались служанки, подметавшие крыльцо, да носильщики с тюками провианта для чайных домов и винных лавок. Интересовавший его дом находился в одном из боковых переулков — крошечный и невзрачный, он был буквально зажат между двумя своими внушительными соседями. За плетеными воротцами просматривался маленький передний дворик. Летом он был густо увит вьюнком, но сейчас на деревянных шестах болтались только голые плети. Тора открыл воротца и направился по каменной дорожке к входной двери. Там он постучал деревянным молоточком по маленькому колокольчику. Не услышав ответа, он распахнул дверь, вошел в тесную грязную прихожую и сразу же громко позвал:

— Эй, Мицуко!

— Да! Кто это там? — послышался нежный голосок откуда-то из глубины дома.

— Это Тора. Можно мне войти?

— Тора? — В голосе появились оживленные нотки. — Сейчас! Сейчас я выйду!

Тора улыбнулся и скинул сапоги. Вскоре ему навстречу вышла средних лет миниатюрная женщина в полотняном синем кимоно и торопливо засеменила по тускло освещенному коридору. Ее полускользящая походочка слегка враскачку выдавала ее профессию — она и на самом деле некогда была известной гейшей. Она по-прежнему была грациозна и прекрасна во всем, кроме лица, жестоко обезображенного оспой.

— Ах, это ты, Тора, мой яростный зверь! — радостно воскликнула она. — Как давно мы не виделись! Почти шесть лет, не так ли? Ну, проходи, проходи! Дай-ка мне взглянуть на тебя!

Тора пошел ей навстречу по гладко отполированному полу коридора.

— Прекрасно выглядишь, цветик мой ясный! — сказал он с поклоном. — Я рад, что нашел тебя все такой же очаровательной.

Она рассмеялась над его учтивостью и пригладила волосы, завязанные в тяжелый густой узел. Они до сих пор не утратили своего блеска, как не утратил своего очарования ее смех, в котором слышались воркующие перекаты, напоминающие звук гладких камешков, когда их ссыпают в глиняный горшочек Его мелодичное журчание заставляло мужчин слабеть от удовольствия.

— Ну и врун же ты, мой красавчик! — сказала она, игриво дергая Тору за нос. — А знаешь, у меня есть довольно приличное винцо. Может, выпьем по чарочке, пока ты поведаешь о своих приключениях бедной одинокой старушке?

— Никакая ты не старушка, только… — Он посмотрел на нее с тревогой. — Неужели все это время ты была одинока, Мицуко?

Она похлопала его по руке.

— Не больше, чем обычно. С тех пор как ты вырвал меня из лап этого ужасного человека, я могу ходить где захочу, и друзья снова навещают меня.

«Ужасным человеком» был некий горбун, торговавший рыбой. Перекупив долги Мицуко, он чуть было не сделал ее своей собственностью, заявив, что она продала ему себя. Как и многие женщины ее сословия, Мицуко была неграмотна и не смогла прочесть документы, которые скрепила своим значком. Тора же добился того, чтобы рыботорговец не только отказался от этих документов, но и больше никогда не приближался к этой женщине.