Зимнее обострение - Сергей Платов

— Бумаги налоговые подделал, чтобы дань с Малого Халявца Берендею не платить.

— На мясном рынке сказала, чтобы за расчетом приходил к княжескому казначею, что, мол, мы у Берендея на полном содержании.

— А я, то же самое сказал в хлебном ряду.

— А я еще и в суконном.

— В кабаке давеча обедали, кучу всякой снеди перепробовали, а потом сделали вид, что в расстегае таракан. Ну мы, конечно, поскандалили и ничего не заплатили.

— А еще пригрозили пожаловаться Берендею и получили право столоваться там бесплатно месяц…

На третьем десятке озвученных «подвигов» Илюхе стало откровенно скучно. То есть состав преступления, конечно, налицо: мелкие кражи, такое же мелкое мошенничество, подделка документов и все прочее в том же духе. По совокупности лет пять можно впаять с легкой совестью, но вот о покушении на Агриппину ни слова. При этом каялись халявщики так самозабвенно, так увлеченно, что поверить в то, что за потоком мелких правонарушений скрывается серьезное преступление, было сложно. Однако еще один невыясненный момент оставался, и именно к нему и перешел Солнцевский, решительно остановив поток признаний.

— Сейчас зачем сюда приперлись?

— Так в завещание одним глазком взглянуть! — радостно признался Студнеслав.

Его слова тут же вызвали некоторое волнение среди попритихших доселе слушателей. Берендей чуть заметно подался вперед, Севастьян положил руку на рукоять кинжала, а Сусанна просто сжала кулаки. Впрочем, обладателя трончика в Малом Халявце такая реакция нисколько не смутила, похоже, он вообще никого вокруг не замечал кроме Солнцевского, нависшего над ним и его мамашей.

— Зачем? — хмуро поинтересовался Илюха и тут же получил полный и исчерпывающий ответ на поставленный вопрос. Однако на этот раз говорила в основном Феврония.

— Конечно же, чтобы узнать, кого именно оставил на своем месте Берендей. Если бы мы узнали его имя до официального объявления, то перед нами открылись бы воистину сказочные перспективы, кем бы он ни оказался!

— Какие еще перспективы? — удивился Солнцевский. — Что бы вы могли вообще сделать за это время?

— Да все что угодно! — еще больше разошлась Феврония. — Прежде всего, мы бы втерлись к нему в доверие, уж поверьте, мы это умеем.

— Да что тут уметь-то? — поддакнул сынуля. — Распустили бы слух, что князем будет совершенно другой претендент, все бы кинулись его поздравлять…

— А мы бы к настоящему бросились, как бы к товарищу по несчастью. Мол, настоящие друзья познаются в беде, что, мол, только мы и умеем проявить настоящую дружбу в любой, даже самой трагической ситуации.

— Да после всего этого мы бы стали для нового правителя самыми близкими людьми!

— Еще бы, ведь только мы поддержали его или ее, в трудную минуту!

Если до этого момента Солнцевскому было скучно, то сейчас ему стало просто противно. Похоже, такие же эмоции испытывал и Берендей, во всяком случае, именно он решил прервать этот поток человеческого цинизма и беспринципности.

— Хватит! — рявкнул он, когда Студнеслав, перебивая мамашу, начал рисовать те бескрайние блага, что посыпались бы на них в случае воплощения задуманного в жизнь. — В острог их, на каторгу!

— Зачем так жестоко, — с укоризной в голосе заметил Илюха, бросив выразительный взгляд на верховного правителя Киева. — Мы же не звери все-таки. Ко всему прочему, это какие-никакие, но ваши родственники. Выслать их на малую родину без права покидать Халявец до конца дней своих, и всего делов.

Вообще-то до этого момента Илюха считал, что упасть, уже находясь в лежачем состоянии, невозможно. То, что проделали при его словах Феврония и Студнеслав, показало полную несостоятельность этой точки зрения.

— Не погуби, князь-батюшка!

— Помилосердствуй!

— Первое слово дороже второго!

— В острог так в острог!

— Не дай этому ироду надругаться над судьбой нашей!

Зуб мудрости у Солнцевского уже не ныл, а болел в полную силу. В качестве лекарства от зубной боли и просто от противного осадка на душе он сгреб причитающих в охапку и тряхнул как следует. Прислушался к своим ощущениям и повторил процедуру — вроде полегчало.

Не самые достойные родственники верховного правителя Киева без всяких церемоний оказались задвинуты в самый дальний угол тронного зала.

— Стоять тихо, меня не злить, надеяться на отходчивую натуру Берендея. Все понятно?

Двойной кивок, да еще такой активный, что в шее Февронии что-то ощутимо хрустнуло. Солнцевский собирался было вернуться к допросу оставшихся подозреваемых, но вдруг хлопнул себя по лбу и резко развернулся на каблуках.

— А еще прямо сейчас поклянитесь больше никогда не врать, не наговаривать на окружающих, не распускать дурацких слухов и не плевать шелуху от семечек на пол!

— С какой это стати, что за дискриминация?! — начали было возмущаться Студнеслав с мамашей, но наткнулись на стальной взгляд старшего богатыря и с явной неохотой пошли на попятную. — Дык куда плевать-то?

— В кулечек специальный или в кулак, а потом в карман можно шелуху положить, — пожал плечами Солнцевский.

— В кулек?

— В кулак?

— А где же этот, как его… — Студнеслав замялся, стараясь припомнить нужное слово. Наконец на его чело нашло озарение, и он выпалил на одном дыхании: — …романтизьм, вот!

Зубная боль, вроде как отпустившая старшего богатыря, при этих словах вернулась, словно и не исчезала. А вместе с болью вернулось зверское выражение лица и дикий взгляд.

— Ладно, чего там… — торопливо затараторила Феврония.

— Обещаем, — обреченно выдавил из себя Студнеслав и осенил себя крестным знамением.

Мамаша последовала его примеру после небольшой паузы. Больше эта парочка не интересовала старшего богатыря, и он с видимым облегчением занял свое место рядом с друзьями. В этот момент Илюхе показалось, что ему даже стало легче дышать, во всяком случае, ощущение брезгливости, которое он испытывал подле Студнеслава и Февронии, куда-то пропало вместе с зубной болью.

Жители Малого Халявца настолько утомили старшего богатыря, что, вернувшись на свое место, он похлопал своего рогатого друга по плечу и не сильно, но вместе с тем однозначно подтолкнул его в сторону оставшихся подозреваемых.

— Иди, Холмс недоделанный, отрабатывай овсянку.

— Эх, Илюха, сразу видно, что ты не джентльмен, — весьма вежливым гоном отозвался Изя, поправил котелок на голове и уже традиционно набил трубку.

За всеми этими приготовлениями следили Гордон и Старко. Некоторое время назад и тот, и другой пришли в себя и тихо наблюдали за происходящим, старясь не привлекать к себе внимания. Несмотря на не самые теплые отношения друг к другу до задержания, сейчас они стояли буквально плечом к плечу, пытаясь поддержать друг друга в неприятной для них ситуации.

Средний богатырь, как водится, сначала раскурил трубку и только после этого задал простой, как лом, вопрос:

— Выходит, вы во всем виноваты? Коллективный ответ так же не отличался витиеватым слогом.

— Выходит, мы.

Средний богатырь даже не скрывал, что подобный ответ, мягко говоря, был для него неожидан, впрочем, как и для всех остальных.

— А зачем? — Изя выдал первое, что пришло на ум.

— Не знаю, — развел руками Старко.

— Вы же умные ребята, придумаете что-нибудь, — вторил ему Гордон.

Черт крякнул и, копируя свое непосредственное начальство, старательно почесал в затылке. Он отчетливо понимал, что ничего не понимает в происходящем. Между тем князья продолжили запутывать следствие своими странными высказываниями.

— Ты прости нас, Берендей! Родственнички из нас и вправду никудышные.

— Но вот тебе крест, ничего ни против тебя, ни против семьи твоей не задумывали.

— Э-э-э… — протянул Изя, даже не замечая, как трубка выпала из приоткрытого рта, — как это не задумывали? А как же покушение на еще не родившегося ребенка, поджог и похищение княгини?

— Да что ж мы басурмане какие, что ли? — даже немного обиделся Старко. — Как можно на дитя руку поднять!

— Ничего про поджог не слыхивали, а про похищение тем более, — тяжело вздохнув, добавил Гордон, — а теперь твоя воля, казни нас.

— Только если можно, в виде исключения, и так сказать, по-родственному, не надо нас на кол.

— И вешать тоже не надо.

— Лучше плаха с топором…

— Дешево и сердито.

Ловко ввернутая фраза из далекого будущего добила черта окончательно.

— Вы чего несете-то?! — заорал он. — Вы виновны или нет, замышляли душегубство или нет?

— Раз мы последние подозреваемые, стало быть, виновны.

— А душегубство, конечно, не замышляли.

— Да ты не нервничай так, служивый. Мы, чай, сами князья, порядок знаем. Ежели для государственной пользы нужно кого казнить, так мы готовы.