Новый Мир ( № 7 2006) - Новый Мир Новый Мир

Готовясь к осуществлению своего плана, 16 августа 1823 года Александр подписал манифест, составленный митрополитом Филаретом (Дроздовым) и князем А. Н. Голицыным, в котором определенно указывалось, что «Наследником Нашим быть второму брату Нашему, великому князю Николаю Павловичу». Манифест этот не был нарушением закона о престолонаследии — к нему было приложено отречение от прав на престол, подписанное братом Константином. Три экземпляра манифеста с копиями иных бумаг, проясняющих престолонаследие после кончины Александра, были тогда же вручены для совершенно секретного хранения трем ближайшим к Государю лицам — митрополиту Филарету, графу Аракчееву и князю Голицыну. Почему секретно, почему тайно? Ясных объяснений этому нет79.

Складывается впечатление, что Александр, хорошо разбиравшийся в людях, вовсе не был уверен, что его брат Николай сможет и, главное, захочет завершить дело освобождения России. Зная о готовящемся заговоре тайных обществ, он не спешил пресечь его. Это был бы иной выход — кровавый и жестокий, как во Франции и Испании, но, быть может, именно так судил Бог наказать Россию, ее высшие классы за преступления XVIII столетия, коль никак не исправлялись эти преступления мирными реформами с высоты трона, встречая непримиримую оппозицию большинства дворянства и духовенства? Может быть, Государь увидел бездну, разверзшуюся перед Рос­сией, и не чувствовал себя ни достаточно сильным, ни тем более достойным провести страну через нее. Или брат Николай с его твердым и простым солдатским характером сделает это, или — революция. Пусть решает Господь.

К Императору приходили все более серьезные предупреждения о готовящемся заговоре радикальных масонов-иллюминатов — будущих декабристов, но он не предпринимал практически никаких мер даже к обеспечению собственной безопасности, тем более — к пресечению смуты. «Я знаю, что я окру­жен убийцами, которые злоумышляют на мою жизнь», — признавался Александр одному польскому генералу во время последнего своего посещения Варшавы в мае — июне 1825 года80. Как мы теперь знаем, «цареубийственный кинжал» действительно был уже обнажен будущими декабристами: М. П. Бестужеву-Рюмину было поручено организовать убийство Государя в Таганроге. И Император ничего практически не делал, чтобы отвести его. Быть может, Александр думал, что, пав жертвой заговорщиков, он понесет достойное воздаяние за отцеубийство и откроет путь к исполнению над Россией воли Божьей? Кто знает? Таинственны глубины сердца человеческого.

В июне 1824 года скоропостижно от чахотки умирает любимая внебрачная дочь Императора шестнадцатилетняя Софья Нарышкина, и он смиренно и покаянно переносит эту страшную утрату. В ноябре ужасное наводнение разрушает значительную часть столицы. И он только себя винит в разгуле стихий. Он знает — за грехи царя отвечает народ. «Все так мрачно вокруг меня», — признается Государь своей невестке Александре Федоровне 28 ноября 1824 года. И никто не поддерживает его. Митрополит Серафим и буйный Фотий всецело поглощены новой интригой против митрополита Филарета. До духовных ли состояний Государя им в эти месяцы?

Размышляя о причинах приближения ко двору Николаем II различных проходимцев и авантюристов вроде Филиппа или Распутина, о. Георгий Шавельский, прекрасно знавший, как протопресвитер армии и флота, дворцовые настроения, писал, что ни последнему Царю, ни его супруге и в голову не могло прийти побеседовать начистоту, как мирянам с архиереем, с Петербургским, например, митрополитом, да и сам митрополит был бы смущен донельзя такой беседой. А не началась ли эта незримая духовная пропасть между священством и царством в России, столь трагически завершившаяся и распутинщиной, и спешным признанием Синодом Временного правительства, не началась ли она в те последние годы царствования Благословенного, когда русское священноначалие, за одним исключением святителя Филарета, отвергло руку, протянутую Царем для сотрудничества в деле возрождения России и равнодушно прошло мимо страждущей души самого несчастного Государя?

Предание о старце Федоре Кузьмиче, скорее всего, так и останется преданием. Ни опровергнуть идентичность Томского чудотворца Государю Александру Павловичу, ни подтвердить мы, видимо, с математической точностью никогда не сможем. Но сколь естественно для этой возвышенной души было сделать то, к чему призывал всех людей великий современник Александра — преподобный Серафим Саровский. Если уж не удалось преобразить Россию с высоты трона из-за бремени остро ощутимых грехов, то тогда можно очистить грехи смиренным подвигом самоотречения и так стяжать «дух мирен», от которого тысячи вокруг спасутся. Вряд ли случайно тогда и новое избранное Александром имя — Федор Кузьмич — «Богом данное сокровище».

Но независимо от того, закончил ли свои дни Государь Александр Павлович в Таганроге 19 ноября 1825 года или в тот же день взошел по сходням английского торгового судна, идущего с грузом зерна в Бристоль, чтобы вернуться безвестным странником в свое отечество через двенадцать лет и стать свидетелем тридцатилетнего царствования брата Николая и великих реформ племянника Александра81, для историка России важно иное — великий план преобразований, по размаху сравнимый с петровским, но идущий в противоположном направлении, совсем не по заезженным публицистами осям «Восток — Запад», «традиционное — современное», но по иной оси: «сотерия — эвдемония», — план этот не удалось воплотить Александру.

И если он действительно умер в то холодное и дождливое утро 19 ноября, простудившись несколькими неделями раньше на прогулке у Байдарских ворот в Крыму, то тогда на нем нет никакой вины за неудавшиеся реформы. Не Александр остановил их, а Провидение, и в уступке с ликвидацией Двойного министерства следует видеть тогда только политический маневр, отход на новые рубежи, с которых можно было успешней продолжать преобразование российской жизни. Но если Государь в том ноябрьском уходе осуществил свою давнюю, еще юношескую мечту о частной жизни, если отчаялся он под бременем горестей и утрат, неудач и предательств, то тогда в последующей русской трагедии есть немалая толика и его вины — цена его малодушия. И страшно смыкается тогда мнимая смерть Александра с политической смертью его правнучатого племянника, записавшего в ночь со второго на третье марта 1917 года: «В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман!» Кругом ли только — не в тебе ли самом?

Впрочем, не нам судить святых.

XIII

Александрово царствование почти точно на столетие отстоит от царствования Петрова, и, сравнивая их, легко увидеть, какой огромный нравственный путь прошло русское общество за это время. Подавив стрелецкий бунт 1698 года, вряд ли ставивший серьезные политические цели, молодой царь Петр Алексеевич вел допрос в Преображенском с применением ужасающих пыток, повелел казнить тысячи людей, рубил головы собственноручно, а семьи казненных подвергал жестокой опале.

Подавив декабрьское вооруженное возмущение 1825 года, стремившееся к изменению всего политического строя России, к цареубийству и приведшее к человеческим жертвам, молодой Государь Николай Павлович привлек к следствию 579 человек, из которых виновными были признаны 289 человек. Из этих последних Верховному уголовному суду преданы были 121 человек. Из них Государь отправил на эшафот пять человек, а остальным смягчил меру наказания, сохранив жизнь. Впоследствии участь осужденных к каторжным работам и к разжалованью в солдаты неоднократно смягчалась. Из участвовавших в восстании солдат был сформирован сводный четырехтысячный гвардейский полк, отправленный на Кавказ, «под пули горцев»; правда, 178 нижних чинов были приговорены к прогону сквозь строй тысячи солдат от одного до двенадцати раз да 23 солдата наказаны палками и розгами. Но никаких пыток при допросах и в помине не было. Пытки были отменены Александром.

Николай испытывал тяжкие терзания и во время подавления бунта, когда пришлось отдать приказ стрелять «по своим», и во время следствия, и при конфирмации приговора. «Милая и добрая матушка, — писал Николай Павлович Императрице Марии Федоровне, — приговор состоялся и объявлен виновным. Не поддается перу, что во мне происходит; у меня прямо какое-то лихорадочное состояние, которое я не могу определить. К этому, с одной стороны, примешивается какое-то особое чувство ужаса, а с другой — благодарности Господу Богу, Коему было благоугодно, чтобы этот отвратительный процесс был доведен до конца»82. Император Николай считал себя «самым несчастливым из государей, потому что вступил на престол ценою крови своих подданных» (письмо графу Ф. В. Остен-Сакену вечера 14 декабря 1825 го­да — «Русский архив», 1884, кн. 6, стр. 241). У него и в уме не было мстить кому-либо из близких родственников тех, кто были осуждены за возмущение 14 декабря. Семьям казненных и отправленных в каторгу декабристов, которые с потерей кормильца лишились средств к достойному существованию, Император тайно оказывал большую материальную помощь.