Новый Мир ( № 7 2006) - Новый Мир Новый Мир

Никогда ни до, ни после Александра до самого конца абсолютизма в России люди не ощущали себя так свободно и так безопасно, как при Благословенном Императоре. Будущие декабристы действовали практически совершенно открыто, и Царь не пресекал их «тайной» политической деятельности, наказывая за бунты, но не за слова и писания. Цензура практически была отменена уставом 1804 года, иностранная литература ввозилась в Россию невозбранно, правила въезда и выезда граждан и иностранцев, учеба русских за границей и учеба иностранцами русских в России были упрощены до предела. Писали и читали что угодно. Даже консерваторы, противники Александровой политики — тот же Карамзин — позволяли себе писать самодержавному Царю в резко критическом тоне. За 25 лет Александрова царствования свободное и открытое выражение мыслей сделалось привычкою, его перестали замечать как нечто вполне естественное, как дыхание.

Картинка состояния умов конца царствования Александра сохранена для нас в записках А. И. Кошелёва: «И старики, и люди зрелого возраста, и в особенности молодежь, словом, чуть-чуть не все беспрестанно и без умолка осуждали действия правительства, и одни опасались революции, а другие пламенно ее желали и на нее полагали все надежды. Неудовольствие было сильное и всеобщее. Никогда не забуду одного вечера, проведенного мною, 18-тилетним юношей, у внучатного моего брата Мих. Мих. Нарышкина; это было в феврале или марте 1825 г. На этом вечере были Рылеев, кн. Оболен­ский, Пущин и некоторые другие, впоследствии сосланные в Сибирь. Рылеев читал свои патриотические думы; а все свободно говорили о необходимости d’en finir avec ce gouvernement. .. Много мы в этот день толковали о политике и о том, что необходимо произвести в России перемену в образе правления»63. 

Даже в собственной семье, где Александра величали «нашим ангелом», не понимали и строго осуждали его политику. Незадолго до войны 1812 года сестра Александра Екатерина и ее супруг принц Георг Ольденбургский создали у себя в Твери, где принц был генерал-губернатором (ярославским, тверским и новогородским), настоящую штаб-квартиру консервативно-охранительных сил, недовольных либеральными начинаниями Александра. Взглядам этого кружка симпатизировала Императрица-мать Мария Федоровна. Не раз гостил в Твери у великой княгини и Карамзин, и как раз Екатерина Павловна предложила историку изложить резюме их тверских бесед для Императора: «Брат мой достоин их слышать». Так родилась «Записка о древней и новой России».

«Царь хотел дать нам права, но никто его не понял. Более того, число недовольных росло с каждым днем», — записал в свой дневник флигель-адъютант Александра I А. И. Михайловский-Данилевский (см.: Волков В. Е. и Конюченко А. И. Русские императоры XIX века. Челябинск, 2003, стр. 88). В это время начинает змеиться та трещина в отношениях русского образованного общества и власти, которая разверзнется пропастью к концу XIX столетия и поглотит Россию в 1917 — 1922 годах, сомкнувшись над ней коммунистической деспотией.

XI

За четверть века своего царствования Император Александр I прошел возвратный путь от внешнего к внутреннему, от эвдемонии к сотерии, от отцеубийства — к долгой коленопреклоненной молитве, от разгула страстей, чуть ли не кровосмешения (ходили сплетни о его отнюдь не братских отношениях с сестрой Екатериной) — к сознательному восстановлению семьи, от реформации институтов — к духовному просвещению народа, от безудержного раздвигания границ Империи — к утверждению принципов веры, нравственности и справедливости в международных отношениях. К концу царствования Александра сотерическая аксиология проявила себя в верховной власти так глубоко, как не проявлялась она, пожалуй, в России с XV столетия, с северорусских судных грамот, с игумена Сергия и митрополита Киприана. И вдруг произошел слом.

Если для фиксации процесса нужна временнбая поворотная точка, то слом александровских великих реформ можно соединить с 15 мая 1824 года. В это­т день Государь объявил о ликвидации Двойного министерства — Духовных дел и народного просвещения, созданного в 1817 году и бессменно возглавляемого председателем Российского Библейского общества князем Александром Голицыным.

«Вот видишь, Александр Николаевич, не вышла наша с тобой затея», — сказал, увольняя в отставку Голицына, Император. Сказал, должно быть, с горечью. Князь был уволен, министерство расформировано, но никакого неудовольствия старым другом у Александра не было. Он предложил Голицыну сохранить портфель министра почт, место в Государственном совете и, что самое главное, настоятельно просил продолжать свободное дружеское общение. Частые встречи Голицына и Александра, обмен глубокими духовными письмами не прекращались до самого конца царствования. Александр упразднил министерство, следуя не внутренней убежденности, но уступая общественному мнению. Хотя в России и принято во всем винить власть, но необходимо признать — Александр отрекся от программы религиозного просвещения народа под давлением общества. Из нашего времени видна трагическая ошибка Царя, пошедшего против своих убеждений в угоду русскому общественному мнению. Ошибка, соизмеримая с ошибкой 2 марта 1917 года и, очень вероятно, эту вторую ошибку предрешившая.

Чтобы понять масштаб и значение 15 мая 1824 года, необходимо вспо­мнить, чем же в замыслах Александра было Министерство духовных дел и народного просвещения. Оно было создано по указу от 14 октября 1817 года во исполнение обета, данного при создании Священного союза. Восстановление живой и сознательной веры народа, по убеждению Александра, было единственным основанием для будущей «федерации христианских государств», а эта живая и сознательная вера в столь одичавшем народе, как русский, могла быть восстановлена только через распространение грамотности рука об руку с распространением Писания и с активизацией общественного служения Церкви. В самом указе 14 октября объявлялось, что министерство учреждается, «дабы христианское благочестие было всегда основанием истинного просвещения», чтобы восстановилось «спасительное согласие между верою, ведением и властию». «Это был замысел религиозного возглавления или сосредоточения всей культуры», — подчеркивает о. Георгий Флоровский64.

Типологически министерство князя Голицына очень напоминало ведомство военных поселений графа Аракчеева. В обоих случаях Император через близких и беспредельно верных ему людей создавал механизм для выправления катастрофических последствий правления своих предшественников. XVIII век оставил ему в наследство две величайших социальных болезни: рабство большей части россиян и их религиозную одичалость, грозившую полным перерождением Православия в магический обиход шаманского типа в порабощенном простонародье и в холодное обрядоверие рабовладельцев. Для исправления ситуации Александр применил самый мощный рычаг из существовавших в тогдашней России — рычаг абсолютной монархической власти, также оставленный ему в наследство XVIII веком. Через военные поселения и Библейское общество он искренно надеялся освободить и просветить Россию. В предшествовавшем столетии именно монархи ради воздвижения Империи и упрочения собственной власти разрушили русское общество и обескровили Православную веру, — исправить это пагубное положение следовало тоже с высоты трона.

Исправляя ошибки предков, Александр меньше всего был традиционалистом, желавшим возвращения в допетровские времена. В отличие от появившихся в следующее царствование славянофилов, ретроспективная утопия не вставала перед его умственным взором. Лучшие достижения современной ему Европы — гражданская свобода, сознательная вера, всеобщая образованность, демократические политические учреждения, гуманное отношение к каждому человеку — вот что желал он дать своему народу. Но он твердо знал, что нельзя просто освободить крестьян, положившись на их природную смекалку и здоровый дух. Также и в религиозной сфере Александр, глубоко почитая святыню Православия, не решился отдать великое дело возрождения народной души в руки Церкви. Министерство Голицына было создано помимо Синода и над Синодом. В собственные силы священноначалия Русской Православной Церкви Император не особенно верил. Отец Георгий Флоровский очень точно замечает: «Петровское государство подчинило себе Церковь скорее извне и во имя мирского задания, ради „общего блага” вымогало терпимость к обмирщению жизни. При Александре I государство вновь сознает себя священным и сакральным, притязает именно на религиозное главенство, навязывает собственную религиозную идею. Сам обер-прокурор (Синода. — А. З. ) как бы „вступает в клир Церкви” в качестве „местоблюстителя внешнего епископа” (приветствие Филарета Московского князю А. Н. Голицыну)»65.