История Нины Б. - Йоханнес Зиммель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, это вам надо отдохнуть, уважаемый господин!
— Я моложе тебя. И вообще, как ты можешь сравнивать? Ты уже достаточно наволновалась! Так дальше продолжаться не может.
— Боже милостивый, куда же мне тогда податься?
— Послушай, дорогая. Ты с нами уже одиннадцать лет. Ты служила нам верой и правдой, отлично готовила для нас, проявляя ежеминутную заботу. Ты заболела в моем доме.
— Нет-нет, это не так!
— Именно, так. — Он посмотрел на копию Мадонны в изголовье кровати Милы. — Я виноват перед тобой, очень виноват.
— Не говорите так, господин Бруммер, вы такой добрый!
— Я знаю, ты возражаешь мне исключительно из чувства порядочности. И я знаю, как тебе нужен покой.
— Да, конечно, но чтобы именно в такой момент…
— Да, именно теперь! У меня есть маленький домик внизу, на озере Шлирзее. Мила, разреши подарить его тебе.
— Прошу вас, господин, не говорите так, а то мне опять станет дурно!
— Мила, отныне этот дом твой. Я дарю его тебе со всем содержимым. Жалованье тебе я тоже буду платить. Ты сможешь нас навещать, когда захочешь. Но сначала Хольден отвезет тебя туда. И ты останешься там до тех пор, пока не поправишься. Поняла? Я напишу доктору Шустеру, чтобы он следил за тобой.
— Уважаемая госпожа, да скажите же своему мужу, что это просто сумасшествие какое-то, он не должен так разбрасываться своим богатством, я ведь этого не заслужила!
— Ты этого заслуживаешь больше, чем кто-либо, — сказал Бруммер и снова вытер пот с ее лба. Внезапно она схватила его маленькую розовую руку и прижалась к ней губами.
— Еще рано, — недовольно сказал он.
Скрюченными старческими пальцами с обломанными ногтями Мила вытирала слезы, продолжая причитать:
— Ах, госпожа! Разве ваш муж не самый добрейший человек на земле!
Нина Бруммер посмотрела на мужа. Он лучезарно улыбался. Точно так же улыбался и доктор Цорн. Я тоже лучезарно улыбался.
— Да, — лучезарно улыбаясь, сказала Нина, — он самый лучший человек на свете!
14
Мое письмо доставили вместе с утренней почтой. Я был в гостиной, когда новый слуга сортировал письма, журналы и газеты, который принес посыльный с почты. И среди всего этого было письмо, написанное мною у слепых…
Высокомерный новый слуга положил его вместе с остальной корреспонденцией на большой оловянный поднос и понес в рабочий кабинет Бруммера. Теперь мне оставалось лишь ждать последующих событий.
Но дальше вообще ничего не произошло.
Часы показывали 9.00. 9.30. 10.30.
По-прежнему ничего.
Я направился в гараж, вывел из бокса «Кадиллак» и начал его мыть. Никаких событий. Затем я вымыл и «Мерседес». Было уже 23.30. Я пошел наверх в свою комнату. Мне было не очень хорошо: еще утром мне пришлось немного выпить, чтобы успокоиться.
Еще один глоточек — и стоп. Но когда я сделал этот маленький глоточек, у меня так задрожали руки, что я даже пролил коньяк. Мне пришлось выпить вторую порцию, а затем и еще одну.
Потом я опять спустился в гараж, вывел третью машину и стал мыть и ее. Было 12 часов дня. В четверть первого появился доктор Цорн. Он приветливо помахал мне, когда шел через парк. В половине первого появился высокомерный слуга и сообщил мне, что господин Бруммер желает со мной поговорить.
Я надел пиджак и пошел к вилле. Когда я вошел в кабинет Бруммера, ко мне, волоча ноги, направилась старая полуслепая собака и стала тереться о мое колено. Цорн стоял у окна. Бруммер сидел за письменным столом. На столе перед ним лежало мое письмо.
— Вы звали меня, господин Бруммер?
Он посмотрел на меня:
— Да, я приказал позвать вас. — Затем он переглянулся с Цорном, а потом посмотрел на письмо. День выдался прохладный, центральное отопление уже отключили, однако, несмотря на это, меня бросило в пот.
— Собака, — сказал Бруммер.
— Что, простите?
— Собаку надо вывести. Отведите ее вниз, к озеру, Хольден. — Бруммер сунул в рот жвачку и стал что-то насвистывать.
— Пошли, Пуппеле, — сказал я.
Часы показывали 12.45.
15
В 14.30 я отвез Бруммера в город к следователю. Он хотел узнать новости, и я включил радиоприемник в машине. Мы узнали, как идут дела в Алжире, что делается в Лондоне и в Литтл-Роке. А вот что происходило в Германии…
— Бонн. На сегодняшнем заседании бундестага оппозиционная партия направила запрос в адрес федерального правительства. Какие шаги намерено предпринять федеральное правительство в связи с тем, что процесс против дюссельдорфского предпринимателя Юлиуса Марии Бруммера, время начала которого уже было определено, внезапно был перенесен на неопределенный срок в связи с тем, что все важнейшие свидетели обвинения по непонятным причинам отозвали свои заявления. Известно ли федеральному правительству, что Бруммер был освобожден из следственной тюрьмы под залог в пятьсот тысяч марок, хотя…
— Выключите это говно, — сказал Бруммер. Я выключил радио. Бруммер засопел и стал что-то насвистывать. Затем он сказал: — В пять заберите мою жену. Она у портного. Доставьте ее домой. Вы мне понадобитесь лишь в шесть часов.
— Слушаюсь, господин Бруммер.
Покидая машину у следственной тюрьмы, он спросил:
— Вы печатаете на пишущей машинке?
— Так точно.
— Печатаете хорошо?
— Нормально.
— Тогда до шести, — сказал он и вошел внутрь большого здания.
Часы показывали 15.45. Я поехал в сторону Грюнторвегштрассе. Здесь я остановил машину и, пересев в такси, поехал в сторону Рейна. Не доезжая примерно километра до кораблика-ресторанчика, я расплатился с водителем и пошел вдоль шоссе. В стоявших по обочинам шоссе деревьях насвистывал осенний ветер, а я смотрел на гребешки волн, которые ветер закручивал на реке.
Нина опять стояла в тени старого каштана. Заметив меня, она пошла мне навстречу. На ней были бежевые брюки, туфли без каблуков, короткая меховая куртка и темные очки. На светлые волосы она и в этот раз накинула темный платок. Нам обоим пришлось пройти довольно значительное расстояние, пока мы не встретились. Сначала мы шли медленно, затем быстрее — и под конец мы уже бежали. Она схватила меня за руку, и мы пошли вверх по течению реки. Мы не разговаривали. В ресторанчике посетителей не было. Корма была пуста. Старик, похожий на Хемингуэя, стоя на коленях, драил палубу. Нас он не заметил. В этом месте полотно шоссе уже было покрыто пестрым слоем опавших листьев. Над рекой кружили чайки.
Мы дошли до того места, где начинался перелесок. Как и раньше, Нина шла впереди меня по теплой песчаной гуще, где с деревьев свисали водоросли и старая трава, оставшиеся с последнего наводнения. Нина остановилась на небольшой полянке и стала ждать, пока я подойду. Из-за густых крон деревьев сюда не проникал ветер. На полянке было тихо и очень уютно.
У нее были соленые губы, а дыхание отдавало свежим молоком. Мы уселись рядом на маленьком бугорке, поросшем травой, и опять держались за руки, а над нами, над старыми деревьями, свистел осенний ветер. Я думал, что никогда не захочу другой женщины, и думал, как счастливы мы будем, когда я убью Юлиуса Бруммера. И еще я думал о том, как странно то, что я обо всем этом думаю, — я ведь так мало знал о Нине. Собственно говоря, я знал только, что она делает меня счастливым, держа мою руку. «Как в школе, — думал я, — как в школе…»
— О чем ты думаешь?
— О том, что мы ведем себя так, как будто еще ходим в школу…
— Так я себя еще никогда не вела.
— Я тоже.
— А с твоей женой?
— И с моей женой я так себя не вел.
— Неправда.
— Нет, это правда.
— Но ведь ты же любил ее?
— Любил. Но по-другому.
— Ты говоришь, что я похожа на нее.
— Но она не была такой, как ты.
— А какая она была? Расскажи, мне хочется это знать.
— Почему?
— Потому что я ревную тебя к ней.
— Но она же мертва.
— Но я же похожа на нее. Может быть, ты и любишь меня только за то, что я на нее похожа?
— Глупости.
— А может быть, ты вообще не любишь меня. Может быть, ты продолжаешь любить ее. Я несчастна оттого, что похожа на твою покойную жену.
Я поцеловал ее, и она откинулась на траву. Я расстегнул ее меховую куртку и положил руку ей на грудь, вздымавшуюся и опускавшуюся под тонким пуловером. Нина закрыла глаза, ее руки лохматили мои волосы. Я слышал, как кричали чайки и медленно, очень медленно приближался какой-то пароход. Моя рука скользнула под ее пуловер…
— Роберт…
— Да?
— Это ты написал письмо?
16
Я убрал руку и сел, а она осталась лежать и смотрела на меня, озабоченная и грустная.
— Какое письмо?
— Не лги, прошу тебя. Все мои мужчины всегда мне лгали. Я не вынесу, если и ты будешь лгать.