Россия в Средней Азии. Завоевания и преобразования - Евгений Глущенко

Рекогносцировка заняла неделю. Скобелев и его люди узнали противника – храброго и настойчивого, продемонстрировав ему в свою очередь стойкость и дисциплинированность русского войска. Солдаты усвоили тактику отражения нападения со стороны превосходящего числом, но неорганизованного врага. Сам же командующий сделал для себя важные выводы: 1) Геок-Тепе – это целая страна селений и отдельных дворов, которую обложить нельзя; 2) штурма с ходу, какой попытался предпринять Ломакин, ни в коем случае не получится – надо вести полномасштабную, по всем правилам инженерной науки, осаду; 3) необходимо пополнить отрядную артиллерию мортирами – орудиями для навесной стрельбы; 4) наступать следует со стороны большого арыка, питающего крепость водой, с тем чтобы отвести воду в сторону; 5) необходимо предпринять трудоемкие минные работы, в которых в Средней Азии до сих пор не было необходимости; 6) устаревшие винтовки Карле нужно заменить берданками.

Поход к стенам крепости достиг желаемого результата: текинцы не ушли из Геок-Тепе. Они уверовали, что сильнее русских, которые и на этот раз постреляли, попели и убрались восвояси. Даже прославленный Скобелев, о чьих подвигах слух дошел и до туркменских степей, трусливо спасовал перед храбрейшими из храбрых – славными текинцами. Провокация удалась. Сказать правду, на решение туркмен остаться в Геок-Тепе повлияло не только очередное «бегство» русских, но и настойчивые уговоры англичан «держаться до последней крайности в Геок-Тепе и отнюдь не отступать в пески»[278]. Текинцы надеялись на их военную помощь.

В аул Бами отряд возвратился 7 июля. Вернулись домой, ибо к лету основательно обжили это туркменское поселение. Хорошо укрепились со всех сторон, построили загоны для скота, пекарни, офицерский клуб, даже огороды развели. Перед палаткой командующего был его собственный огород с богатым ассортиментом овощей. В тот день праздновали удачу.

Каждый вечер в Бами приходила почта, в том числе телеграммы с последнего построенного в закаспийской степи телеграфного пункта в Кизыл-Арвате. Почту получал начальник штаба экспедиции полковник Генерального штаба Н.И. Гродеков. Вечером 8 июля курьер прискакал как обычно. Николай Иванович принял почту и стал в своем штабном шатре читать депеши. Находившиеся с ним рядом были поражены: полковник вскрыл несколько пакетов, после чего упал лицом на походную койку и зарыдал. Деликатные офицеры вышли из шатра. Гродеков рыдал. В тот же вечер Скобелев послал своего денщика узнать, спит ли Николай Иванович Гродеков, и услышал, что спит. Начальник штаба заснул непривычно рано.

Гродеков не спал всю ночь. Полученная весть ошеломляла: в Болгарии неизвестные убили Ольгу Николаевну – 60-летнюю мать Михаила Дмитриевича Скобелева. Гродеков как мог оттягивал страшный момент, отчего и сказался спящим.

Утром Скобелев все узнал. Гродеков сказал, что его мать убили турки, поскольку не знал всех подробностей. Скобелев метался, угрожая поднять Балканы и сокрушить трижды проклятую Турцию. Из Петербурга пришли телеграммы соболезнования от военного министра и начальника Главного штаба, а также от Александра II. В тот же день, отвечая на телеграмму Государя, Скобелев попросил разрешения приехать в Москву, чтобы похоронить мать. Часто колебавшийся, не уверенный в себе, но, безусловно, милосердный Государь на этот раз был непреклонен: начальнику военной экспедиции против очень опасного противника было отказано в праве участвовать в погребении матери. Михаил Дмитриевич возмутился, но спустя несколько дней признал правоту Государя. Возложенная на него миссия исключала его право на любые проявления чувств и слабостей, которые могли бы помешать исполнению долга перед Россией. В письмах он писал о своем малодушии и единственно верном решении Императора.

В один год Скобелев потерял отца, который неожиданно скончался в начале года, и через несколько месяцев – мать. У него нет жены, нет детей, замужние сестры живут своей жизнью, близкими остались приехавший за ним в пекло Закаспийского края из Парижа его воспитатель и друг верный старый Жирарде да боевые товарищи. Это и есть его семья.

После случившегося командующий не мог оставаться на месте – он отправляется в долгую инспекционную поездку по Михайловской коммуникационной линии. Многие часы он проводит в седле, покрывает сотни верст. Проверяет солдатские кухни, лазареты, требует произвести дезинфекцию, распоряжается о покупке барж для доставки телеграфных столбов и железнодорожных платформ; переезжает на пароходе из Красноводска в Чекишляр и возвращается в Красноводск.

Все лето и осень шел интенсивный завоз военного снаряжения и продовольствия на промежуточные базы. Одновременно приходилось отражать нападения летучих текинских отрядов. В письме к дяде В.Ф. Адлербергу Скобелев писал: «Ты не можешь себе представить, до чего затруднительна эта экспедиция в хозяйственном отношении. Не говоря про стоимость, например, четверти овса в Бами – 24 р., начальник ежеминутно чувствует, что он зависит от случайности, которая все может нарушить сразу и загубить все сделанное. Например, даже страшно вымолвить, пожар передовых складов, удачный набег неприятеля на наш тыл и т. д.»[279].

Напряженное состояние ума и души командующего экспедицией нетрудно понять, если вспомнить, что все грузы перевозились небольшими партиями на верблюдах, которых, ко всему прочему, постоянно не хватало из-за падежа. Верблюды выбывали из строя и по болезни – до крови стирали спины плохо навьюченными грузами, сбивали ноги на каменистых тропах.

В ноябре резко похолодало; в горах уже лежал снег, хотя близ лагеря еще было тепло. Из-за частых дождей дороги превратились в грязное месиво, отчего верблюды выбивались из сил, падали и не поднимались.

13 ноября Скобелев издал один из своих самых вдохновенных приказов: «Объявляю войскам, что если бы даже шел необыкновенный дождь, то транспортов остановить нельзя: они все-таки пойдут: остановить исполнение Высочайшей Государя Императора воли не могут ни невзгоды зимнего похода, ни усиленные болезни, ни кровопролитные столкновения с неприятелем. Еще есть время; пусть по честному убеждению все недостаточно сильные духом и телом оставят ряды наши: без них, слабых энергией, мы станем еще дружнее, еще крепче и вновь прославим отечественные знамена, вверенные Государем Императором нашей стальной выносливости, нашему русскому мужеству»[280].

Предложение слабодушным оставить ряды относилось конечно же к офицерам (о солдатах речи быть не могло), для которых в то время считалось честью участвовать в боевой экспедиции; многие попали в отряд Скобелева по собственному желанию в расчете на ускоренное чинопроизводство и награды, надеясь на легкое и быстрое одоление несерьезного противника. Действительность разрушила эти надежды. Надо думать, что то была последняя в русской военной истории кампания, когда не желавшим нести тяготы боевой службы предлагалось добровольно покинуть экспедиционные силы.

Через три дня, 16 ноября, за подписью Скобелева появился еще один приказ. Историк М.А. Терентьев не без пренебрежения писал: «В приказе 16 ноября № 479 даны наставления, отличавшиеся крайней мелочностью: тут был и осмотр перед походом сапог, одежды, оружия, шанцевого инструмента; полудка котлов и чайников; приказание запастись деревянным маслом; смазывать портянки и чулки салом; осматривать на дневках сапоги и чинить немедля, для чего люди должны иметь шило, дратву, нитки, иголки и прочее»[281].

«Мелочностью» названа забота военачальника о здоровье солдата, отчего напрямую зависит его боеспособность. В этих двух приказах – возвышенно одухотворенном и «мелочном» – проявился цельный характер истинного полководца, знающего цену победы. Российской армии пришлось заплатить морями крови своих солдат за пламенные призывы горе-полководцев, с презрением относившихся к солдатским портянкам, как к незначащим мелочам. Потому и побеждал молодой генерал Скобелев, что заботился о ногах и желудке своего солдата.

Наконец в Бами были собраны необходимые для решительного наступления на Ахал-Текинский оазис силы и средства. С 26 ноября по 1 декабря отряд вторжения выступил из Бами тремя эшелонами и встал лагерем в 20 верстах от Геок-Тепе. Был создан опорный пункт, названный Самурское. К тому времени сведения о неприятеле были таковы: в укрепленном районе Геок-Тепе и его сердцевине – крепости Денгиль-Тепе собралось до 35 тысяч текинцев, включая женщин и детей. Около 10 тысяч воинов были на конях. Защитники Геок-Тепе имели на вооружении медную пушку, 5 тысяч ружей, в том числе более 600 захваченных в деле 28 августа 1879 г. берданок. Шашки и пики – у всех защитников. Удалось также получить сведения о размерах цитадели и ее конструктивных особенностях от бежавшего из туркменского плена русского солдата – он даже вылепил из глины ее макет. Длина стен по периметру четырехугольной крепости составляла около 3 верст.