Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

Луна выросла и стала убывать, а серебро от Карла все не везли. Его соглядатаи по-прежнему за нами наблюдали, но мы привыкли к ним и уже чувствовали себя в Валсе, как дома. Мы пили и состязались с англичанами в борьбе, пока даже хозяева таверн не устали от наших кутежей. Из тех заведений, куда мы вламывались, завсегдатаи уходили, как кошки ускользают из залы при появлении собак. Только шлюхи готовы были терпеть нас бесконечно. Однако от них мы утомились сами. Тем, кто захотел дать себе отдых от женщин, в этом городе было на что потратить деньги. Здесь продавалось все – от брошей, пряжек и дубленой кожи до плащей и превосходного франкского оружия, соблазнившего некоторых из нас. Но я мог думать только о Кинетрит и был несчастен. С утра до вечера у меня болел живот, и чья-то невидимая рука сдавливала горло, а ночью моя возлюбленная снилась мне.

Лишь когда луна сделалась похожей на изогнутую древесную стружку, император подал весть. Его человек разыскал Сигурда в таверне «Пес кузнеца» и сообщил, что серебро будет доставлено на пристань через два дня. Кроме того, приедут священники, которые засвидетельствуют крещение ярла. Я пришел в ужас, однако Сигурд лишь пожал плечами и подлил себе пива.

– Я уже стал привыкать к собственной вони, Ворон, – спокойно сказал он, – но через пару дней я выкупаюсь, а после этого так разбогатею, что смогу купить целое королевство на севере. – Подавшись вперед, Сигурд наполнил мою кружку из своей. – Ты, я знаю, не купец, но все равно должен чувствовать: эта сделка пахнет, как спелый плод.

– Не доверяю я христианам, господин, – досадливо проговорил я, взглянув на отца Эгфрита, заставившего двух саксов опуститься на колени и молить у бога прощения за то, что они, как выражался монах, «поддались плотскому искушению», то есть немного потрепали франкийских шлюх.

Две прелестницы, стоя у Эгфрита за спиной, трясли косами и грудью. Пытаясь сохранить на своем лице выражение раскаяния, один из англичан закрыл глаза, другой прикусил губу.

– А вдруг их чары овладеют тобой? – спросил я Сигурда. – Вдруг, крестившись, ты станешь рабом Белого Христа?

– Вздор, Ворон! – отмахнулся ярл, откидываясь на спинку стула, обшитого мехом. – Слова да вода – вот и все, что я через два дня получу от христиан. Еще серебро, – добавил он с улыбкой, – если они прежде не уморят нас своей тягомотной болтовней. Для молодого волка ты слишком много тревожишься. – После этих слов я нахмурился, а Сигурд усмехнулся. – Иногда меч нужно смазывать жиром, чтобы он легко выходил из ножен, понимаешь? Как только серебро будет наше, мы уйдем. Поднимем парус «Змея», и пускай эти франки с их старым королем молятся, чтобы христианский бог их защитил. Думается мне, что, когда Карл умрет, его земля сама превратится в спелый плод, от которого многие захотят отрезать по куску. Здесь слишком много рек, – сказал он не столько мне, сколько себе, – плод сам упадет в руки.

Затем Сигурд посмотрел в мои глаза, и я, точно камни с руническими письменами, выложил к его ногам все мысли, что роились в моей голове, как я всегда делал, когда на меня глядели эти проницательные голубые очи.

– Монах! – крикнул он. – Иди-ка сюда!

Наскоро перекрестив коленопреклоненных англичан, Эгфрит поспешил к нам. Его кунья морда побледнела и заострилась.

– Ты по-прежнему намерен принять крещение, Сигурд? – спросил он и покосился на меня так, будто заподозрил, что я пытался отговорить ярла.

Сигурд кивнул, почесал подбородок и, вздернув одну бровь, сказал:

– Я войду в реку, монах. Но прежде чем я это сделаю, ты поедешь туда, куда увезли Кинетрит. – Ярл снял с пальца кольцо из крученого серебра и подал его монаху. – Передашь девушке вот это. От Ворона. Но не говори, что мальчишка скулит по ней, точно щенок, которого взяли от матери.

Сигурд подмигнул мне, и я почувствовал, как вспыхнули мои щеки. Эгфрит, улыбнувшись, взял кольцо, кивнул и исчез в шумной толпе.

– А теперь, парень, развлекись немного ради Тора, – громко и отрывисто произнес ярл. – Ты уже много дней ходишь с таким лицом, от которого расплачется даже слепец. – Я попытался улыбнуться. – Брам! – Сигурд окликнул Медведя, чье громоздкое туловище склонилось над столом с кушаньями. – Подыщи для Ворона какую-нибудь хорошенькую игрушку.

Через два дня, на рассвете, прибыло серебро. Его доставила сотня воинов в чешуйчатых доспехах и синих плащах императорской охраны. Приехал и Алкуин в сопровождении кучки церковников. Позднее я узнал, что один из них – Боргон, епископ Экс-ля-Шапельский, другой – архидиакон, третий – аббат, четвертый – приор. Все они глядели сурово, однако явно встревожились, увидев нас в боевом порядке. Мы выстроились перед кораблями, сверкая начищенной броней и заостренными мечами. На наших ярко раскрашенных щитах (мы сомкнули их, образовав стену) виднелись следы прежних боев. Эгфрит был среди собратьев, и мне, как ни странно, показалось, будто он не в своей тарелке. «Видно, монах слишком долго жил среди язычников», – подумал я. Мне не терпелось спросить о Кинетрит, но Эгфрит говорил с другими церковниками о своих христианских делах, я не смог поймать его взгляд.

Алкуин тем временем приказал высыпать содержимое пяти бочонков на огромную простыню, разостланную на траве. Норвежцы, англичане и франки в один голос ахнули. Затем послышался гул изумления, похожий на рокот прибоя. На полотно шумно хлынул блестящий поток серебра. Его было больше, чем мы могли себе представить. От такого зрелища у нас перехватило дыханье, а челюсти отвисли. Из бочек сыпались цельные слитки вперемежку с ожерельями, пряжками, брошами, браслетами, булавками для плащей и прочими украшениями, а также кубками, чашами и ломом. Все это невероятно ярко сверкало в розовых лучах восходящего солнца. Такое богатство было достойно богов.

По приказу Сигурда Улаф вышел вперед, неся на вытянутых руках евангелие. Когда он (как мне показалось, охотно) передал книгу Алкуину, советник не смог сдержать улыбки, углубившей морщины в углах его старческих глаз. Что до меня, то я тоже был рад – рад распрощаться с книгой, из-за которой пролилось столько крови.

– Ты состроил такую рожу, Дядя, будто давал тому старику кусок дерьма, – усмехнулся Брам, когда Улаф снова встал в строй.

Не обратив внимания на шутку, капитан сказал:

– Император, верно, выиграл много боев, чтобы раздобыть столько серебра.

Мне вдруг представилось, что все те белые дома вокруг дворца Карла выстроены из перемолотых костей его поверженных врагов.

– До чего же он, наверное, богат, если столько платит нам за какую-то пустяковую книжку! – произнес Бьярни, тряся головой.

– Не только за книжку, – с горечью напомнил Улаф, – но и за то, чтобы Сигурд преклонил колени перед Христом.