Владычица Хан-Гилена - Джудит Тарр

— Может быть, быстро, сестренка, — сказал Мирейн, — а может, и нет. — Он скосил глаза на Корхалиона. — Ну как, сделаем ей подарок сейчас? Или заставим ее подождать? — Сейчас! — закричал Корхалион. Они оба просто лопались от какой-то важной тайны. Но ни один не хотел выдать ее. Элиан не стала сопротивляться, когда Корхалион энергично потянул ее за руку. Ее разум был спокоен, и она проверила настроение Мирейна. Какой бы крепкой ни была его защита, за ней скрывался не просто пыл, а звенящее напряжение, почти страх.

Они вышли из дома Халенана, прошли по заснеженным дорожкам ко дворцу. В крыле, отведенном Мирейну, был крытый двор, вокруг которого располагались комнаты, занятые его лучшими людьми. Они уже называли себя избранниками Ан-Ш’Эндора, спутниками Солнца. Открытое пространство служило им залом для собраний и помещением для тренировок. Оно никогда не пустовало, здесь постоянно раздавались голоса и звон оружия.

Но в этот снежный день здесь было необычайно спокойно. Люди из свиты короля выстроились по краям, образуя широкие алые ряды, одетые как на парад. В центре, возле не работающего зимой фонтана, стояли десять человек в темно-зеленых плащах без эмблем. Одним из них был Кутхан с высоко поднятой головой и ожерельем из позеленевшей бронзы на шее. Пятеро оказались женщинами. Высокие или низкие, полные или стройные, все они выглядели сильными и выносливыми, умеющими обращаться с оружием.

Компания в алом приветствовала короля громким лязгом мечей о щиты. Но те, в зеленом, по-прежнему стояли безмолвно, не шевелясь. Элиан обернулась к Мирейну. — А я и не знала, что в твоей армии есть женщины-воины.

— Есть несколько, — ответил он в звенящей тишине и улыбнулся. — Вся эта группа должна была состоять только из женщин, но я не принял в расчет мужчин. Они неистово воспротивились, почти взбунтовались. Видишь вон там их вожака, которого я наделил капитанским ожерельем? Из-за него мне пришлось уступить, и теперь отряд будет смешанным, половина на половину. От нас обоих я прошу прощения, что тебя приветствует только десять человек: нам не хватило времени на то, чтобы собрать полную сотню.

— Тысяча человек и та едва ли смогла бы оказать вам достойную честь, моя госпожа, — сказал Кутхан просто и гордо. В его серьезных глазах мерцал отблеск улыбки. Кажется, он простил ее за ту их ссору под дождем.

Элиан посмотрела на него и на его отряд. Это был внимательный, испытующий взгляд, от которого не ускользнула ни малейшая деталь: безупречный вид, оружие, гордость, отраженная на их лицах. Одна из женщин была прекрасна, как бронзовый цветок. Другая, безусловно, родилась на красной земле Хан-Гилена, крепкая и сильная, с мощными руками крестьянки. Взгляд ее был спокоен, на губах застыла еле заметная улыбка, словно в знак насмешки над этим парадом.

В последнюю очередь Элиан посмотрела на того, кто сделал ей этот подарок. Она сказала очень спокойно:

— Мой господин, очевидно, забыл: я не собираюсь уходить на пенсию. Если он хочет уволить меня, то пусть сделает это открыто, без притворства. Так же спокойно он ответил: — Это не увольнение.

— Пристало ли оруженосцу хвастать своей собственной стражей? Тем более если в этой страже есть высокородный дворянин?

— Оруженосцу не пристало. А королева имеет на это право.

Смысл ответа не сразу дошел до Элиан. Ее язык произносил слова по собственному разумению: — Я не королева, а только принцесса.

— Королевой становится та, что выходит замуж за короля, — сказал он терпеливо, словно объясняя малому ребенку.

— Но единственный король здесь… — Наконец ее разум и его слова встретились. Ее конечности похолодели. Голос зазвучал высоко и неистово: — Ты не смеешь!

— А почему бы и нет? — рассудительно спросил он. Ну как он мог быть таким рассудительным? Ведь он поймал ее в ловушку. То ни одного слова, кроме тех, которые она из него выбивала, а то вдруг это, перед лицом всей свиты! Когда отказ невозможен! Когда нельзя не принять дар!

Он протянул руки. Если бы это был не Мирейн, Элиан сказала бы, что это признак робости. Но это был Мирейн, и его спокойные глаза сверкали как черные бриллианты.

— Ты моя королева, — просто сказал он. Ее холодные руки безвольно лежали в его горячих и сильных ладонях. Ее терзали противоречивые чувства. Смех, плач, крик ярости, черный ужас. Как он посмел так поймать ее? Как он посмел быть таким уверенным в ней? Она не вещь в руках мужчины. Она это она. Она не хочет его. Хочет. Не хочет. Хочет!

— Моя госпожа. — Его шепот, тихий как сон, был обращен одновременно к ее разуму и слуху. — Моя королева. Любовь моего сердца.

Элиан забилась в слепой панике. Не потому, что он сказал это. И нс потому, что он сказал это здесь, в присутствии своей армии. Хуже этого, намного хуже было то, что пело в ее собственном мозгу. Не важно, что он король и император, что в его жилах течет кровь бога, что из всех существующих женщин он выбрал ее, что он кладет полмира к ее ногам. Значение имеет лишь он сам. Мирейн.

Она потеряла Илариоса из-за медлительности собственного языка, и он уехал. Мирейн никуда не поедет, пока не сделает ее своей. Словно у нее нет иного выбора, словно у нее вообще ничего нет. Судьбы. Пророчества. Неизбежности. Элиан вырвала руки из его ладоней. — Благодарю тебя, мой король, — сказала она с язвительной мягкостью, но я не из того материала, из которого делают королев. Мирейн ничего не ответил, даже не двинулся. Она с болью вспомнила, как он выглядел, когда она сказала ему о том, что любит Илариоса. Точно так же. Холодный, спокойный и царственный, он ничего не предлагал и ничего не брал. Она показала зубы.

— Этот отряд я принимаю, потому что это добровольный дар, такой же твой, как и их. Я думаю, что смогу управлять десятью воинами и служить на пользу моего короля. Остальное… — она проглотила ком в горле, — остальное, о сын Солнца, ты сохранишь для своей настоящей императрицы. — Ею можешь быть только ты. Если бы они были одни, она ударила бы его. Элиан укусила свой кулак, ощутив во рту вкус крови.

— О мужчины! Ну почему вы всегда останавливаетесь на самом худшем?

— И этим, — тихо спросил он, — всегда была ты? — Да, черт тебя возьми! Ты преследуешь меня, ты охотишься за мной. Ты мечтаешь о моей так называемой красоте, терпишь мою пресловутую дикость и ведешь счет моего рода и приданого до последнего дальнего кузена, до последней золотой пылинки. Можешь ты понять или нет, что я ничего от тебя не хочу? Ничего!

Его напряжение превратилось в развлечение. Ему даже удалось улыбнуться. Хуже того: он осмелился не сказать ничего из того, что мог бы сказать, ни об истине, ни о жестокости. Это была улыбка великого короля или статуи бога, спокойная, уверенная и мудрая. И противостоящая ее воле.