Бог из машины - Людмила Астахова

Итэль тоже умела цедить каждое слово, словно струйку жгучего яд меж зубов.

Теперь они стояли напротив, замерев, как кобры перед броском, оскалившись и выдыхая злость через дрожащие ноздри.

Как танцуют раздраженные кобры, дама Сар знала прекрасно, в ее деревне имелся свой укротитель змей – оливковокожий и синеглазый лаунэйдин – парень с черной смоляной косой до коленей. Он пел опасным созданиям, отстукивая босыми ногами чудной завораживающий ритм, и змеи уползали искать себе новый дом в джунглях.

– Я… я не позволю… Мы не позволим! Аннис не дадут повторить ошибку.

Они клялись, каялись и клялись страшной клятвой, что никогда, никогда, никогда не погубят новую родину, не станут уничтожать другие народы, а постепенно растворят их в себе, обратив в истинную Веру, дав взамен старых мелочных богинек настоящего бога. И преступление… убийство Буджэйры будет искуплено. Они все клялись. И Оро тоже.

– Они отвергают Предвечного, значит, они недостойны жить! – отрезал Херевард непреклонно. – И прежде всего те, кто имел благодать и отрекся. Предателей никто не щадит.

У женщины волосы зашевелились на голове от закравшегося дикого подозрения.

– Безумец! Ты хочешь…

Но закончить вопрос Благословенный Святой ей не дал. Один резкий удар ножом по горлу оборвал обвинительную речь. Тива обдало кровью с головы до ног.

«Ничего… Это ничего… Через четверть часа никто и не заметит», – мимолетно подумалось Хереварду, когда он стремительным шагом покидал залитый кровью покой.

Он окончательно решился, и, следовательно, преград не существовало.

Несколько мгновений внутренним взором эсмонд зрел расширившиеся до предела зрачки Итэль – черные круглые окна души, окаймленные золотым ободком, в которых отражалась бледно-желтая Дилах, плывущая по небесной реке.

«И луна не кровавая – вот незадача. А ведь для пущей эпичности – самое то, – нахмурился тив и торопливо отер кровь со щеки. – Мне тут и без бабских сопливых бредней хватает мистики и эпоса».

– Все готово, Благословенный, – доложил тив Мэриот.

Херевард вздрогнул от неожиданности, мысленно ругнулся на подручного – любителя подкрадываться из темных углов, но вслух сказал спокойно и даже ласково:

– Великолепно. Начинаем.

Они с Мэриотом пронеслись по лестницам, уводящим все ниже и ниже в подвальные помещения, точно две темные крылатые тени, чтобы почти одновременно ступить в тайную тюрьму эсмондов. В отличие от известного всем и каждому синтафцу узилища на улице Светлячков, где проводится официальное дознание и подследственные содержатся лучше, чем иные постояльцы в дорогих столичных гостиницах, здешняя атмосфера излысканностью не отличалась. Никаких личных поваров, пуховых перин и любимых книг. Зато мрачные каменные стены, ржавые цепи, коптящие факелы и зловещего вида подтеки – в широком ассортименте. То, что нужно для устрашения непокорных и нагнетания ужаса. Обычно подозреваемому хватало недолгой экскурсии в этот подвал, чтобы сознаться и покаяться во всех преступлениях – как настоящих, так и наспех выдуманных. Последние поколения синтафцев успели подзабыть, что магия эсмондов ментальная, а разум – самое сильное и одновременно слабое место любого человека. Диллайн старой закалки страшными сказками не запугать и не смутить. Но сейчас никого и не требовалось устрашать. Тиву Хереварду нужна была магия, много магии, очень много, а значит, Предвечного стоило… ублажить.

– Ваш патрон придумал прекрасную шутку относительно нечестивых душ, – сказал эсмонд, обращаясь к связанным по рукам и ногам, безъязыким пленникам, прикованным к столбам, подпирающим низкий потолок. – Видимо, что-то знал. Я почти поверил тиву Алезандезу, но как-то не до конца. Наши методы ведь подразумевают практические опыты для подтверждения любой теории, не так ли, господа. Вот и посмотрим, какими окажутся души предателей и сепаратистов – нечестивыми или праведными.

«За столько лет пора было бы изжить тягу к красивым речам, – укорил самого себя Херевард. – Было бы еще перед кем».

Сторонники Алезандеза Лойха, наверное, думали, что от них потребуется всего лишь отречение от идей идберранского предстоятеля. В самом худшем случае – ссылка в войска.

– Кого первого? – одними губами спросил Мэриот.

– Двух. Счет уже открыт, – поправил его Оро и указал на свою окровавленную одежду. Мол, я немного погорячился, зато очень удачно.

– Тогда вот с этих, – проворковал палач.

Отец и сын Айро – сильные маги, истово верующие, но, к сожалению, самые ярые сторонники Алезандеза – взирали на нож в руках тива Мэриота почти с детским изумлением. Они поверить не могли. И когда старший Айро обмяк в своих путах с перерезанным горлом, до младшего дошло, что все это не спектакль и не жестокая шутка, и задергался он, точно заяц в силке.

Но Херевард не видел ни ужаса перед неминуемой смертью в глазах бывших соратников, ни мига агонии, ни утекающей вместе с кровью жизни. Он растворил те врата, что ведут в мир, где нет теней и полутонов, где лишь белый-белый свет и черная-черная тьма…

Я – песчинка у подножья горы, я – нотка в симфонии, я – крошечный миг Вечности, я – часть тебя, Предвечный.

Слепцы! Безмозглые выродки! Вы не понимаете, как сладка истинная Вера. Ты отдаешься ей, как вверяешь разгоряченное тело мягким теплым морским волнам, и она окружает тебя со всех сторон, поддерживает, ласкает.

Ты подставляешь ей свой разум, как птица доверяется всецело широким крыльям и упругому потоку ветра.

Она не даст замерзнуть в морозный день.

Я верю, о Предвечный! Я верю! В Силу твою и Мощь.

Благословенный Святой чувствовал своего бога как Несокрушимое Присутствие, и ему не нужно было видеть глазами или пощупать руками, чтобы знать – Он Здесь. Это какая же истина, как то, что вода мокрая, а огонь горячий.

Песня, древняя, как этот мир, лилась из уст Хереварда Оро, и славила она, и звала, и надеялась, отливая в гортанный ритмичный клекот всю преданность и веру, на которую только способен смертный, состоящий из крови и плоти. Предвечный слышал и отвечал. Души эсмондов-диллайн отлетали к нему в таком количестве, словно время обернулось вспять и нога Первых только-только ступила на берег Джезима. Воистину армия непобедима, если смерть каждого воина только усиливает ее магов.

И не вина, а беда Хереварда Оро, что в грудь его Веры снова направлено копье, а к горлу приставлен меч.

Эск называет это «трапезой». Что ж… пусть Предвечный наконец-то насытится.

Тив Мэриот монотонно делал свою работу, не отвлекаясь, не доверяя никому другому ритуальный нож. Хотя… ритуальным он стал только этой ночью, а до сих пор верой и правдой служил повару на кухне – хорошо наточенный и сбалансированный, чтобы рука кухмейстера не утомилась.