Поправки - Джонатан Франзен

– Спроси меня, сколько будет девятью двадцать три, – предлагает командиру Гари.

– Ладно, – кивает Альфред. – Сколько будет девятью двадцать три?

– Двести семь. Спроси еще что-нибудь.

– Сколько будет двадцать три в квадрате?

На кухне Инид обваляла печенку в муке и уложила на вестингаузовскую электрическую сковородку, вмещающую девять яиц, квадратом три на три. Литая алюминиевая крышка подпрыгивает – брюква внезапно закипела. Обнаруженные утром в морозилке остатки бекона навели Инид на мысль приготовить печенку; к тускло-коричневой печенке в самый раз будет ярко-желтый гарнир, – вот и проступили очертания ужина. К несчастью, распаковав бекон, Инид обнаружила всего три ломтика вместо ожидаемых шести или восьми и теперь пыталась убедить себя, что трех ломтиков хватит на всех.

– Что это? – с ужасом спросил Чиппер.

– Печенка с беконом.

Чиппер попятился прочь из кухни, протестующе мотая головой. Иной раз день с самого утра идет наперекосяк: овсянку за завтраком посыплют оглодками фиников, похожими на тараканов, молоко невкусное, после завтрака – визит к врачу. Но случается, как сегодня, подлинный ужас выползает лишь к самому концу дня.

Он побрел по коридору, повторяя:

– Уф, кошмар какой, уф, кошмар, уф, кошмар…

– Ужин готов, мойте руки! – возвестила Инид.

Жареная печенка пахла словно пальцы, в которых побывали грязные монеты.

Чиппер укрылся в гостиной, расплющил нос об оконное стекло – авось удастся разглядеть Синди Мейснер в гостиной напротив. На обратном пути из бассейна он сидел рядом с Синди, от нее тоже пахло хлоркой. Промокший пластырь у нее на коленке еле-еле держался.

Шлеп-шлеп-шлеп – мялка в руках Инид превращает в пюре целую кастрюлю сладковатой, горьковатой, водянистой брюквы.

Альфред сполоснул руки в ванной, передал мыло Гари, взял небольшое полотенце.

– Представь себе квадрат, – объяснял он Гари.

Инид знала, печенку Альфред терпеть не может, но в ней железо, очень полезное для здоровья, и, каковы бы ни были недостатки Альфреда в семейной жизни, по крайней мере, правила он всегда соблюдал. В кухне царила Инид, тут он никогда не вмешивался.

– Чиппер, ты помыл руки?

Если б хоть одним глазком увидеть Синди, ужин наверняка сам собой исчезнет. Чиппер воображал, что перенесся в соседний дом, к Синди, идет вслед за ней в ее комнату. Ее комната – убежище от опасности, от ответственности.

– Чиппер!

– Берешь квадрат А, квадрат Е и удвоенную сумму А и Е, – растолковывал Альфред сыну, садясь за стол.

– Чиппер, быстро мой руки, – предостерег брата Гари.

Альфред начертил квадрат.

Рис. 1. Большой квадрат и маленькие квадраты

– К сожалению, бекона маловато, – извинилась Инид. – Я думала, осталось больше.

В ванной Чиппер медлит, ему неохота мочить руки, ведь после никак не вытрешь их насухо. Открывает воду, пусть льется во всеуслышание, а сам трет руки полотенцем. Разглядеть Синди в окно так и не удалось, настроение вконец испорчено.

– У нас была температура, – докладывает Гари, – у Чиппера еще и ухо болело.

Коричневые, пропитанные жиром мучные хлопья облепили железистые дольки печенки, точно ржавчина. И бекон, вернее, его скудные остатки, тоже окрасился в ржавый цвет.

Чиппер дрожит на пороге ванной. Если несчастье подкарауливает в конце дня, требуется время, чтобы оценить масштабы катастрофы. Иные горести имеют четкие контуры, с ними легко справиться. А иные – бесформенные, огромные, никак их не обойдешь. Гигантские, жуткие несчастья размером с целую планету. Ужасный ужин – как раз из таких.

– Как поездка? – по обязанности спросила Инид.

– Устал.

– Чиппер, милый, все уже за столом.

– Считаю до пяти, – предупредил Альфред.

– У нас бекон. Ты же любишь бекон, – пропела Инид. Наглая, циничная ложь, каждый день мать прибегала к десяткам подлых и никчемных уловок.

– Два, три, четыре, – отсчитывал Альфред.

Чиппер бегом устремился на свое место. Не хватало еще и порки.

– Бласлови эту пищу правь нас на служу те сделай нас мательны нужд других имя Исуса аминь, – пробормотал Гари.

Горка брюквенного пюре высилась на блюде, источая прозрачный желтоватый сок вроде плазмы или мозольной жидкости. Вареная свекольная ботва истекала медной зеленью. Сухая жаждущая корочка муки втягивала обе жидкости под печенку. Когда печенку отрывали от блюда, слышалось негромкое чмоканье. Промокшая нижняя корочка – омерзительно!

Чипперу представлялась жизнь девочки. Жить в холе и неге, носить фамилию Мейснер, играть в том доме и быть любимым, как девочка.

– Хочешь посмотреть, какую тюрьму я построил из палочек от мороженого? – предложил Гари.

– Тюрьму? Ну-ну, – отозвался Альфред. Предусмотрительный молодой человек не стал есть бекон в первую очередь, но и не допустил, чтобы он пропитался овощным соком. Предусмотрительный молодой человек эвакуировал бекон повыше, на край тарелки, и оставил его там в качестве стимула. Предусмотрительный молодой человек прожевал жареный лук – не слишком вкусно, но и не так плохо для разгона.

– Вчера у нас собиралась скаутская Стая, – сообщила Инид. – Гари, дорогой, мы посмотрим твою тюрьму после ужина.

– Он сделал электрический стул, – вставил Чиппер. – Для своей тюрьмы. Я тоже помогал.

– Да? Ну-ну.

– Мама получила несколько больших коробок с палочками, – продолжил Гари.

– От Стаи, – пояснила Инид. – Стае дают скидку.

Стая не вызывала у Альфреда особого уважения. Заправляли там папаши из тех, что «смотрят на жизнь просто», и мероприятия они спонсировали какие-то легкомысленные: выставки бальсовых самолетиков, или сосновых автомобилей, или бумажных поездов, где вместо вагончиков – прочитанные книги.

(Шопенгауэр: «Если тебе нужен надежный компас, чтобы выбрать путь в этом мире… приучи себя воспринимать этот мир как тюрьму, как своего рода исправительную колонию».)

– Гари, скажи еще раз, кто ты теперь, – попросил Чиппер (старший брат был в его глазах законодателем моды). – Ты – Волк?

– Еще одно достижение, и я стану Медведем.

– Но сейчас ты Волк?

– Волк, но по сути уже Медведь. Мне осталось только порулирование.

– Патрулирование, – поправила Инид. – Повтори: «Мне осталось только патрулирование».

– А не порулирование?

– Стив Дриблет сделал гильотину но она не работает, – продолжал Чиппер.

– Дриблет – Волк.

– Брент Персон сделал самолет, но он навернулся.

– Персон – Медведь.

– «Упал», милый, а не «навернулся».

– Гари, какая шутиха самая большая?

– М-80. А еще красная петарда.

– Вот бы раздобыть М-80, запихать в твою тюрьму и подорвать, а?

– Дружок, я не вижу, чтобы ты ел свою порцию, – сделал замечание Альфред.

Чиппер предался мечтам. Ужин перестал быть для него реальностью.

– Или семь М-80, – размахнулся он, – и подорвать все сразу или по очереди, здорово, а?

– Я бы поставил заряд в каждый угол и дополнительный запал, – подхватил Гари. – Соединил все заряды между собой и подорвал одновременно. Так лучше всего, верно, папа? Распределить заряды и поставить дополнительный запал, да, папа?

– Семь тысяч сто миллионов М-80! – крикнул Чиппер. – Бабах! Бабах! Бум!

– Чиппер, – умело переключила сына Инид, – расскажи папе, куда мы все вместе собираемся на той неделе.

– Стая идет в Музей транспорта, и я тоже пойду, – отрапортовал Чиппер.

– Инид! – скривился Альфред. – Зачем их туда вести?

– Беа сказала, детям будет там интересно.

Альфред недовольно покачал головой:

– Можно подумать, Беа Мейснер разбирается в поездах!

– Полезное мероприятие, – не сдавалась Инид. – Мальчики смогут посидеть в настоящем паровозе.

– Ничего у них нет, кроме дряхлого «Могаука» с «Нью-Йорк-Сентрал». И это отнюдь не раритет, а просто металлолом. Если мальчики хотят посмотреть настоящую железную дорогу…

– Поместить в электрический стул батарею и два электрода, – уточнил Гари.

– М-80!

– Нет, Чиппер, нужно включить ток, ток убьет приговоренного.

– А ток – это что?

– Ток появляется, если сунуть в лимон электроды из цинка и меди и соединить их.

О, этот прокисший мир! По утрам, глядя в зеркало, Альфред удивлялся, как молодо он выглядит. Иногда он заранее примерял к своему лицу гримасу страдающего геморроем учителя, угрюмую складку рта, свойственную жертвам артрита, но физически он все еще переживал пору расцвета, пору брожения, окисления жизни.

И есть еще радости – десерт, например. Ореховый пирог. Коричневая яблочная шарлотка. Хоть немного сладости в этом мире.

– Два локомотива и тормозной вагон! – настаивала Инид.

Реальность и истина остались в меньшинстве, мир стремится к своей погибели. Романтики вроде Инид не способны отличить подделку от подлинной вещи, низкокачественный, кое-как укомплектованный, рассчитанный на легкую прибыль «музей» от настоящей, честной железной дороги. Ему стало тошно.