Высшая ценность - Александр Лоскутов

— Хорошо, — вздохнул Хмырь. — Очень даже хорошо. Мы с ним тогда как раз в парке гуляли… Ну, когда все исчезало. Я помню, как он пропал. Вместе с инвалидной коляской, кстати. — Инквизитор внезапно хихикнул. — Я вот все думаю, зачем Бог коляску прихватил? Не будет же он на ней ездить. Так для чего она ему?

— Не знаю, — честно ответил я, пытаясь представить себе ангелов, катающихся по раю в инвалидной коляске.

Получившаяся картина была настолько ирреальной, что казалась почти смешной… Почти.

— Вот и я не знаю. Помню, я тогда испугался до дрожи и почему-то именно из-за коляски. То, что дед исчез, меня как-то не зацепило, а вот коляска… Очень уж она хорошая была. Немецкая. Как раз за месяц до этого ветеранам Отечественной войны подарки раздавали. От скорбящего немецкого народа. Вот ему и досталась… коляска.

Я слушал. Просто слушал, не перебивая, но и не очень-то понимая, зачем он мне это все говорит.

— Я домой бежал весь в слезах. Думал, отец меня прибьет. Еще не знал тогда, что отца тоже больше нет. И матери. И сестры старшей… Никого нет. Только тетка двоюродная осталась. Она тогда как раз в больнице лежала. На операции. А врачи исчезли прямо из операционной… Ну и прожила она еще два дня после Гнева. — Хмырь невесело улыбнулся. — Наверное, Господь на ней просто сэкономил. Не захотел тратить зря силу — все равно ведь умрет…

Я молчал. Нечего мне было сказать. День Гнева я не помнил. Родителей своих не знал. Деда и уж тем более прадеда в глаза не видел.

Хмырь похлопал меня по плечу, будто утешая. Хотя сейчас, по-моему, в утешении нуждался он, а не я.

— Ты теперь посиди еще немного здесь. Обдумай то, о чем мы говорили. А я, пожалуй, пойду, поговорю теперь с ней.

Он пошел. Оставил меня сидеть верхом на бочке и пошел вести разъяснительные беседы с мессией. Не знаю, о чем они беседовали, — вообще-то говорил преимущественно Хмырь, Ирина предпочитала молчать, отвечая редко и односложно. Они были слишком далеко. А по губам я читать не умел. Но даже если б и умел, не стал бы этого делать.

Фарс. Дурной фарс… Я поймал себя на том, что вновь неосознанно поглаживаю успокаивающе холодную рукоять завернутого в потертую ткань кинжала, и поспешно отдернул руку. Все это напоминало мне сон. Кошмарный, запутанный, глупый сон.

Демон Аваддон. Святая Мать Евфросиния. Бывший верховный инквизитор Иван. Три стороны. Три разных правды. Ни одна из них не дает ответа на все вопросы. И ни одна из них мне не нравится.

Свет и тьма.

Что они от меня хотят? Что я должен сделать?

«У этого кинжала достанет могущества, чтобы уничтожить даже ангела, — сказал Аваддон. — Помни, человек. Помни об этом всегда».

Может ли он уничтожить мессию? Уничтожить эту красивую стройную девушку по имени Ирина?

Да. Я знал это. Даже когда она наберет полную силу— да.

Хмырь сказал: не верить Аваддону. Но в принципе демон сказал мне то же самое, что и он: думай сам, решай — и будь готов действовать, когда придет время. Так кому теперь я должен верить? Или проще всего не верить никому?

Два дня до конца света.

Что мне делать? Как я могу сделать выбор, зная, что ценой ошибки может стать новый День Гнева?

Просачивающаяся сквозь тряпку тьма успокаивающе холодила ладонь.

— Алексей!

Я поднял олову.

— Иди сюда.

Пнув напоследок ни в чем не повинную бочку, я подошел ближе. Наградил недоверчивым взглядом Хмыря, невесть для чего вытащившего на свет Божий приторную улыбочку. Всмотрелся в лицо Ирины.

Уж не знаю, чего наговорил ей этот усмехающийся болтун, но с лица Ирины сошло то загнанное выражение, что так поразило меня при нашей сегодняшней встрече. Отступил, затаившись в глубине глаз, страх. Но зато ему на смену пришла решимость. Холодная беспристрастная решимость, замешанная на колючих кристалликах синего льда.

Я вздрогнул и отвел взгляд.

— Я, пожалуй, пойду. А то поздно уже, — сказала Ирина, взглянув через открытое чердачное окно на затянутое уныло-серыми тучами небо. — Да еще и дождь, кажется, будет… Алексей, ты тоже идешь?

Я развел руками. Притворно вздохнул, всем видом показывая, что куда же я теперь без нее. И вроде бы даже заметил мелькнувшее в ее глазах облегчение.

Да-а… Налицо заметное улучшение. От едва сдерживаемой ненависти, через страх, отчаяние и неприятие своей судьбы, к видимому невооруженным глазом облегчению. Впрочем, имеет оно истоки вполне понятные. На месте Ирины я тоже был рад, если б кто-нибудь в такой момент находился со мной рядом: Пусть даже этот кто-то — человек, который убил ее друга.

— Если хотите, можете остаться здесь, — радушно предложил Хмырь. — Места всем хватит. Вряд ли кто-нибудь догадается искать вас здесь.

— Нет, — Ирина тряхнула головой, рассыпая по плечам пышную гриву волос. — Мы все-таки пойдем. Ничего?

Бывший инквизитор улыбнулся:

— Ничего. Заглянете завтра?

Сердце тоненько кольнуло, тревожно и недоверчиво. И я поспешно — может быть, даже слишком поспешно ответил:

— Не знаю. Как получится.

— Ну и ладно, — послушно согласился Хмырь. — Удачи вам, спасители человечества. Постарайтесь не развалить этот мир на части окончательно.

— Хорошо. — Я взглянул на Ирину и, ударившись взглядом о застывшую в ее глазах боль, поспешил отвести взгляд. — Мы постараемся… Но ты на всякий случай не забудь приготовить бутылочку того пойла, которым пытался попотчевать меня в прошлый раз.

Я улыбнулся, но Хмырь ответил неожиданно серьезно:

— Обязательно. Главное, чтобы Господь не забыл устроить напоследок дождь.

— Идем, Алексей. Я кивнул.

— Да, Ира… Подожди еще минутку. — Ухватив опального инквизитора за рукав, я вновь оттащил его в сторону. Перешел на шепот и торопливо спросил: — Ты знал, да? Ты все заранее знал?

Он понял, о чем я. Сразу понял. И так же тихо ответил:

— Да.

— Но откуда?

Вместо ответа он только улыбнулся и закатил глаза. Я поморщился: секреты, всюду одни секреты. Как мне все это уже надоело!

Тем не менее расстались мы вполне мирно. Пожали друг другу руки, пообещали в случае чего забегать на огонек, Хмырь посулил достать настоящего коньяку, я вспомнил найденную в старом городе бутылку… Обычные, ничего не значащие слова перед лицом надвигающегося Апокалипсиса.

Уже на лестнице, подхватив рассеянно нащупывающую ногой ступени Ирину под локоток, я тихо спросил:

— О чем вы с ним говорили?

— О жизни, — равнодушно ответила Ирина, явно не собираясь вдаваться в излишние подробности. — О жизни, о Боге и о тебе.

У Ирины была квартирка неподалеку от центра. Уютная однокомнатная на третьем этаже с видом на парк. Планировка помещений была точно такая же, как и у меня, — видимо, дома были построены по одному проекту. Но в отличие от моих угодий здесь за хлипкой деревянной дверью находился не совмещенный с медвежьей берлогой склад всякого барахла. Здесь действительно жили.