Второй шанс - Марина Ефиминюк

Словно насмешливо отвечая моим мыслям, в голове вспыхнул яркий образ:

… Заккери и Филипп. Стоят друг напротив друга. Двор Гнезда, развороченный, словно за минуту до того по нему прошелся мощный торнадо. Филипп и Заккери, убивавшие друг друга. Два брата, в лицах которых не осталось ничего братского, только жестокость. Мужчины действовали без сострадания, жестко. Вокруг вспыхивали странные голубоватые шары. И в центре они, два врага, чужака, столкнувшиеся в поединке…

Кажется, я пошатнулась, схватившись за горло. От видения перехватило дыхание и потемнело в глазах.

— Саш? — Катерина успела подхватить меня под локоть. — Ты чего такая бледная? Чтото случилось? — На румяном лице отразилось беспокойство.

— Все нормально. — Пробормотала я. Перед глазами, словно кадры кинофильма, прокручивались толькотолько увиденные яркие картинки. Впервые мне предстали события, которые произойдут не со мной лично. Особенно страшно делалось изза того, что главным героем предстал дорогой и очень важный мне человек.

— Я видела, как отъезжала машина Филиппа. Вы что поссорились? — Продолжала подруга допрос.

— Нет. — Растеряно солгала я.

Вот тебе и пресловутая горечь от невероятной сладости.

Филипп поджидал меня в машине у подъезда, когда я, стараясь сохранять спокойствие, шла к большому автомобилю, похожему на бронетранспортер. Но его вид и забавный канареечный цвет никак не отпугивали удушающую панику, затоплявшую сознание. Ноги с каждый шагом, приближающим меня к пассажирской дверце, становились ватными, а руки холодели. Из окна кухни за нами наблюдали родители, изнывающие от любопытства, заберусь ли я в салон. Они забились на триста долларов и теперь жаждали разрешения спора.

Дверца распахнулась сама собой, демонстрируя высокое сиденье и Филиппа, безразлично разглядывавшего чтото на дороге. В темном костюме, белой рубашке и золотом галстуке он выглядел прекрасной ожившей картинкой из глянцевого журнала и на секунду ослепил меня.

Я уселась, дверь сердито захлопнулась. Сам собой зашипел ремень безопасности, пристегивая меня к сиденью, так крепко, будто хотел сломать ребра. Автомобиль медленно тронулся и выехал со двора на возможно малой скорости. Стрелка на приборной панели застыла на цифре двадцать километров в час.

Упертое молчание заставляло сердце тревожно сжаться.

— Может, поговорим? — Окончательно расстроившись, предложила я.

— О чем? — Бесцветно отозвался парень и нажал на клаксон, распугивая пешеходов, перебегавших дорогу на красный свет.

— Паша мой единственный друг. Выбор здесь не уместен, вы принадлежите разным весовым категориям! — Твердо заявила я, намереваясь отстоять хотя бы немного свободы.

— Ясно.

— Что тебе ясно?! — Мой голос дрогнул от едва сдерживаемого раздражения.

— Он твой друг. Твоя личная территория, куда мне нельзя залезать. Я помню, Саша. — Сдержанно произнес Филипп. — Все ясно. Я просто сказал, что не потерплю этого парня рядом с тобой.

— Почему?! — Разозлилась я.

— Просто не потерплю. — Он, наконец, соизволил на мгновение обернуться ко мне. В тот момент парень походил на настырного ребенка.

— Знаешь, Филипп, если тебе сложно признаться в простом человеческом чувстве, например, в ревности, то у тебя проблема! — После подобного пламенного заявления оставалось насупиться и отвернуться к окну. — Обратись к моим родителям, они тебе помогут! — Уже сквозь нарождающиеся слезы добавила я.

В салоне повисла оглушительная тишина. Филипп осторожно дотронулся до моей руки, заставляя обернуться, и, помолчав, тихо признался:

— Все, что сейчас между нами происходит непривычно для меня. Как ты ни понимаешь, Саша? Дай мне время.

— Хорошо. — После паузы выдавила из себя я и снова отвернулась к окну. Выяснение отношений вытесняло страх перед автомобилями, смесь обиды и паники я бы не вынесла.

По тротуарам спешили пешеходы, и асфальт блестел под светом фонарей. Вечер, разрезанный вспышками неоновых вывесок и автомобильных фар, медленно наливался чернотой.

— Ты можешь общаться с этим твоим Пашей, если хочешь. — Неожиданно произнес Филипп и быстро добавил: — По телефону.

Я тут же передумала плакать, почувствовав себя полной дурой, и осторожно покосилась на него. Филипп, нахмурившись, управлял автомобилем, чуть прищуренные глаза разглядывали светящийся фарами поток перед нами, длинные пальцы сжимали руль. Моя душа снова расцвела весенним садом, а в голове забили фанфары. Успокоившись, я почувствовала настойчивую потребность быть благородной:

— Я тебя извиню, если мы сможем встречаться с Пашей один раз в неделю. — Пряча ухмылку, пропела я, понимая, что выиграла сражение на все сто.

— Нахалка. — Усмехнулся Филипп и нежно сжал мою ладонь, лежавшую на колене.

Гнездо светилось множеством огней, словно сотни звезд спустились с небес и осыпали дом. По обочине рядом с забором тянулся ряд припаркованных гостями автомобилей, ворота были гостеприимно открыты настежь. В Гнезде светились почти все окна, но отчегото мне показалось, что дому не нравилась веселая вечеринка, по крайней мере, фонарь на крыльце подмигивал очень сердито. Дом завораживал. Он жил и мыслил самостоятельно. Когда ему приходилось не по вкусу поведение обитателей, он отказывался включать свет или блокировал все без исключения двери, даже в холодильнике. Если Гнездо пребывало в хорошем расположении духа, то в комнатах пахло свежестью и цветами.

Я вылезла из машины, кутаясь в пальто, и мне показалось, будто вырвалась из камеры пыток. Меня окружил необыкновенный аромат, словно только прошла гроза, разлив в воздухе галлоны озона. Во дворе и в саду, украшенном цветами и огоньками, неспешно прогуливались люди. Из открытых окон второго этажа струилась дивная мелодия. Пока Филипп ставил машину в гараж, я старалась держаться в тени у забора, но дом, приветствуя меня, радостно врубил уличный прожектор, заливая мою сжавшуюся фигуру ярким пятном света. Непроизвольно многие гости обернулись, и в темноте блеснули десятки синих колдовских глаз. Меня разглядывали, как маленькую лабораторную мышку, случайно сбежавшую из клетки.

— Пойдем? — Позвал Филипп, сжимая мой локоть.

Он коротко кивнул знакомым, те с прищуром следили за каждым нашим движением. Стоило нам пройти мимо, как они зашушукались, словно старые кумушки.

Елизавета стояла на крыльце под козырьком, завернувшись в большую клетчатую шаль, и прекрасное лицо актрисы выглядело кукольно мертвым. Глаза не выражали ни тени эмоции, ни одна черточка не кривилась от внутренних размышлений. Стоило нам попасть в поле ее зрения, как девушка мгновенно нацепила маску, вероятно означавшую легкую иронию. Изменение оказалось таким стремительным, что я непроизвольно отшатнулась, а по спине побежали мурашки.