Березовский и Абрамович. Олигархи с большой дороги - Александр Хинштейн

Дьяченко: Они хотят сами править.

Ельцина: Ну, как они сами-то будут?

Дьяченко: Папу отстраняют, силовой какой-нибудь вариант, и привет.

Ельцина: А как отстранить папу, если второй тур сейчас должен быть?

Дьяченко: Да какой сейчас второй тур, если они такие вещи творят. Как можно брать людей, которые занимались финансированием кампании… Это ключевые люди. И ключевой этот проект «Голосуй или проиграешь»... Не знаю, мам, единственный выход это действительно их уволить…

Рассказ о перевороте, который затевают будто Коржаков с Барсуковым, чтобы «отстранить папу, и привет», ибо «они хотят сами править» – это такая же точно активка, как и дежурящие на крышах «ЛогоВАЗа» снайперы в черных одеждах.

Если той ночью и происходил переворот, то организовывали его уж точно совсем другие люди: Березовский, Чубайс, Гусинский и примкнувшая к ним Дьяченко.

Однако в президентских мемуарах, написанных рукой профессионального спецпропагандиста Юмашева, сказка эта излагается как факт непреложный и даже исторический.

«Дальнейший ход событий просматривался тоже достаточно четко: на волне борьбы с чеченским сепаратизмом, на волне „коммунистической угрозы“ к власти приходит полувоенная команда постсоветских генералов: начальник службы безопасности Александр Коржаков, директор ФСБ Михаил Барсуков, которых прикрывает своим могучим телом первый вице-премьер Олег Сосковец. Найдутся и другие…»

(Между прочим, в истории с «коробкой» Сосковец никакого участия не принимал; Чубайс честно признавался в этом, беседуя с Лебедем. К скандалу пристегнули его по вполне прозаической причине: он был слишком близок к Коржакову. Кроме того, Сосковец немало сделал для его – Чубайса – увольнения, и как только представился шанс поквитаться с давним обидчиком, Анатолий Борисович не преминул им воспользоваться; благо и Березовскому это тоже было вполне на руку.)

…Рано утром 20 июня Ельцин приехал в Кремль. В то время он взял за правило отправляться на работу чуть ли не к семи часам; стараниями Наины Иосифовны все спиртное на даче было изъято, и президенту приходилось ни свет ни заря мчаться в Кремль, где верный официант Дима Самарин уже поджидал его с запотевшей рюмкой наперевес…

…Все-таки, сколь много значит в российской истории фактор случайности: если бы в то утро ельцинский распорядок шел по обычно заведенному сценарию, все дальнейшие события вполне могли бы развернуться совсем иначе.

Но после того как в полночь его разбудила супруга, Ельцин больше не смог уснуть. До самого утра он проворочался в постели и полусонный, злой и заторможенный отправился спозаранку на работу. Ему было настолько погано, что он отказался даже от спасительной утренней рюмки; вместо этого президенту сделали укол, от чего Борис Николаевич окончательно впал в прострацию.

В таком полуобморочном состоянии он и принял своих генералов.

«Ельцин был не просто уставший или не выспавшийся, он был вообще никакой, – рассказывал мне Коржаков. – Говорил еле-еле, каждое слово давалось ему с трудом. „Ну, что там у вас?“ Мы с Барсуковым доложили, что поймали жуликов, которые из его же штаба пытались украсть полмиллиона долларов. „Это все слова, дайте доказательства“. Мы показали объяснения, протоколы, расписки. Вяло посмотрел: „Ладно, идите работайте“».

Генералам казалось, что они выиграли этот бой, ан нет: трубить отбой было еще слишком рано. Вскоре после них к Ельцину ринулся Чубайс.

К этому времени всех задержанных давным-давно уже отпустили, но дело было теперь вовсе не в них. Для Чубайса, как и для Березовского, налицо был тот вариант, когда либо пан, либо пропал. В случае проигрыша им следовало, не мешкая, собирать манатки и бежать прочь из страны; недаром в ночном разговоре с Лебедем Чубайс с ужасом говорит о задержанном банкире Лаврове: «он всеми финансовыми схемами владеет, всем, что проходило через нас, через меня».

Утром 20 июня спецтехника в доме приемов «ЛогоВАЗа» зафиксировала следующий диалог:

Чубайс: Ну, я переговорил… (По телефону с Ельциным. – Авт.) Плохо. «Коржаков и Барсуков были у меня». Меня принимать не хочет. Примет только в двенадцать часов. До двенадцати занят. Ситуация горячая. Он: все распланировано, времени нет. Я знаю ситуацию, поговорил с Коржаковым и Барсуковым, ну там ничего страшного, просто за порядком следят, здесь пытались деньги украсть, я посмотрел показания, видно, что пресекли вовремя. Говорю: ну, ваш штаб прекращает свою работу, ни один человек не сможет принять ни одного решения. «Ну, если вы так ставите вопрос, как ультиматум, тогда смотрите…» Вот такой примерно разговор. Он как бы все про себя решил. Он на двенадцать меня записал. Мне кажется, что я не смогу его переубедить.

Я сейчас разбужу Володю (Гусинского. – Авт.), попрошу, чтобы он с Лужковым поговорил.

Березовский: Я все понял. Я думаю, что ваша оценка правильная… Давайте подумаем, что дальше. Я думаю, что выправится ситуация, безусловно.

Чубайс: Да, конечно, только непонятно, какими словами ее ему описывать.

Березовский: А это уже… Их можно найти… Вы будете в полдесятого? Вы сейчас там?

Чубайс: Да.

Березовский: Сейчас подъеду.

Через много лет, описывая череду этих исторических событий, Чубайс станет уверять, будто не ставил президенту никаких условий. «Хотел бы я посмотреть на человека, который ставит Ельцину ультиматумы, – бьет он себя в грудь сегодня. – У меня не было ни морального, ни политического права так говорить с президентом».

Увы, Чубайс в очередной раз лжет; предыдущий разговор напрочь опровергает все его клятвы. Это был именно ультиматум.

Подтверждает оное и генерал Лебедь:

«Чубайс заявил президенту примерно следующее: „Я руководитель вашей избирательной кампании. Все финансовые нити у меня в руках. Или немедленно увольняйте Коржакова – и тогда я продолжаю кампанию. Если же вы думаете по-другому, то я прекращаю финансирование и сворачиваю работу штаба. А 3 июля у вас второй тур. Решайте“. Деваться особенно Ельцину было некуда. Чубайс очень грамотно все замкнул на себе и именно поэтому получил возможность шантажировать президента… А я сам из наблюдения этой сцены в приемной сделал вывод, что Ельцина – при всем его имидже железного мужика – сломать можно. За одиннадцать минут».

Ровно в 12 часов Чубайс зашел в кабинет к президенту. Его тайно, на своей машине, привезла в Кремль Татьяна Дьяченко, все еще находящаяся под впечатлением ночных ужасов и гипноза Березовского.

(«…оставалось решить задачу, как их провести в Кремль, чтобы об этом не узнал Коржаков и не устроил какую-нибудь провокацию, – не без содрогания расскажет она журналистам по прошествии многих лет. – От Коржакова я ожидала чего угодно. Всего».)

Через одиннадцать минут последовала отставка Коржакова, Барсукова и – заодно, чтобы уж два раза не ходить – Сосковца. (Как водится, все лавры припишет себе потом Березовский: «Благодаря моим усилиям, и еще нескольких людей, Ельцин подписал указ об отстранении Коржакова».)

Вбит «последний гвоздь в крышку гроба иллюзии военного переворота», – торжествующе объявил в тот же день Чубайс; вскоре он станет главой президентской администрации…

В любой другой ситуации Ельцин никогда не смирился бы с выдвинутым ему ультиматумом; не в его характере было идти у кого-то на поводу. Но, как уже говорилось выше, в тот день он был слишком плох; ни сил, ни желания возражать у него попросту не имелось. Еле живому, практически спящему президенту легче было согласно кивнуть головой, нежели спорить, проводить очные ставки, докапываться до истины.

Перефразируя название одной хрестоматийной повести, события этого июньского дня вполне следовало бы назвать так: «Сто грамм, которые потрясли мир»...

Ошибка Коржакова заключалась в том, что Ельцина просто нельзя было оставлять с утра одного. Следовало безотлучно находиться рядом с ним, и тогда вся последующая история развивалась бы совсем по другому пути.

Не выпитые спозаранку сто грамм надолго определили будущее России.

С изгнанием из Кремля главных ельцинских фаворитов, окончательно пал последний бастион на пути у Березовского, Гусинского и прочей братии; отныне ничто больше не могло удержать их в узде.

Эти граждане искренне были уверены, что станут теперь подлинными правителями страны; кукловодами, дергающими власть за ниточки; и, распихивая друг друга локтями, ринулись они к капитанскому мостику, ведомые капитанской же великовозрастной дочкой.