Да – тогда и сейчас - Мэри Бет Кин

– Она моя мать.

– И?

– Нет, я не хочу ее видеть.

Произнося эти слова, Питер задумался, не кривит ли он душой. И понял: не кривит. Встретиться с матерью означало снова превратить свою жизнь в хаос.

– Питер, – Кейт прижала пальцы к вискам, словно пыталась унять головную боль, – ты представляешь, что мы перенесли? Когда отец был в больнице? Когда мы не знали, уцелел ли его мозг? Мама мыла его, переодевала, протирала ему еду.

– Не сомневаюсь, это был ужас. О чем мы спорим?

– А от тебя не было ни слова. Ни единого слова. Я выбрала колледж в Нью-Йорке, поскольку думала, что ты там. Помнишь, в ту ночь ты говорил про Куинс? Ты бы мог найти меня, если бы захотел. Это было несложно. Почему ты этого не сделал?

– Я сделал, – пробормотал Питер.

– Ты нацарапал письмо на клочке бумаги и отправил мне через четыре с половиной года.

Объяснить это Кейт было не проще, чем рассказать о своей любви к ней ребятам из «Датч-Киллса». Питер знал ответ сердцем и нутром, но сформулировать его логически никак не получалось. Они шли по Бродвею. Кейт убежала вперед и, обхватив плечи руками, остановилась у витрины. «Бродвейский шоколад. Винные вечера по вторникам. Кулинарный мастер-класс по четвергам».

Питер смотрел на ее профиль. Лицо у Кейт было каменное.

– Ты права. Нужно было разыскать тебя раньше. Я в первом письме так и написал. Я все думал, что нужно тебя найти, а потом решил, что уже поздно, а еще я боялся, что ты меня возненавидела. Я все время о тебе думал. Не знаю, почему не написал раньше. Наверное…

– Что?

– Слишком много всего навалилось. Я переживал, а тут еще и отец уехал. Я комплексовал из-за мамы, что сижу на шее у дяди. Я жил одним днем, ни в прошлое, ни в будущее старался не заглядывать – это было невыносимо. Думал написать тебе, когда жизнь наладится, но она все не налаживалась.

Кейт долго молчала, глядя в сторону.

– Я больше не хочу об этом говорить, – сказала она наконец.

– Хорошо, – согласился Питер.

Они были совсем не похожи на типичную студенческую парочку и вообще на нормальных студентов, но оба старательно притворялись.

Как-то вечером, выкурив полпачки сигарет и заблевав сверху донизу крыльцо общежития Питера, Кейт заявила, что вся жесть, какая могла, с ними уже случилась; так может, заняться чем-то поприятнее? Питер с ней согласился. В колледже надо веселиться. А веселье, как он постепенно выяснил, не столько в том, чтобы оттягиваться, пить из кега, стоя на руках, и прыгать голышом в пруд с утками, сколько в том, чтобы потом без конца об этом вспоминать и хохотать – и все это перед толпой пацанов, помирающих от зависти. Раньше Питер вечно оказывался тем, кто все пропустил, но теперь, после поступления в колледж и встречи с Кейт, он все чаще оказывался в числе героев таких историй.

Потом придется работать. Потом придется решить для себя, хочет ли он видеть родителей. Но до конца колледжа можно просто делать то же, что и все. Если становилось тоскливо – себя так просто не переделаешь, – он звал друзей и шел куда-нибудь развеяться. Когда Кейт приезжала в Эллиот, они ходили на футбол и не пропускали ни одной студенческой вечеринки. Когда Питер навещал Кейт в Нью-Йорке, они бродили по барам и пабам с ее однокурсниками. Такие походы обычно заканчивались в закусочной на Сент-Марк. Теперь Питер размышлял, какими были бы его годы в старшей школе, если бы Кейт сидела за соседней партой. Если бы они везде ходили вместе. А сейчас они пили, как выражалась Кейт, все, что горит, – светлый лагер, «Зиму», вино из картонок, виски, водку, ром.

– Ненавижу ром, – заявил как-то Питер и наполнил стакан под дружный хохот товарищей.

На расспросы о том, где они познакомились, Питер и Кейт отвечали, что выросли вместе. Ясно, кивали их собеседники, школьная любовь. Питер и Кейт не спорили.

Стоило Питеру только почувствовать, что он освоился в колледже и больше не плутает в лабиринте туннелей, ведущих от автовокзала к станции метро, от которой рукой подать до общежития Кейт, стоило только начать радоваться жизни и жить не ради будущего и не ради прошлого, как его начали спрашивать, что он собирается делать дальше и кем станет после учебы. Сначала куратор – он поинтересовался, как Питер собирается трудоустраиваться со своей специализацией «история». Потом Джордж, который не уставал повторять, что племянник может в любую минуту вернуться в его квартиру и жить в ней, сколько понадобится. Теперь у дяди была новая подруга по имени Розалин и новое жилище с двумя спальнями и кучей свободного места. Буквально в двух шагах от старой. Питер гостил там на последних летних каникулах. Новая квартира была чистой, вся в бежевых тонах, повсюду безделушки и комнатные растения. Никаких признаков проживания в ней Джорджа не наблюдалось, если не считать волосков, что каждое утро после бритья оставались в раковине. Подруга Джорджа сама позвонила Питеру в колледж и заверила, что будет рада его видеть – пусть не думает, будто его пригласил только дядя.

– Ты через столько всего прошел, – вздохнула в трубку Розалин, и Питер почувствовал, как жар смущения медленно поднимается изнутри, краской проступая на щеках.

Разумеется, Джордж обо всем ей рассказал. Разумеется. Питер в общем-то не возражал, просто Розалин застала его врасплох.

– И вот еще что, Питер, – продолжала она. – Я хочу отметить день рождения Джорджа. Будет здорово, если ты приедешь. Он сказал, ты с кем-то встречаешься и тщательно это скрываешь. Приводи девочку, если хочешь. Джорджу исполняется тридцать семь, и это его удручает. Устроим ему ужин в его любимой тайской забегаловке.

– Прошу прощения. Вы сказали, тридцать семь?

Питер принялся считать в уме. Выходит, Джорджу было двадцать девять, когда они с отцом к нему переехали. Джордж был на десять лет моложе Брайана, а тренеру Питера было сорок, и выглядел он намного лучше. Многим профессорам в колледже было за сорок, и все они казались моложе Джорджа.

– Представь себе. Он тоже через многое прошел.

Диплом историка едва ли мог впечатлить работодателей. Ребята, специализировавшиеся на английском языке, параллельно учились на юристов, а философы – на медиков. В медицинскую школу Питера бы не взяли. Финансы его не интересовали, к тому же на семинарах у финансистов царила специфическая атмосфера, чем-то напоминавшая раздевалку в