Культура и мир - Сборник статей

Несомненно, в той сложной гамме чувств, которые испытывали советские люди к Америке из-за «железного занавеса», доминировало чувство, условно обозначаемое как «любовь-ненависть». Но Запад, и особенно Америка, бесспорно, сыграли важнейшую роль в изменении культурной парадигмы Советского Союза в конце 50-х – начале 60-х гг., перешедшей от жесткой политико-идеологической конфронтации – к заинтересованному диалогу и прямой конвергенции. Восприятие Запада в Советском Союзе по-прежнему оставалось мифологизированным: в те годы родился новый устойчивый миф, получивший свое окончательное завершение в 70-е годы: твердое убеждение, что все, связанное с Западом, – продукты питания, промышленные товары, образ жизни, досуг, бытовой уклад, даже наука и искусство – несравненно лучше, нежели в нашем родном Отечестве. Только в последние десятилетия, после окончания «холодной войны», появилась возможность реально сравнить достоинства и недостатки двух социальных и культурных систем, сделать обобщающие выводы о своеобразии и жизнеспособности каждой из них, об их значении для истории мировой культуры XX века. Однако без начавшегося в эпоху «оттепели» диалога советской культуры с западной – это было бы невозможно.

Ю. Д. Михайлова. Россия и Япония: образы и репрезентации

В последнее время в научной литературе и в средствах массовой информации часто встречается термин «образ» и его английский эквивалент слово «имидж». Этот термин имеет несколько значений, главными из которых являются два: умозрительная конструкция, существующая в уме человека; икона или репрезетация, претендующая на близость к оригиналу, но неизбежно отличающаяся от него. Самое простое объяснение популярности понятия «образ» и тематики, связанной с его изучением, состоит в том, что с приходом в нашу жизнь Интернета мы все больше становимся зависимыми от виртуальной реальности, где образы заменяют действительность и мы все больше начинаем мыслить образами – во всех смыслах этого слова.

Российские японоведы также все больше задумываются над тем, какую роль играют образы в российско-японских отношениях. Существует мнение, что в отношениях между нашими странами образы доминируют над действительностью и что именно они мешают русским и японцам понять друг друга и установить нормальные отношения в реальности.

На каком принципе основывается появление и построение образа «другого»? Образы порождены реальностью, но не совпадают с ней и далеко не всегда соответствуют ей. Человек строит образ «другого» путем сопоставления его с самим собой, и конструирование образа другой страны всегда отталкивается от представлений о своей. То, как одна культура наблюдает другую культуру, порой, может сказать нам гораздо больше о ней самой, чем о другой. Образ другой страны может быть обобщением, функционирующим на уровне национального самосознания. Однако любое общество неоднородно и состоит из разных социальных, культурных, возрастных и прочих групп, что предполагает многообразие образов другой страны. Мало того, что образ другой страны может быть разным у разных общественных групп, одни и те же люди могут иметь несколько образов той или другой страны. Самосознание является как бы основой, на которой закладывается образ «другого», но оно отнюдь не единственный фактор, формирующий его. В конструировании, репрезентации и распространении образа исключительная роль принадлежит властным структурам и СМИ.

Считается, что в России превалирует положительное восприятие Японии, доходящее до восхищения и обожания, а в Японии доминирует негативный образ России. Необходимо, однако, понимать, как, когда и при каких обстоятельствах сформировались образы, которые русские и японцы имеют друг о друге. В настоящем сообщении обобщены результаты реконструкции умозрительных образов, сделанные через анализ зрительных репрезентаций. К последним относятся зарисовки с натуры, карикатуры, картины, кинофильмы, рисунки в стиле манга, телевизионные передачи, информация в Интернете и другие визуальные средства.

Появление образа России в Японии относится ко второй половине XVIII века. В это время Япония была «закрытой страной». Ее контакты с внешним миром были весьма ограничены, и японцы ощущали уязвимость своей страны в военном отношении. В такой обстановке были все основания для того, чтобы любая попытка нарушить изоляцию Японии извне могла восприниматься как угроза. А поскольку Россия чаще и активнее, чем другие страны, пыталась установить отношения с Японией, то она и стала восприниматься как «угроза с севера». Однако в то же время наряду с образом «русской угрозы» существовало и восприятие России как части западной цивилизации, в некоторых отношениях превосходящей японскую. Такому восприятию способствовали рассказы японцев, попадавших в Россию в результате кораблекрушений, но сумевших вернуться на родину. Интересно, что изображения потерпевших кораблекрушение японцев в европейской одежде или вещей, привезенных ими из России, пользовались большой популярностью в Японии. Русские на рисунках выглядели как обыкновенные люди, мало отличные от самих японцев. А вот американского адмирала Перри, «открывшего» Японию в 1854 г., рисовали как черта с большим носом и грозно сверкающими глазами. Другими словами, у нас нет оснований считать, что негативное отношение к России было заложено у японцев чуть ли не на генетическом уровне.

Отрицательный образ России стал складываться более четко и определенно с появлением централизованного национального государства в период Мэйдзи (1868–1912). В это время Япония считала своей главной государственной задачей достижение «цивилизации и просвещения», для чего, казалось, западные государства предоставляли ей более подходящий пример, чем отсталая по сравнению с ними Россия. К тому же ввиду военно-территориального соперничества России и Японии на Дальнем Востоке образ военной угрозы стал превращаться в реальность. Накануне и в особенности с началом Русско-японской войны (1904–1905) японские газеты и журналы запестрели карикатурами, на которых Россия изображалась в виде огромного медведя, тигра или орла, пытающихся подмять под себя маленькую Японию – публику запугивали агрессивными устремлениями северного соседа. По мере побед японского оружия на поле боя в карикатурах появились и другие темы. Они высмеивали тупость и трусость русских военачальников, склонность солдат к пьянству и воровству, а с началом первой русской революции Россия стала восприниматься как страна, где царят хаос и беспорядки. Но больше всего карикатуры восхваляли доблесть собственного оружия, непобедимость «японского духа». Одна из них изображала, например, победоносную Японию в виде огромного роста борца сумо, который смотрел презрительно сверху вниз на Николая II, доходившему японскому силачу едва ли до пояса.

Стереотипам, появившимся в карикатурах времен Русско-японской войны, суждено было закрепиться в японском сознании надолго, видимо потому, что победа в этой войне имела решающее значение для Японии – благодаря ей страна была признана равноправным членом международного сообщества. Близкие к вышеупомянутым стереотипические черты в изображении, а следовательно, и в восприятии русских и России можно найти, например, в карикатурах, появившихся в газете «Асахи» в связи с распадом Советского Союза в декабре 1991 года. Несмотря на в целом положительное отношение к М. С. Горбачеву в Японии, в карикатурах он изображался не как автор перестройки, снискавший себе всемирный почет, а как глава переставшего существовать государства, как слабый и проигравший, стоящий в одном ряду с «классиками марксизма» на кладбище. Наоборот, Ельцин, держащий палец на «ядерной кнопке», символизировал в то время грозную Россию, именно ту, которой японцы всегда опасались.

Образ России в Японии не обязательно сводился к этим двум стереотипам. Правильнее сказать, что до недавнего времени они функционировали главным образом на официальном уровне. Общеизвестно, что на протяжении большей части XX века среди японской интеллигенции, напротив, существовала тяга к русской литературе, искусству, музыке, а японские «левые», как и «левые» других стран, воспринимали Советский Союз в качестве учителя и друга. Но Советский Союз сам подорвал свою репутацию, сначала гонениями на диссидентов и вводом войск в Чехословакию, потом агрессией в Афганистане и экономическим застоем. Художественные фильмы совместного советско-японского производства вынуждены были констатировать «несовместимые различия» между двумя странами. На символическом уровне это было выражено в виде образа романтической любви с печальным концом.

Вместе с тем «положительное» отношение японцев к России на индивидуальном уровне вступало в противоречие с общепринятым и могло даже привести к проблемам самосознания – в Японии важно быть таким, как все. Так, например, произошло со многими японскими военнопленными, находившимися в сталинских лагерях и вернувшимися в Японию только через десять лет после окончания войны. Неудивительно, что суровые условия жизни и принудительный труд в лагерях стали факторами, питавшими негативное восприятие Советского Союза в послевоенной Японии. Сами бывшие военнопленные немало сделали для закрепления подобного образа, в частности, через свои живописные полотна, выставки которых проходили по всей стране на протяжении послевоенных десятилетий, и музейные экспозиции на тему плена. Удивительно другое: многие из тех, кто вовсе не разделял коммунистическую идеологию, испытывали искреннюю симпатию к Советскому Союзу и особенно к его людям, таким же жертвам тоталитарной системы как и они сами. Однако вынужденные приспосабливаться к установкам официальной идеологии времен «холодной войны» и стремясь пробудить у своих соотечественников сострадание к себе и своим погибшим товарищам, они акцентировали общественное внимание на самых мрачных сторонах своего «советского» опыта. Созданный ими образ зажил как бы самостоятельной жизнью, тогда как сами бывшие военнопленные с течением времени испытывали все большую ностальгию по своей молодости, а заодно и по стране, где они ее провели.