Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт - Фаня Шифман

Ширли ощутила лёгкую дурноту и головокружение. Она отставила в сторону тарелку и сжала виски, морщась от едва подавляемой дурноты. Рути, у которой тоже заныли зубы, с тревогой на неё поглядывала: она знала, что по какой-то непонятной причине при звуках любимого близнецами силонофона Ширли испытывает медленно ввинчивающиеся в голову и усиливающиеся боли и дурноту, в особо критических случаях доходящую до рвоты. Спустя несколько минут, или полчаса, — в зависимости от характера пассажей и длительности их звучания, — всё потихоньку прекращается.

Но близнецы ни за что не желали прислушиваться к увещеваниям родителей, утверждая, что это не что иное, как самовнушение маленькой упрямицы, с которыми надо бороться по принципу клин клином.

Наконец, Ширли подняла голову и воскликнула: «Ну, почему, почему людям не дают хотя бы поесть спокойно! Отдохнуть же приехали, получить удовольствие! Все привезли с собой ту музыку, которую они хотят слушать! А вы всем хотите навязать своё силой! Хотя бы тише сделали, чтобы не так по мозгам долбало!» — «Сестричка, будь добра, без истерики! Ты же хочешь получить удовольствие? Вот ты его и получаешь! Между прочим, оно же наше удовольствие!» Мальчишки даже не обратили внимания, что и мама сидела, морщась, как от зубной боли, отставив в сторону тарелку. Моти по-прежнему никак не реагировал, погрузившись в экран ноут-бука.

Ширли демонстративно закрыла уши ладонями. Галь, заметив перекатывающегося мимо Арпадофеля, тут же подскочил к сестре и, зло сверкая глазами и напрягая бицепсы, прошипел: «Прекрати! Не выставляй свою отсталость всем напоказ и семью не позорь!» — и принялся отдирать руки Ширли от её ушей. «Что-о? Кто позорит? Я — позорю!?» — вскочила и Ширли. Чёрные глаза её сверкали от навернувшихся на них слёз, она впилась ногтями в руки Галя, пытаясь их оторвать от своих рук. Разъярённый Галь вырвал правую руку и со всей силы ударил сестру по руке повыше запястья. Тонкая рука девочки тут же пунцово вспухла. Ширли расплакалась и закричала: «Ты чего дерёшься, дурак?! Надоели вы мне! На-до-е-ли-и-и!!! Понятно?!!» Сидящие по соседству коллеги отца уже откровенно веселились, глядя на ссору детей главного специалиста «Лулиании». Галь, обратив внимание на эти любопытные взгляды, легонько шлёпнул сестру по другой руке, затем нехотя отпустил её.

Близнецы продолжали зло поглядывать на сестру, она на них, лица всех троих полыхали гневным заревом, кулаки мальчишек были сжаты. Ширли всхлипывала и утирала слёзы.

Рути с изумлением глядела на своих милых и интеллигентных детей, начавших с обычного спора и докатившихся до откровенной драки. Да ещё и в День Кайфа, да ещё и на глазах у коллег Моти. Какой позор! Она попыталась вмешаться: «Дети, немедленно прекратите! Было бы из-за чего!.. До драки докатились!.. Ну, не нравится Ширли эта музыка! Так что? Надо обзываться, бить девочку?.. А ты тоже неправа, дочка! Ты-то чего споришь, чего ехидничаешь? Пусть их, слушают, что хотят! Они же просто болтают!..» — «Ну, да… просто болтают! Посмотри — он меня ударил! Смотри, какой синяк!» — обиженно воскликнула Ширли сквозь слёзы. — «А и ты не заводись! Вот уж не ожидала от тебя! Такая тихая, воспитанная девочка! И вдруг… Да ещё при всех!..» — «Мама, — воскликнул Гай. — Как ты не понимаешь!

Это принципиальный вопрос! Ты что, не слышала, не поняла, что босс daddy говорил?

Наша семья обязана быть в авангарде нового течения! Ты же знаешь, какое папа положение занимает на фирме! Мы просто обязаны воспитывать нашу сестру в духе новейшей струи!!! Даже если она так глупа и упряма, что не понимает!» Рути переводила расширенные от оторопи глаза с близнецов на Ширли. Она ничего не поняла из того, что ещё выкрикивали её мальчики, и не знала, что им ответить. Ей ничего не оставалось, как произнести не очень уверенным тоном: «Как бы там ни было, бить девочку вы не имели права! Вообще не смейте её касаться!» Моти поднял голову от ноут-бука и недовольно проговорил: «Ну, зачем вы так с сестрой! Что за споры на музыкальные темы, до драки доходящие! Ну, вам нравится, а ей — нет! Какое вам дело? Сколько раз я говорил не трогать её!» — «Ты что, daddy! Не знаешь, что это сейчас вопрос принципа и престижа — отношение к силонокуллу?!» Близнецы ещё что-то выкрикивали, но Моти уже не слушал, махнул рукой и снова уткнулся в свой ноут-бук.

Рути сердито сверкнула глазами, переводя их с одного на другого: «Что-то вы руки начали распускать в последнее время… Этому вас в гимназии учат?» Моти снова поднял голову, хотел что-то сказать, но промолчал. Близнецы покраснели. Галь зло потупился, стиснув зубы, а Гай только растерянно переводил глаза с матери на брата. Потом они отвернулись, углублённо занявшись содержимым своих тарелок и стаканов.

Ширли тоже села на место, продолжая всхлипывать. Кусок в горло не лез, даже такой аппетитный цыплёнок с любимым салатом. Чтобы успокоиться, она налила себе колы. Рути молчала, с грустью глядя на своих детей.

Моти, случайно подняв голову и увидев, что Ширли мрачно уткнулась взглядом в тарелку, не притрагиваясь к еде, примирительно произнёс: «Не спорьте, ребятки!

Нет предмета для спора, честное слово! И драться не надо… Мы отдыхать сюда пришли…» — и снова занялся ноут-буком, поднёс ко рту полный стакан и, не отпив, поставил его на место. И снова взгляд его воспарил в недоступные окружающим сферы…

Пассажи силонофона то становились тише, то вовсе тонули в вязкой тишине, а затем снова, как по спирали, вкрадчиво ввинчивались в уши и голову. Близнецы выпили ещё по жестянке пива и, раскрасневшиеся, возбуждённые, намеренно громко восклицали, переглядываясь друг с другом и переводя глаза на сестру: «Вот это музыка! Вот это сила! Только человеку достойного интеллектуального уровня дано это понять, прочувствовать всю её космическую мощь и силу! Какие синкопы, какие повороты, какая мощь!» Ширли молчала, молчала, но, услышав слова «мощь и сила», не выдержала: «Если какое желание и вызывает эта ваша «космическая мощь и сила», так только — вырвать прямо на ваш дурацкий силуфо-куль!» Она резко выдохнула, встала, тихо пробормотала: «Ненавижу этот бред! На-до-е-ло! Тошнит! Когда они оставят меня в покое? — и, отбросив лёгкий раскладной стульчик, небрежно бросила матери: Пойду пройдусь… Отдохну от них и их силуфо-куля…» Схватив валявшийся на траве коркинет, она вскочила на него и покатила между столиками.

Родители решили, что дети помирятся сами, да и девочка успокоится, покатается на коркинете и вернётся. Рути подумала: «Так даже лучше, что она пошла пройтись. И мальчики остынут…» К столу Блохов приблизился Тим и ласково поманил мальчишек: «Пошли, лапочки, дело есть! Не пожалеете!» Оба тут же вскочили, опрокинули в себя остатки пива из жестянок и рванули за Тимом в сторону густых, усыпанных цветами зарослей, где виднелась часть привезенной аппаратуры.