Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт - Фаня Шифман

В общем, хватит, ребята… Мы отдыхать сюда приехали — или спорить и ссориться?» — «Мы с братом и нашими друзьями сюда приехали с благородной целью приобщить лулианичей к элитарной культуре, к силонокуллу! Все-все-все у нас в Эрании должны быть элитариями! А иначе… кому он нужен этот общий мангал, этот пошлый День Кайфа!.. Мы бы могли и гораздо интересней день провести!» — махнул рукой Галь и, налив себе ещё пива, принялся со смаком поглощать содержимое своей тарелки. Гай, который вначале кивал головой и поддакивал, глядя на брата снизу вверх и тут же переводя взгляд на родителей и сестру с претензией на многозначительность, тоже занялся пивом и мясом.

Ширли задумчиво проговорила, не глядя на братьев: «Интересно!.. Говорят, что силуфо-куль — это космическая музыка, но не объясняют, кто и когда запустил в космос такое количество битого стекла и покорёженного металла, наполненных помоями бутылок и прочего хлама? А для кого? Для лунатиков?» Заметив, как изменились лица не только у братьев, но и у матери, девочка оборвала фразу на полуслове. «Грубиянка!!! Кто тебя воспитывал? Чтоб не смела больше такие слова произносить!.. И даже думать! Яс-с-с-но?!» — рявкнул Галь, его глаза сузились и яростно сверкнули, на скулах заходили желваки и на смуглые щёки хлынул жгучий румянец, скрыв лёгкую россыпь симпатичных веснушек. Рути смотрела на сына во все глаза и снова вспомнила лицо своего сурового отца, когда в нём поднимался гнев при малейшем намёке на непослушание детей, особенно неугомонных погодок Арье и Амихая. Её охватил знакомый трепет, как в детстве и юности.

Хрупкая, маленькая Ширли проигнорировала сигнал опасности, о котором сигнализировали лица братьев. «Грохот бутылок, металлический скрежет, завывание — это теперь называется музыка?! Силуфо-куль ваш любимый? — промолвила Ширли, вздёрнув брови и выпрямившись на низеньком складном стульчике, на лице появилась упрямая гримаска, один глаз иронически прищурен: — Ну, другого и ожидать-то не приходится: выше мелодии и ритма, выше смысла и даже бессмыслицы!..» — «Полегче на поворотах!» — угрожающе прошипел Галь и приблизил своё налитое яростью крупное лицо к тонкому личику сестры. Ширли, задрожав всем телом, отстранилась.

«Ну, ладно, пожалуйста, дайте мне поесть…» — сердито покраснев, пробурчала она, опустила голову и уткнулась в свою тарелку. Ей больше не хотелось спорить и дразнить братьев, она поняла, что это становится небезопасным. Близнецы, не забывая уделять внимание содержимому своих тарелок и стаканов, закусили удила и не намерены были отступать.

Ширли старалась не слушать. До неё доносились только обрывки фраз, на голову, казалось, низвергался поток бессмысленных словосочетаний и нудных сентенций, выдаваемых братьями с самоуверенными интонациями и жестами. Мутными сгустками в сознании оседало: «…Босс daddy говорил!»… «Хочешь быть принятой в приличном кругу?»… «Время музыки, которой тебя маманька учила, прошло — и не вернётся»…

«Нельзя же всю жизнь жить этим старьём!»… «средневековые сопли, примитив!»…

«Музыку надо слушать современную, тогда будешь в правильной струе!»… «Самые известные художники и не слушают эти сопли!»… «А что говорит о силонокулле известный скульптор Арцены Дов Бар-Зеэвув!»…

Ширли не отвечала, и только, опустив голову, думала: «Дадут ли они мне сегодня спокойно поесть? Напрасно я с ними завелась…» Рути поморщилась и подумала с горечью: «Так они договорятся и до того, что наши музыкальные школы не нужны…» Но она промолчала, не без содрогания вспомнила вспышку ярости Галя, хмуро уставилась в тарелку и с преувеличенной сосредоточенностью занялась жареным цыплёнком. Обе они, мать и дочь, даже не заметили, как мимо столиков вразвалочку фланирует Коба Арпадофель. Услышав громкие голоса близнецов Блох, он прошил их одного за другим желтовато-зелёным пронзительным лучом из левого глаза. Ширли только зажмурилась и помотала головой, не понимая, откуда жуткая вспышка засветила ей в глаза. А Рути даже этого не заметила.

Галь, её самоуверенный сын-подросток, продолжал вещать с глубокомысленным и многозначительным выражением лица: «Офелия пишет! Понимаешь, что это значит?» — «А что об этом говорит знаменитый музыковед Клим Мазикин! Вот то-то и оно!..» — подмигнув и покровительственно улыбнувшись сестре, поставил точку на поучительной беседе Гай. Близнецы даже не обратили внимания на потрясение мамы, у которой дрожат руки, которые она безуспешно пытается спрятать.

Наконец, близнецы замолкли, вплотную занявшись содержимым тарелок, даже неэлитарным салатом, приготовленным сестрой, не побрезговали. Тут они краем глаза увидели, что Тим поставил один из дисков на проигрыватель, и в ожидании напряглись, даже жевать перестали…

Над Лужайкой пикников, взвывая, завихрились первые вкрадчивые звуки. Близнецы сразу же оживились, с торжествующей улыбкой поглядев на сестру. Они с радостным удивлением услышали, что негромкие, казалось бы, силонокулл-пассажи, как круги по воде от брошенного камня, перекатывались и колыхались туда и обратно. Винтом закручивающиеся вверх звуки захлёстывали Лужайку от края до края. Тим, сидящий возле проигрывателя, блаженно потянулся и напомнил ребятам здоровенного котяру, который только что отменно позавтракал.

Ширли ощутила лёгкую дурноту и головокружение. Она отставила в сторону тарелку и сжала виски, морщась от едва подавляемой дурноты. Рути, у которой тоже заныли зубы, с тревогой на неё поглядывала: она знала, что по какой-то непонятной причине при звуках любимого близнецами силонофона Ширли испытывает медленно ввинчивающиеся в голову и усиливающиеся боли и дурноту, в особо критических случаях доходящую до рвоты. Спустя несколько минут, или полчаса, — в зависимости от характера пассажей и длительности их звучания, — всё потихоньку прекращается.

Но близнецы ни за что не желали прислушиваться к увещеваниям родителей, утверждая, что это не что иное, как самовнушение маленькой упрямицы, с которыми надо бороться по принципу клин клином.

Наконец, Ширли подняла голову и воскликнула: «Ну, почему, почему людям не дают хотя бы поесть спокойно! Отдохнуть же приехали, получить удовольствие! Все привезли с собой ту музыку, которую они хотят слушать! А вы всем хотите навязать своё силой! Хотя бы тише сделали, чтобы не так по мозгам долбало!» — «Сестричка, будь добра, без истерики! Ты же хочешь получить удовольствие? Вот ты его и получаешь! Между прочим, оно же наше удовольствие!» Мальчишки даже не обратили внимания, что и мама сидела, морщась, как от зубной боли, отставив в сторону тарелку. Моти по-прежнему никак не реагировал, погрузившись в экран ноут-бука.