"Болваны" - Александр Галкин

"Будут ли они его щупать? - думал Птицын, удивляясь идиотическому ходу своей мысли. - Рабовладельцы, прежде чем купить раба, заглядывали ему в зубы: не гнилые ли? Ощупывали мышцы рук, ног, спины. Товар должен соответствовать цене..."

Из актового зала вышла старший врач, полная белокурая женщина с пучком на затылке. Она строгим взглядом окинула толпу призывников, и ее глаза остановились на Птицыне, который, прикрыв глаза, левой рукой опирался на стену, а правой - массировал веко.

Старший врач решительно подошла к Птицыну, взяла его за руку. Тот испуганно вздрогнул - и открыл глаза.

- Все-таки меня беспокоит Птицын! - твердо сказала старший врач.

Она повела его за собой, по-прежнему держа за руку. Голый, сутулый и хилый Птицын послушно потянулся за старшим врачом навстречу своей судьбе. Удивленные призывники молча расступались и оглядывались, пока эта маленькая процессия двигалась к актовому залу. Пальцы старшего врача отыскали пульс на запястье Птицына. Тот кожей чувствовал ее твердые пальцы и свое бешено стучащее сердце, которое билось вместе с жилкой на виске.

Старший врач втянула Птицына в актовый зал, подвела к маленькому столику. Птицын стоял возле столика, а она, усевшись и сняв со столика наручные часы, опять высчитывала его пульс, чуть-чуть шевеля губами.

Спиной к Птицыну и лицом к четырем мужикам с землистыми лицами (все цвета для Птицына померкли и посерели) стоял "десантник". Птицын узнал его по жирной спине, черным кудрям и трусах в ромбик.

- У тебя ґолова для чСґо? (Лысый полковник в центре стола с жаром воспитывал толстого мальчишку, при этом говорил с украинским выговором - на ґ.) Шоб картуз носить? Третий раз повторяю: "Не прибыл, а явился!" Пон`ял? "Призывник Цибуля на призывную комиссию явился!" Выйди - и повтори!

У Птицына так болела голова, что его очень мало трогало все происходящее снаружи: люди двигались плавно механически, как в масле. А он был единственным зрителем в пустом кинотеатре. Только кино крутил пьяный киномеханик. Он почти совсем выкрутил звук, закемарил и пустил бобину с пленкой на самотек: временами персонажи на экране еле-еле шевелились, будто в замедленной съемке, а иногда мелькали в бешеном темпе, как заводные. Кто и зачем заставил Птицына смотреть этот бессвязный фильм?

- 120 ударов в минуту... В армию его отправлять нельзя... - старший врач сказала это как бы себе, но и Птицыну тоже.

Наконец, она выпустила его руку из своей. Подошла к полковнику. Птицын уже видел полковника в Красном уголке, в президиуме, во время речи капитана о пользе физкультуры в условиях Афганистана. Наверно, он был начальником военкомата и председателем призывной комиссии. Старший врач наклонилась к нему, кивнула в сторону Птицына, что-то быстро сказала. Полковник смерил Птицына неодобрительным взглядом.

Птицын вдруг где-то на дне души ощутил тихую радость, радость знания. Она как бы поднималась из глубин и заполняла все тело. Теперь Птицын точно знал, что в армию не пойдет. Кто-то (или что-то) его уберёг. Это было чудо. Чудо его спасло. В нем возникало и ширилось необыкновенное чувство, которое раза два в жизни к нему уже приходило, - это чувство, не похожее ни на одно привычное человеческое чувство: оно необычайно мощное, интенсивное, даже неземное, как будто бы нисходящее откуда-то сверху или привнесенное извне. В этом чувстве много потаенного доброго юмора. Словно некто Сильный (не чета ему, Птицыну) говорил: "Не волнуйся, всё будет хорошо!" И Птицын ему безусловно верил, забывая о своем всегдашнем меланхолическом пессимизме и скепсисе.

В этом странном, задумчивом юморе было знание наперед. Будущее в нем уже было. Причем Птицын знал, что он сам марионетка этого будущего. Он выполняет программу, которая предрешена, то есть она уже где-то записана до мельчайших деталей. Ничто не может ее изменить. Она уже в прошлом, хотя еще не произошла. Поэтому строгая старшая врач с пучком тоже стала марионеткой, ничуть не подозревая об этом, полагая, будто она действует по собственному почину - выполняя долг врача. На самом деле она явилась только человекоорудием, стала выполнять высшую волю, не терпящую, чтобы ей перечили, - волю Судьбы. Для Птицына на мгновение внезапно приоткрылся всегда скрытый смысл жизни.

4.

Старший врач позвала Птицына:

- Подойдите сюда.

Птицын со страдальческим лицом, волоча ноги, притащился к столу.

Птицын предстал перед страшной четырехголовой гидрой призывной комиссии: на него взирали четверо с брюшками и лысинками, которым было далеко за сорок. Но теперь, в свете этого неземного юмора, многоголовый дракон скукожился, приобрел блекло-серый расплывчатый вид, а потом растекся обрюзгшим, вялым телом по четырем стульям, точно лужа на асфальте.

- Призывник Птицын на призывную комиссию явился, - выговорил Птицын слабым, но отчетливым голосом и так, чтобы не к чему было придраться.

Птицын стыдился своей наготы. В голеньком и сгорбленном человеке есть что-то ущербное. Почему он должен был разговаривать с этими дядьками голым? В этом было что-то противоестественное. Это неравный диалог: голого и одетого. Голый, уже по тому, что он голый, чувствует себя побежденным. Видно, что-то подобное было с Адамом и Евой, когда они съели яблоко и их вразумил дьявол насчет их наготы и тайны пола.

- Вы где работаете? - спросил некто в сером, штатский, сидевший справа от полковника.

- В школе?

- Кем?

- Учителем русского языка.

- И что у вас со здоровьем... неважно? - голос показался Птицыну даже ласковым. Неужели у него и вправду был такой несчастный вид?

- Да... Сотрясение мозга... недавно было... И теперь часто болит голова... - Птицын ткнул пальцами в сторону лба для вящей убедительности. Он воспользовался давним своим наблюдением: чем нелепей жест, тем правдивей он кажется.

Некто в сером переглянулся с полковником, тот бросил взгляд на остальные головы апатичного дракона: что, мол, с ним толковать, все равно старший врач его отвела.

- Выздоравливайте! - бросил некто в сером, и Птицын отошел от стола, дав место "десантнику", который стоял за его спиной в стойке "смирно", готовый выкрикнуть: "Призывник Цибуля на призывную комиссию явился!"

Глава 4. БОЛЬНИЦА.

1.

- В эфире ежедневная передача для солдат, сержантов, старшин и офицеров "Служу Советскому Союзу!" Доброе утро, дорогие радиослушатели! Сегодня день бронетанковых войск и артиллерии. Мы от всей души поздравляем наших мужественных воинов, которые на всех рубежах нашей великой Родины стерегут наш мирный сон. На боевых дежурствах, днем и ночью, в жару и в стужу, в дождь и в снег...

Сосед-скотина врубил радио. Каждое утро, ровно в 8-00, он будил всю палату только потому, что над его койкой висело радио и он любил встречать рассветы. Птицын почти месяц с ненавистью просыпался под бравурные звуки позывных этой тошнотворной передачи.

"Хоть бы чуточку еще подремать! "Жаворонков" нужно расстреливать!.. Всех подряд... Безжалостно!..." - Птицын завернулся в одеяло с головой. Пока вся палата, шаркая тапками, друг за другом потянулась в сортир (Птицын привычно автоматически следил за спуском воды и скрипом двери: раз, два, три, четыре; как только спустят в пятый раз - придется подниматься), Птицын прослушал интервью с командиром танка, который передал горячий привет родным на Дальнем Востоке, а также песню "Не плачь, девчонка, пройдут дожди..." в исполнении Краснознаменного ансамбля имени Александрова - музыкальный привет матери из Саратова сыну-артиллеристу.

Птицын натянул майку и тренировочные. Начинались утренние процедуры. Для Птицына это означало целенаправленное и методическое убийство собственного здоровья.

Как всегда, он пошел в туалет последним. Промыл глаза и сразу встал спиной к стенке. Прижался затылком и лопатками к холодным кафельным плиткам. Расставил ноги пошире. Сжал кулаки, так что ногти врезались в мякоть ладоней. Сжал зубы. Закатил глаза.

Много дней подряд Птицын скособоченным взглядом, не запрокидывая головы, исподлобья, пристально вглядывался в черный подтёк на потолке, рядом с лампочкой, подтёк величиной с тарелку. Похоже, это был множественный след от "бычков". Наверно, какой-нибудь беспокойный больной сидел на унитазе, курил и резким щелчком выстреливал окурком в плафон лампочки - но всякий раз промахивался.

Птицын, как обычно, зафиксировал глаза в центре "тарелки из бычков" ("пепельницы") и, напрягая брюшной пресс и весь торс, мысленно пустил поток энергии по диагонали слева направо от селезенки к темени. Он делал это так часто, что теперь ему хватало нескольких минут, чтобы вязкий поток послушно поднялся к голове, прошелестев через живот и грудь.

Грудь Птицын в эти мгновения ощущал как пустотелый выпуклый сосуд, внутри которого начинались странные и опасные передвижения. Этот сосуд наполнялся до краев тягучей жидкостью, и она в поисках выхода принималась плескаться между стенками, как вода в ведре, если неосторожно его нести и вдруг поскользнуться.