"Болваны" - Александр Галкин

Эта игра страшно понравилась Лунину. Он коротал унылые часы в психушке, развлекаясь этой игрой, воскрешая в памяти вереницы знакомых, с тем чтобы, заглянув за изнанку их внешней телесности, угадать их истинную духовную природу.

Такому же анализу он подверг Лизу Чайкину, Лянечку и даже Верстовскую. Образ Лизы Чайкиной его обескуражил. Три года в институте он с благоговением привык созерцать ее тонкий, изящный профиль с кудрявым локоном на щеке. Сейчас он увидел ее анфас: она с растрепанными волосами, растолстевшая, как подушка, с жестким, непримиримым взглядом командира, с выдвинутым вперед тяжелым двойным подбородком и шеей, обезображенной базедовой болезнью, как у Крупской. Лянечка, напротив, смягчилась в его воображении, нацепила на себя кокетливую розовую шляпку с белым пером и, по обыкновению кося левым глазом, загадочно улыбалась, при этом не переставая гладила белую кошку, свернувшуюся в клубок у нее на коленях. Обе они урчали от удовольствия. Вместо Верстовской Лунину привиделась виолончель цвета спелого апельсина. Лысый виолончелист с каким-то озверением хлестал виолончель смычком по бедрам (виолончель и женщина в голове Лунина как-то непротиворечиво отождествились), так что пух на затылке виолончелиста подскакивал вверх синхронно ударам смычка.

Насколько эти его откровения были достоверными, Лунин не знал, но это ничего не меняло: для него они не переставали быть истиной - истиной горькой, часто грубой, а порой и жалкой.

2.

Сегодня весь день шел снег с дождем. Капли однообразно барабанили по крыше и стеклам палаты. Миша Лунин с тоской смотрел в окно на мокрые голые ветки, на турник и скамейку, по спинке которой вода стекала в большую лужу, по форме похожую на материк Южную Америку. Психи вокруг него все, как один, спали.

Два дня назад выписали Валентину. Она каждое утро в спортивном костюме и вязаной шапочке занималась на этом турнике до обхода врачей. Миша до завтрака спешил к окну и глядел, как Валентина крутит "солнышко" на турнике, делает растяжки у лестницы, продольный шпагат. Иногда он сбегал во двор поздороваться с нею.

Изящная, гибкая, юная, с большими карими грустными глазами, как она-то попала в клинику неврозов? Она всерьез уверяла Мишу, будто у нее шизофрения. Он спорил, злился, настаивал на том, что она все выдумала, нафантазировала. Просто у нее самая заурядная депрессия. А у кого ее не бывает? Валентина энергично крутила головой.

Вот странность: в психушке Миша почти сразу же обрел то, из-за чего в нее попал, - любовь. Оказывается, его сердце оставалось пустым не больше месяца. "Свято место пусто не бывает!" Он влюбился в Валентину не раздумывая, тут же, чуть только Пекарь привел его к ней и познакомил. Пекарь блистал остроумием, а Миша молчал как дурак и умиленно ласкал глазами Валентину, радуясь, что ему не надо говорить: Пекарь болтает за двоих.

Она была в розовом халатике, с короткой, "под мальчишку" стрижкой. В ней вообще было много мальчишеского. Ее непокорная челка то и дело сбивалась на глаза, и она быстрым движением руки ее отбрасывала; у правого виска острая и прямая прядь тоже не желала быть послушной, падая поперек уха. Эта прядь была совсем не похожа на спокойную прядь Лизы Чайкиной. В ней чувствовалась сила и упрямство, даже бунт. Между тем держалась Валентина так, будто ее навсегда покинула жизнь, попросту вытекла и ушла в песок.

В Валентине Мише виделось редкое сочетание девичьей стыдливости, почти детской угловатости с властно заявляющей о себе женской природе, упрямо рвущейся из глубин наружу, вопреки строгой узде целомудрия. По прошествии лет Миша догадался, что именно этот замеченный им разлад привел Валентину в психушку. А тогда он безмятежно любовался ее ладно скроенным телом, упругой грудью, округлой рукой, хорошо видной сквозь широкий рукав розового халатика. Тогда он не отдавал себе отчета в том, что любит ее как самку и что его самого, точно самца, притягивает ее крепко сбитая женская плоть.

Они сразу подружились. Миша приносил ей свою гитару и показывал аккорды, дарил шоколадки и подкармливал конфетками. Они подолгу болтали в комнате для гостей, пока ее соседки сплетничали или смотрели телевизор в холле. И все-таки Валентина любила одного только Пекаря, ревновала его к его жене, толстой брюзгливой еврейке, которая раз в неделю приносила Пекарю жареную курицу в фольге. Что Валентину привлекало в Пекаре, Миша никак не мог понять.

Но вот за неделю до выписки Валентины - кто его дергал за язык? - он сдуру сделал ей предложение: "Выходи за меня замуж!" Она ничуть не удивилась, только нахмурилась и ответила строго: "Нет, ты болен, и я больна!" -"Ничего ты не больна!" - "Что мы с тобой будем делать, если мы оба больны?! Подумай! - настаивала Валентина. - Мы возненавидим друг друга..."

3.

- Что скучаешь? Может, потанцуем?

Старый катушечный магнитофон "Яуза" играл Жана-Мишеля Жара. Миша Лунин под эту музыку, включенную Пекарем, впервые увидел Валентину с двумя апельсинами в руках, и под нее же она пришла перед самой выпиской прощаться с Пекарем и Мишей, в основном, конечно, с Пекарем. Жан-Мишель Жар с тех пор навевал на Мишу печальную меланхолию прощания.

Вопрос был задан звонким насмешливым сопрано. Миша Лунин испуганно перевел глаза от кадки со столетником и уткнулся взглядом в пару стройных лодыжек, которые, бесстыдно выглядывая из-под короткого голубого халатика, нетерпеливо переминались около Миши. Прежде чем поднять глаза вверх, Миша скосил их вправо и влево, убедившись, что рядом с ним никого нет и вопрос действительно обращен к нему.

- Ну так? - еще нетерпеливее и еще звонче выкрикнула обладательница стройных лодыжек.

Миша медленно поднял голову (холл женского этажа был погружен в полутьму, чтобы создать подходящий для танцев интим) - перед ним была брюнетка лет тридцати с энергичным скуластым лицом. На этом лице выражалось нетерпение и раздражительность. Миша встал, сразу догадавшись, что от этой женщины ему уже не уйти. К тому же ему пришла в голову фантастическая картинка, будто она голой мускулистой рукой вытаскивает его за шиворот из вязкой болотной ряски, грубо встряхивает в воздухе, так что с его головы в разные стороны летят брызги и водоросли и ставит на твердую почву, точнее на пенек в каком-то абстрактном лесу.

Миша осторожно взял женщину со стройными лодыжками за талию и неуверенно повел ее по кругу, стараясь попасть в такт рокочущему немецкому рефрену Мирей Матье "Танго, Паризер танго..." Вокруг Миши и мадам топчутся парами толстые и худые женщины. А полноценную двуполую пару составляют только они одни.

- Что молчишь, как сурок? Скажи что-нибудь членораздельное! - отрывисто приказала мадам.

- Сурок, по-моему, спит, - невнятно пробормотал Миша.

- Чего-чего?

- Спит сурок! - громче повторил Лунин.

- А-а-а! При чем здесь сурок? - удивилась мадам.

- Ну ты же сама начала про сурка.

- Ты, я вижу, рохля! Ну давай знакомиться: Надежда!

- Миша... Лунин!

Мадам хмыкнула.

- Не забудь выдать все паспортные данные, и особенно почтовый индекс! Не наступай мне на ноги!

Она сильней прижалась к нему, и Миша плечом почувствовал крутой изгиб твердой женской груди под бюстгалтером.

- Ты кто? - выпалил Миша и тут же спохватился: как он мог задать такой бестактный вопрос?

- Я - экстрасенсша! - ничуть не удивилась мадам.

- Ну и какого хрена ты здесь делаешь?

- Что ты имеешь против? У меня шизофрения.

Миша гораздо больше удивлялся своим вопросам, чем ее ответам. Он никак не мог понять, почему она вызывает в нем приступы такой неконтролируемой агрессии?

- Ну да?! Экстрасенсы они сами должны людей лечить, а ты сама валяешься...

- Хочешь, докажу, что я экстрасенсша?

- Докажи!

- Сядем!

Мирей Матье как раз замолчала. Танец кончился. Она повела Мишу по коридору прочь от холла с танцами. Они нашли в уголке рядом с карликовой пальмой два кресла. Сюда почти не доходил тусклый свет. Сели. Мадам забросила ногу на ногу и вызывающе откинула в сторону правую полу халатика, обнажив почти всю ногу.

- Держи правую руку ладонью кверху. Вот так! И смотри мне в глаза!

- Зачем?

Миша как завороженный смотрел на округлое колено мадам, не в силах оторвать от него взгляда. С трудом он перевел глаза на ее лицо.

- Я установлю раппорт. Что чувствуешь?

- В виске стреляет. Голова заболела!

- Верно! Сейчас она у тебя пройдет! Ну?

Мадам уставилась в глаза Миши пронзительным взглядом серых глаз.

- Прошла! - констатировал Миша.

- Ты знаешь, что у меня отец кагэбэшник!

- Да брось!

- Думаешь, я вру?

- Может, и врешь.

- Нет, не вру. Он придет - я тебе его покажу. И муж тоже бывший кагэбэшник. Теперь керамист. Горшки лепит и кувшины. Продает иностранцам. А ты?

- Что?

- Женат?

- Нет. Я студент. Филолог... В педвузе.

- Хорошо. Хочешь я буду твоей любовницей?