Пылай, огонь (Сборник) - Николас Мейер

И она исчезла. 

 8

 Разговор шепотом в кофейне

Рассветало.

Утро, скрывавшееся за низким сумрачным октябрьским небом, давно уже наступило, когда суперинтендант Чевиот наконец оставил дом номер шесть по Нью-Берлингтон-стрит, закрыв за собой парадную дверь здания, в котором уже сновали слуги, приводя дом в порядок после суматохи прошедшей ночи.

Чевиот уже обрел второе дыхание, когда кажется, что мозг работает четко и ясно, хотя на самом деле он готов каждую минуту подвести тебя, не выдержав и непроглядной ^депрессии, и нервного напряжения.

Он попытался выкинуть из памяти, что происходило, когда он пытался опрашивать толпу гостей. Ему пришлось пережить унижение, которое он не скоро забудет. Он был готов бросить это дело, подумал он, не окажи ему содействие леди Корк, молодой Фредди Деббит и та Луиза Тремьян, к которой Флора так безосновательно его приревновала.

Флора...

О, черт бы все побрал!

Можно ли надеяться, что Флора разгневалась только потому, что была переутомлена?

Теперь в его кармане, аккуратно завернутая, лежала пуля, которая сразила Маргарет Ренфру. Любопытное свидетельство, имеющее к Флоре прямое отношение, было обеспечено ему хирургом, которого Хенли доставил вскоре после ухода Флоры.

Во всяком случае, эта сцена стояла у него перед глазами. Все происходило в столовой, озаренной свежими свечами, вставленными в канделябры, где над распростертым на столе телом мертвой женщины склонился хирург, изучая его.

Мистер Даниэл Сларк, хирург, был маленьким суетливым человечком средних лет, на котором лежала печать профессиональной серьезности, и в глазах светилось понимание всего происходящего. Он поставил на стол свой побрякивающий инструментами саквояж, который оказался на удивление мал. Рассмотрев пулевое ранение, он облизал губы, покачал головой и пробормотал:

— Мда... мда.

— Прежде чем вы приступите к делу, мистер Сларк, — обратился к нему Чевиот, — могу ли я задать вам сугубо личный и конфиденциальный вопрос?

Маленький хирург извлек из саквояжа зонд и хирургические ножницы, причем ни один из инструментов не блистал чистотой.

— Можете спрашивать, сэр, — серьезно взглянул он на него.

— Я вижу, мистер Сларк, что вы человек светский?

Хирург сразу же проникся к нему расположением.

— Даже при нашей непростой профессии, сэр, — напыщенно сказал он, — мы кое-что знаем о жизни света. О да, дорогой мой. Кое-что!

— В таком случае значит ли что-либо для вас имя Вулкан?

Положив инструменты, мистер Сларк пригладил свои черные бакенбарды.

— Вулкан. — Голос у него был совершенно невыразительным. — Вулкан.

— Да! Может ли он быть содержателем ломбарда? Или ростовщиком?

— Да бросьте! — сухо и с легким подозрением в голосе сказал мистер Сларк. — Вы тоже, насколько я вижу, светский человек. И вы, суперинтендант наших новых сил защиты порядка, вы говорите мне, что не знаете Вулкана?

— Нет. Признаю!

Внимательно оглядев его с головы до ног, мистер Сларк бегло осмотрелся. Они были одни; Чевиот, решив сам справиться с делом, отослал старшего клерка домой. Мистер Сларк еле заметно подмигнул.

— Ну что ж! — пробормотал он. — Не сомневаюсь, что силы порядка, когда им это надо, могут быть и слепыми. Я слышал (повторяю — только слышал), что поблизости от Сент-Джеймского дворца расположено не менее тридцати фешенебельных игорных домов...

— Ах, вот как!

— И возможно (только возможно, не так ли?), заведение Вулкана находится среди них. Доводилось ли вам ставить на красное и черное или на рулет...

— Что значит рулет?

— Ба! Мой дорогой сэр! Официально это называется рулеткой. Французское название французской игры. Должен ли я докладывать вам, как в нее играют?

— Нет. Я догадываюсь, как играют в нее. Иными словами, если у человека не хватает денег поставить на кон, он всегда может раздобыть их, заложив или продав драгоценности?

Так часто и делается, — с еще большей сухостью сказал мистер Сларк. — Но (прошу прощения) это уже не мое дело. Будьте любезны, подайте мне ножницы. Итак, как мы пустим их в ход?

Ножницы, лязгнув, разрезали ткань платья. Под ним не было ни корсета, ни нижнего белья. Мистер Сларк ввел зонд в раневой канал и грубовато, но быстро сделал разрез скальпелем, никогда не знавшим асептики. Вытащив пинцетом пулю, он обтер с нее кровь платком, извлеченным из кармана, и протянул пулю Чевиоту.

— Вы желали получить данный предмет? Ну-ну! Осмелюсь предположить, что окружному коронеру это и не пришло бы в голову, когда Я расскажу ему. Завтра они ею займутся. Кстати, что касается направления раневого канала...

Скоро они завершили беседу. Из тою, что хирург сообщил ему, и после сравнения пули с пистолетом сэра Артура Дрейтона, Чевиот был точно уверен в одном.

Флора была совершенно невиновна. И в случае необходимости это можно было убедительно, доказать. Пуля, попавшая в сердце жертвы, хотя и небольшая по размерам, все же была слишком крупной, чтобы проскользнуть в пистолетное дуло. Пороховые пятна были смыты с нее кровью; поскольку она не попала в кость, то не сплющилась, и тусклый свинцовый шарик свободно катался по столу.

Правда, это новое доказательство лишь усложнило задачу. Теперь предстояло отыскать способ, каким можно было на глазах трех свидетелей застрелить женщину. Во всяком случае, пока он не представлял, как это можно сделать.

Чевиот был вне себя. Он по-прежнему злился, когда, сев за стол, тщательно стал составлять рапорт, который, после трех часов напряженной работы, занял девять плотно исписанных листов. Швейцар, которого с трудом удалось уговорить, взялся доставить его в Скотланд-Ярд, чтобы он утром же оказался в руках мистера Мейна и полковника Роуэна.

— Что-то тут не так, — бормотал он про себя, исписывая листы. — Здесь, в рапорте, все ясно как божий день. Но я ничего не понимаю.

Главное, что Флора была невиновна.

В таком состоянии духа, решив, наконец, что все расставил по местам, он покинул дом леди Корк, подставив лицо свежему ветерку.

Но угрызения совести по-прежнему терзали его, и он не мог успокоиться. В первый раз в жизни он кое-что утаил в рапорте, или, по крайней мере, исказил истину. Он почти ничего не упомянул о Флоре, назвав ее лишь как свидетельницу и процитировав лишь часть ее рассказа, которая показалась ему существенной. О пистолете, который ныне лежал у него в боковом кармане, он даже не упомянул; во всяком случае, кто бы ни стрелял из него, никто не был убит выстрелом из этого оружия,. Он просто уточнил, что оружие найти ему не удалось.

Как бы там ни было, рапорт пошел по назначению, и ничего изменить в нем не удастся.

Чевиот покрылся холодным потом — и не из-за свежего утреннего ветерка, — когда он подумал, что могло бы случиться с ним, если бы кто-то увидел, как он поднимает оружие и прячет его под лампой. К счастью, сказал он себе, никто этого не видел.

«Хоть немного отвлекись от своих мыслей! Смотри, куда ты идешь!»

Часы показывали четверть восьмого утра, и на Нью-Берлинггон-стрит еще горели уличные фонари. Из дымовых труб поднимались к низкому серому небу дымки, медленно оседая копотью на грязную мостовую. Но дома красного кирпича или белого камня выглядели аккуратными и чистыми. На парадных дверях почти каждого из домов красовалась начищенная медная пластинка с именем ее обитателя.

«Я совсем забыл, — подумал он, — что мы, конечно, в Уитли. А чтобы разобраться в топографии, нужна куча карт. И к тому же...»

Да. Когда он повернул направо по Нью-Берлингтон-стрит, оставив за спиной то, что называлось Сэвиль-стрит, и снова двинулся направо по Клиффорд-стрит, он увидел уличный указатель, который привел его к очередной медной табличке с именем коронера на ней.

Впереди простирался такой же ряд уличных светильников. Если он в самом деле занимает комнаты в Олбани, как упоминал полковник Роуэн, перед ним лежит самый короткий путь домой. Бурное оживление на Бонд-стрит захватило и понесло его с собой.

Большинство витрин освещалось желтыми газовыми светильниками. Чевиот миновал несколько дворников, пытавшихся густыми метлами разогнать грязь. В глаза ему бросился красный мундир почтальона. То и дело попадались бледные скорбные лица бедняков, у которых не было работы и которые не знали, чем себя занять. Они брели мимо него или стояли, тупо уставясь в витрины, заполненные китайскими тканями, золотыми украшениями и высокими шелковыми тюрбанами, — сообщения на французском языке называли их последним криком моды.

Спустившись по Бонд-стрит и Пикадилли, Чевиот прошел мимо огней гостиницы. Стеклянная дверь, на которой было написано: «Кофейня», напомнила ему о терзавшем его голоде.

Пока он медлил, владелец соседнего с гостиницей магазина — четкие буквы на вывеске гласили, что тут продается оружие и выполняются слесарные работы, — открывал свое заведение. Оружейник, человек в годах, с совершенно седой головой, подозрительно взглянул на него.