Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

Впереди был Словенск. Вольга понимал, что лучше всего было бы везти девушку прямо туда, чтобы немедленно поручить заботам своей сестры. Однако кроме Любозваны в Словенске жило еще немало народа. Даже новоявленным родичам Вольга не мог полностью доверять. За время пути он обдумал свое положение и понял: в этом деле у старейшины Вышеслава свои выгоды, и являться в Словенск с такой дорогостоящей невестой, как Дивомила Домагостевна, было бы глупо. С одной стороны, Вышеслав сам хотел отдать дочь киевским сватам – у него их, дочерей, подросло уже пять или шесть. А значит, он только обрадуется, если ладожская невеста сбежит и полянам не достанется. Но прежде чем бросаться к нему за помощью, Вольга хотел поговорить с сестрой и спросить у нее совета, как теперь поступить.

Не доезжая немного до Словенска, Вольга остановился в лесу неподалеку от берега. Дивляна старалась сохранять бодрость и держаться как ни в чем не бывало, но свет резал глаза, а переносицу и лоб над бровями ломило так, что даже голову держать прямо становилось все труднее. Для нее наскоро соорудили шалаш, постелили на землю охапки травы, еловые лапы, поверх них пару овчин, чтобы она могла отдохнуть. С девушкой Вольга оставил всего двоих: Невера и Загора. Никакой опасности ей здесь грозить не должно, а если он явится в Словенск без дружины, с которой уехал, это вызовет лишние мысли и подозрения.

Поцеловав горячую от жара невесту и еще раз наказав парням смотреть за ней во все глаза, Вольга уехал в Словенск. Дивляна дремала на овчине в полутьме шалаша. После недолгого облегчения девушке вновь стало хуже: правильно та баба говорила, что подниматься ей нельзя. Но и ждать нельзя было тоже, поэтому беглецы не послушались умного совета. Боль переместилась за уши и затылок, Дивляне было то жарко, то холодно. Время от времени неглубоко засыпая, а затем ненадолго приходя в себя, Дивляна не могла понять, что с ней и где она. Ей все мерещилось, что на голове у нее опять надет тяжелый варяжский шлем: боль давила, не давая поднять веки.

А вокруг был мокрый от дождя лес, с ветвей капало, овчина и два шерстяных плаща, которым ее укрыли, постепенно пропитывались влагой, источая резкий запах мокрой шерсти. Было прохладно, и парни уже не раз предлагали девушке развести огонь, но она не разрешала, опасаясь выдать местным их присутствие. Вольга уже вот-вот вернется… Но Дивляна никак не могла понять, давно ли он ее оставил; то казалось, будто уже и день скоро кончится, а то – что Вольга ушел совсем недавно, а значит, даже до Словенска еще не добрался.

Она не знала, долго ли спала или теряла сознание лишь на мгновение; иной раз ей вдруг мерещилось, что она лежит в этом влажном шатре уже несколько дней, что никто никогда за ней не придет и она останется здесь, пока не умрет…

Но больше всего девушку угнетала мысль о том, что этот недуг – неизбежное следствие побега. Сами боги наказали ее за то, что она пошла против воли отца, сбежала, бросила свой род. Но и род жениха ее еще не принял под свою защиту, и сейчас она открыта для всех бед и хворей, носящихся между землей и небом. Чуры отвернулись, разгневанные ее своеволием… Боги не дают ей бежать, задерживают и не позволят сдвинуться с места, пока посланцы из Ладоги ее не нагонят…

Теперь она понимала, почему говорят, что человек без рода точно сухой лист, оторванный от ветки. Та пропасть, что мерещилась ей позади, теперь была и впереди тоже, преграждая путь. И от этих мыслей становилось так тоскливо, что Дивляна пыталась заснуть, спрятаться хоть в сон, лишь бы не видеть перед собой этой пропасти. Казалось, ее сила, здоровье, удача – все осталось в Ладоге, потому что это были не ее собственные сила и удача, а общие, всего рода, но она ушла, не взяв свой кусочек, который род не выделил ей.

Девушка забывалась в горячечной полудреме, ей мерещилось, что она дома, в Ладоге, что рядом мать, и Яромила, и даже бабка Радуша, и от сознания, что она в надежных руках, постепенно успокаивалась. Откуда-то долетал голос матери: та пела «травяную песню», с которой всегда собирала травы в лесу.

Во сыром во бору

Травы-зелия беру.

Травы-зелия беру,

Низко кланяюсь.

Уж ты мать сыра земля,

Пособи моей нужде…

Песня была длинная, почти бесконечная. Милорада разговаривала с землей, травами, кореньями, описывала беду, которая ее за ними прислала просила помощи… Дивляна будто видела сон: мать в подоткнутой красной поневе в частую клетку, с венком вместо ожерелья на груди, ее загорелые руки, особым серпом подсекающие стебли порез-травы, на длину ладони от верхушки; за ней Яромила несет огромную охапку стеблей с белыми соцветиями, обернутую чистым полотном. Вспомнилось, как они с Веснавкой и Хвалинкой делали кукол из трав и цветов во время этих лесных походов, как Велеська однажды потерялась и была найдена по оглушительному реву, который та же дура Хвалинка приняла за медвежий… Белые головки порез-травы, меленькие цветочки, острые тонкие листики, одуряющий запах, и кажется, что вся она обложена грудами этим зельем. Вид его и запах были такими четкими, резкими и неотвязными, как бывает в бреду.

Во сыром во бору

Травы-зелия беру…

– неотвязно и утомительно звенело в голове.

– Плохо твое дело, девушка, – сказала мать, касаясь ее лба сухой жесткой рукой, и на Дивляну опять повеяло запахом свежих стеблей порез-травы.

Она хотела сказать, что вовсе не плохо, что сейчас они уберут кукол и будут собирать травы… и спохватилась, что серпа у нее нет, и испугалась, что потеряла его в лесу… или вовсе не брала с собой… Да и какие куклы – она ведь давно уже взрослая…

– Я помню, я все помню, – забормотала Дивляна. Перед ней проходил один из многочисленных дней в летнем лесу, когда бабка Радуша и мать обучали их с Яромилой и прочими сестрами зелейной премудрости. – Порез-трава еще зовется кровавник, а еще белоголов. Если свежим соком рану смазать, то кровь уймется и заживет быстро. От почечника настой помогает, от простудной лихорадки, если смешать рябину-ягоду, порез-траву, шипину, нивяницу, зверобой, лопух… От хворей в животе, от женских кровавых недугов…

Боги не дали Дивляне истинного дара зелейницы, которая умеет говорить с травами и деревьями и которой те сами рассказывают, от каких хворей они помогают и как ими пользоваться. Но она легко запоминала свойства трав и могла приготовить отвары и настои от многих болезней. Она все помнит… чем же мать недовольна?

– Так и помереть недолго, если Огневицу вовремя не прогнать, – продолжала мать. Только голос ее звучал как-то необычно…

Наконец Дивляна очнулась и осознала, что лежит в шалаше в чужом лесу. Откуда здесь взяться Милораде? Дивляна удивилась, и испугалась, и все же обрадовалась ей, и тут окончательно опомнилась и поняла, что это вовсе не ее мать над ней склоняется, – хотя кто-то очень похожий…