Воспоминания о службе - Борис Шапошников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды в читальне гарнизонного собрания произошло чрезвычайное событие. На столе офицеры обнаружили номер самой черносотенной газеты «Русское знамя». Он-то и произвел сенсацию. Одна из его страниц содержала фельетон под заголовком: «Поход в Бухару русских генералов за бухарскими звездами». В фельетоне речь шла о Лилиентале и других русских генералах, причастных к бухарским делам. По недосмотру солдата-библиотекаря номер этой газеты пролежал неделю в читальне, и, конечно, с большим интересом фельетон прочли многие. В нем довольно хлестко описаны неблаговидные делишки тех генералов, которые запятнали свою репутацию. Лилиенталь, конечно, не мог равнодушно отнестись к фельетону и газете, опубликовавшей его.
…В середине марта началась окружная военная игра старших войсковых начальников под руководством командующего войсками. На этот раз Самсонов сдержал свое слово: «воевали» в Фергане «красные» против «синих», а о былых «битвах» «русских» с «афганцами» уже не вспоминали. Игра подходила к концу, когда ее пришлось прервать: из Оренбурга прибывал военный министр генерал Сухомлинов. Командующий войсками выезжал в Казалинск встречать его. Этой поездке Сухомлинов в своих воспоминаниях уделил несколько страниц: «Условия службы и жизни в Туркестане, и особенно в Закаспййской части области, были тяжелые. Мой приезд и то, что я, по поручению верховного вождя армии, входил во все подробности обстановки и условий существования войск на окраине, имело, бесспорно, немаловажное значение… В беседах с офицерами после обеда обыкновенно в собрании, меня трогало то жадное внимание, с каким они относились ко всему, что касалось государя… Когда перед выстроенными войсками я передавал привет государя и его благодарность за службу, трудно описать тот неподдельный восторг, который охватывал всю солдатскую массу, наполнявшую ряды колонн».
Так описал Сухомлинов в 1924 году свое пребывание в Туркестане. В моем же представлении это была не инспекторская поездка военного министра, а какая-то увеселительная прогулка. Ташкентский гарнизон видел Сухомлинова только на параде у вокзала, когда он объезжал ряды колонн в форме «кавелахтских гусар». Никакого приветствия войскам от государя Сухомлинов не передавал. Наоборот, по городу ходили слухи, что его больше интересуют дела какой-то хлопковой компании, представителя которой, князя Андроникова, оказавшегося впоследствии, по воспоминаниям самого же Сухомлинова, аферистом, военный министр привез в своем вагоне в Ташкент. Не знаю, может быть, где-нибудь на периферии округа военный министр и входил в нужды войск, но в Ташкенте он явно ими не интересовался.
Весна вступила в свои права, и Туркестанский стрелковый полк вышел в лагеря. Лето 1912 года прошло для меня в обычных командировках от штаба корпуса. В начале мая пришлось в составе комиссии выехать в Керки для проведения опытной мобилизации стоявшего там стрелкового полка. Для меня это был первый опыт мобилизационной работы. Добирались мы до Керки на пароходе: железной дороги туда еще не было, единственным путем сообщения служила Амударья. Амударьинская флотилия считалась военной, пополнялась солдатами из сухопутных частей, а капитанами на ней служили моряки торгового флота. Русло Амударьи чрезвычайно изменчиво, поэтому на борту парохода находился лоцман. Пароходы были старые, плоскодонные. Плыли только днем, а ночью приставали к берегу. Суточный переход не превышал 30 верст. Мелкие перекаты из наносного песка пароход брал с разбегу, а крупные преодолевал часами.
Керки — это маленький городок. Русское население состояло исключительно из солдат и офицеров войсковых частей и семей командного состава. Мобилизационный план полка оказался хорошо разработанным, поэтому комиссии пришлось указать лишь на мелочи, пропущенные в плане. Жизнь командного состава в Керках, как и во всех небольших гарнизонах, была тяжелой, иногда таила много трагического, особенно для молодежи. Помню, как я, будучи командиром роты, наряжался в караул. Предстояло дежурить по казармам. В тот день на ташкентской главной гауптвахте наказание отбывал поручик, служивший в Кушкинской крепостной роте. Попал он сюда за дуэль. Дело было так: однажды в столовой офицерского собрания поручик-сапер услышал нелестный отзыв о своей жене. Нелестные слова произнес поручик стрелкового полка, сидевший в компании офицеров и рассказывавший о своих победах у женщин. Поручик-сапер подошел к столу и попросил поручика-стрелка отойти с ним в сторону. Объяснение окончилось тем, что на следующий день они условились драться. Услав денщика под благовидным предлогом в город, оба офицера, встав посреди комнаты спиной друг к другу с револьверами в руках, разошлись в противоположные углы комнаты. Достигнув своего угла, каждый имел право повернуться и выпустить все семь патронов. Поручик-сапер, приближаясь к углу, вдруг услышал, что его противник взводит курок. Сапер быстро повернулся и увидел, что стрелок уже стоит к нему лицом и целится из револьвера. Поручик-сапер выстрелил навскидку и убил своего противника. Конечно, это была «американская» дуэль, напоминающая те дуэли, которые описывал Брет-Гарт в своих рассказах, а не поединок «по всем преданьям старины». Сапера судили за убийство, но смягчающими обстоятельствами служили показания товарищей убитого, подтвердивших, что он действительно оскорблял честь жены поручика-сапера. Поэтому для последнего дело закончилось только годичным заключением в крепости, а не ссылкой на каторжные работы. И это — не единственный случай в глухих гарнизонах Туркестанского военного округа.
Едва я успел вернуться из поездки, как снова пришлось выехать на рекогносцировку намечавшихся в 1913 году корпусных маневров в районе Ходжента.
Во время этой поездки я пережил сильный приступ тропической малярии и вынужден был дня три пролежать в постели в горах.
Уезжая из роты, я обычно оставлял фельдфебелю подробные указания, чем заниматься, а он мне писал, как идут в роте дела. Однажды получаю от Зубкова письмо, в котором он сообщает, что командир стрелковой бригады генерал Воронов осмотрел 2-й батальон и нашу 7-ю роту. «Все сошло хорошо, — писал Зубков, — вот только со словесностью плохо». Дело не в словесности, решил я. Возвратившись в Ташкент, подробно расспросил Зубкова о смотре Воронова. То, что я узнал, было достойно пера фельетониста. Казарма 7-й роты представляла собой длинную комнату, в которой на наиболее освещенной стене висели плакаты, картины с Архипом Осиповым и другими героями. Входя в казарму, начальство всегда шло по более освещенному проходу. Это и натолкнуло усердного служаку Зубкова разместить вдоль светлой стены тех стрелков, которые были сильнее в словесности, т. е. знали всех «архипов», могли прочитать без запинки «Отче наш» и ответить на вопросы начальства. Я спросил Зубксва, как же он поставил стрелков, ведь кровати с ярлыками были не их. «Как не их? — уставился фельдфебель. — Я заставил перенести и кровати!» Одним словом, было сделано так, что называется, комар носа не подточит. Однако Воронов, войдя в казарму, повернул в темный проход и когда стал задавать вопросы, то получал скверные ответы, даже «Богородицу» один солдат не мог прочитать. Зубков, конечно же, почувствовал себя так, словно провалился сквозь землю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});