Воспоминания о службе - Борис Шапошников

В гарнизонном офицерском собрании бывал редко, но раз в два месяца с 12 часов дня до 2 часов ночи приходилось здесь нести дежурство. Это дежурство было не из приятных. Компания молодых офицеров, подвыпив, не останавливалась перед позорящими звание офицера поступками. Старые полковники и генералы засиживались за картами допоздна, иногда позволяя себе игры, запрещенные в собрании. На тех и других мы, ротные командиры, нашли скоро управу. Однажды, собравшись в полковом собрании, мы, восемь ротных командиров, в присутствии председателя суда общества офицеров вызвали молодого офицера, участвовавшего в скандальных кутежах, и заявили, что просим передать всей компании: при малейшем скандале дежурный по собранию всех перестреляет из револьвера, хотя бы пришлось идти на каторгу. Это подействовало, и больше скандалов не было. Что же касается «старичков», то мы проделывали так. Без четверти два давали звонок. В два часа ночи, обходя игорные комнаты, дежурный переписывал оставшихся, выбирал старшего по чину и докладывал ему, что собрание закрыто, он передает ему дежурство и уходит. В рапорте коменданту города перечислялись фамилии игроков. Не каждому генералу или полковнику хотелось попасть в этот список, а потому они предпочитали вовремя удаляться домой. Так дежурные по собранию смиряли и малых, и старых. Конечно, нас ругали, но мы вели свою линию твердо.

В конце 1911 года Самсонов, впервые за много лет, дал бал в своем генерал-губернаторском доме для старших войсковых начальников и офицеров Генерального штаба. На балу были, конечно, и чиновники гражданских учреждений, а также представители узбекской знати в дорогих, расшитых золотом халатах. Самсонов и его молодая жена оказались радушными хозяевами. Бал прошел весело и непринужденно.

Начальник штаба 1-й стрелковой Туркестанской бригады полковник Рычков начал устраивать у себя вечера с целью поучиться военному делу у молодежи. По натуре ленивый, он не читал выходившей военной литературы, а собирал у себя молодых офицеров Генерального штаба за стаканом вина, внимательно прислушивался к возникавшим спорам по военным вопросам, Я посещал эти вечера иногда не без пользы для себя.

Время катилось незаметно. Приближался день моего доклада в гарнизонном офицерском собрании. За неделю до доклада я получил бумагу с приказанием явиться к генерал-квартирмейстеру штаба округа. В установленный срок я был в приемной генерала Федяя. Особым авторитетом среди офицеров Генерального штаба он не пользовался. «Вы, капитан, будете делать доклад о сражении под Вафангоу. А вам известно, что командующий войсками генерал Самсонов участвовал в этом бою?» Таким вопросом встретил меня Федяй. «Да, известно», — ответил я. «А вы не промахнетесь в своих выводах?» — спросил Федяй. «Нет, не промахнусь». — «Ну пойдемте к начальнику штаба округа». Пришли к старику Глинскому. Тот посмотрел на меня расширенными глазами, как бы говоря: «Вот выискался храбрец. Не сошел ли он с ума?» И задал тот же вопрос, что и Федяй. По своей доброте он посоветовал полегче быть в выводах. Я успокоил обоих генералов. Ведь в сражении под Вафангоу я разбирал главным образом действия японцев, а не русских. Сказав, что будет три оппонента, из них два полковника Генерального штаба — участники этого боя, — генералы отпустили меня, считая, что они сделали все: предупредили молодого штабс-капитана, который одним неосторожным словом мог испортить себе служебную карьеру. Из этого я сделал вывод, что нужно лучше изучить фактическую сторону сражения под Вафангоу, еще раз посмотреть описание военно-исторической комиссии и отчет Куропаткина.

В назначенный для доклада вечер я стоял за кафедрой. Рядом на стуле лежали нужные мне для справок источники. С прибытием Самсонова начался доклад. Спокойно и не торопясь я изложил свою тему. После небольшого перерыва слово было предоставлено оппонентам: полковнику Егорову, бывшему старшему адъютанту штаба Самсонова, а теперь состоявшему при нем для поручений, и полковнику Ахвердову, бывшему старшему адъютанту штаба 1-го Сибирского корпуса, а теперь начальнику мобилизационного отделения штаба округа. Оба они никаких поправок не внесли, а лишь дополнили доклад своими воспоминаниями о ходе боя. Третий оппонент, молодой офицер Генерального штаба Фукс, говорил что-то не по существу. Когда Самсонов спросил, что я могу ответить на выступления оппонентов, я не согласился с Фуксом, а о выступлении обоих полковников сказал, что они дополнили мой доклад. После этого Самсонов остановился на вопросе о боевом охранении. Он по-прежнему считал, что не дело боевого охранения ввязываться в серьезный бой. На вопрос Самсонова, согласен ли с ним, я ответил отрицательно и из описания военно-исторической комиссии привел два примера: отход боевой заставы 1-го стрелкового Сибирского корпуса, потерявшего из полутора тысяч только двух солдат, а затем отход полусотни казаков, стоявшей на пути обходившей фланг 1-го Сибирского корпуса 4-й японской дивизии, причем зачитал из описания, что полусотня отошла по приказанию, полученному от какого-то неизвестного казака. На этих примерах я показал, как русские открыли дорогу 4-й японской дивизии, против которой и пришлось в условиях случайного боя драться дивизии Самсонова. Наше маленькое расхождение во взглядах с Самсоновым оживило доклад. Все ждали, что же будет дальше. А дальше… Самсонов встал, подошел ко мне и, улыбаясь, сказал, что хотя мы не сходимся во взглядах на роль боевого охранения, но он считает мой доклад прекрасным и благодарит за него. Подошел и старик Глинский, довольный тем, что доклад сошел хорошо и был «мягок на поворотах».

Конечно, только юность позволяет не соглашаться с начальством и даже немного критикнуть его. Потом, уже в более зрелом возрасте, мне приходилось переживать такое состояние, но результаты были другие. И передо мной всегда вставал благородный образ Самсонова, несчастно погибшего. В Каннах всегда должен быть с одной стороны Ганнибал, а с другой — Теренций Варрон. Судьба поставила Самсонова под Сольдау на место Варрона.

Наступил 1912 год.

Занятия в роте шли своим чередом. Мои взводные унтер-офицеры хорошо вели боевую подготовку, и я не боялся срыва, хотя не имел ни одного младшего офицера в роте.

Начальник штаба корпуса генерал Лилиенталь привлекал меня временами к работе в своем штабе, правда, без выезда из Ташкента. Нужно сказать несколько слов об этом генерале. Обладая большим опытом, он хорошо знал службу Генерального штаба, но допускал нетактичность и находился под башмаком своей жены. Страдая больным самолюбием, подталкиваемый к тому же еще и женой, Лилиенталь превышал свои полномочия по службе. В 1912 году у эмира в Бухаре случилось какое-то волнение среди его верноподданных, и для консультации к нему направили генерала Лилиенталя. Последний не нашел ничего лучшего, как, присылая телеграфные донесения в штаб корпуса, адресовать их копии и своей жене.