Сначала жизнь. История некроманта (СИ) - Кондаурова Елена

— Защита всегда несколько необъективна, равно как и обвинение, — философски заметил председатель. — Другие возражения имеются?

Прозаик посмотрел на Тося, тот недовольно мотнул головой. Что без толку болтать, если они так и не выяснили, что именно связывает профессора Карлония с Мирой и ее папашей-эльфом. А ведь связь была, Тось это чувствовал всеми частями тела.

— Нет, господин председатель, — сказал Жанурий, опускаясь на скамью.

— Вот и отлично. Кто «за», прошу голосовать.

Большинство членов Совета подняли руки.

— Принято. У кого есть предложения по поводу второго защитника? Может, кто-нибудь желает попробовать себя в этой роли?

В зале зашушукались, члены Этического Совета сидели с каменными лицами и, как ни странно, в обвинители никто не рвался.

— Что, неужели совсем нет желающих?

— У меня есть предложение, — поднялся со своего места профессор Карлоний. — Раз уж желающих не наблюдается, почему бы нам не пригласить в качестве второго защитника города благородного эльфа Аматиниона-э-Равимиэля? Он сейчас находится в комнате для свидетелей вместе со своей дочерью. Уверен, многие из здесь присутствующих подтвердят, что это достойнейший и честнейший господин, и наше разбирательство только выиграет, если он будет принимать в нем участие.

— Протестую! — тут же подскочил Жанурий. — Поскольку в деле упоминается о покушении на честь его приемной дочери, он будет пристрастен!

— Он — сын Ани Милосердной! — срезал его негодующим взглядом профессор Карлоний. — Он не может поступать иначе, как по совести!

— Что-то он не вспоминал о совести, когда хотел увезти Миру, — хмыкнул со своего места Тось.

— Что вы себе позволяете? — возмутился профессор. — Намекаете, что он соврал о своем назначении в Унн?

— Разумеется, соврал, — по-прежнему не вставая, бросил Тось. — Если назначение было настоящим, то эльф давно должен был уехать на новое место работы, а он до сих пор тут отирается.

— Ваши обвинения голословны!

— Мои обвинения очевидны!

— Довольно! — прервал их перепалку председатель. — Кандидатура эльфа отклоняется! Он действительно заинтересованная сторона. Что ж, если у нас нет желающих на место второго защитника, то обойдемся одним, это допускается протоколом. Итак, мы начинаем процесс «Некромант Антосий Черный против свободного города Тирту». Господин Антосий, вам слово!

Тось встал и солидно откашлялся.

— Уважаемый Совет! Достопочтенные жители свободного города Тирту! Я, Антосий Черный, имеющий дар некроманта, прошу у вас справедливости! — Тось почти не волновался, его речь, написанная им в соавторстве с ушлыми литераторами, давно была выучена назубок. — Больше трех лет я жил в вашем городе, у вас на глазах и за это время не совершил ни одного не то, что преступления, но даже просто неблаговидного поступка. Более того, своими скромными трудами я заслужил уважение и доброе отношение к себе многих жителей. Я готов поклясться вам какой угодно клятвой, что причиной всех неправедных деяний, которые мне пришлось совершить в своей жизни, было всего лишь злосчастное стечение обстоятельств, а не моя недобрая воля. Боги свидетели, я всегда пытался жить с людьми в мире и согласии, это окружающие боялись и не понимали меня и, вследствие этого, пытались причинить зло. Я вырос в семье, в которой не было ни любви, ни доверия, ни понимания. Меня некому было учить добру, и мне не к кому было обратиться за помощью и советом. Мои родители давно умерли, но я часто вспоминаю их и думаю, что прояви они ко мне хоть каплю внимания и участия, моя жизнь могла бы пойти совсем по другому пути. Впрочем, я уже давно никого не виню и ни на кого не обижаюсь, судьба наказала их гораздо более жестоко, чем мог бы наказать я. Сейчас я понимаю, что моих родителей, как и всех остальных людей, отпугивал от меня мой темный дар, а не я сам. Но избавиться от этого дара, — Тось картинно развел руками, — я не властен. И рад бы, но не властен. Здесь простирается власть другого существа, гораздо более высокого, чем я.

Тось сделал паузу, и она заполнилась гулкой, напряженной тишиной. Как будто зал внезапно вымер. Хельфа в народе, конечно, не любили, но боялись гораздо больше.

— Так чего же вы хотите, господин Антосий Черный? — не выдержал председатель.

Тось счел это своей маленькой победой.

— Я хочу всего лишь вернуться в свой дом и жить, как любой добропорядочный гражданин Тирту. Я хочу, чтобы меня перестали гнать и травить только за то, что у меня есть дар, и я иногда им пользуюсь, впрочем, не во вред окружающим. Я даже готов признать незаконными все свои действия после моего побега из тюрьмы и выплатить городу штраф за убийство нанятых им черноборцев… Ладно, демоны с ними, с этими деньгами, хотя это и не кажется мне справедливым, платить за тех, кто приходил за моей головой… И, честно говоря, я не вижу ни одной причины, по которой мне можно отказать в моих требованиях. Но если кто-то из присутствующих все же сочтет их несправедливыми, я хочу услышать объяснение, почему это так. Возможно, я действительно чего-то не понимаю в этой жизни. Я закончил, господин председатель!

— Что ж, — председатель отмер и слегка подался вперед, — вы все изложили весьма четко. В зале и среди членов Совета есть такие, кому что-либо непонятно в словах господина Антосия Черного? Нет? В таком случае, продолжим заседание. Слово предоставляется защитнику города Тирту, то есть уважаемому профессору Карлонию.

Глава 14.

«… я сидел в комнате для свидетелей и не мог отвести взгляда от моей дочери. В соответствии с правилами нас рассадили по разным углам, чтобы мы не разговаривали друг с другом, но с моего места я прекрасно видел Миру и не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться ее чертами. О Боги, как я был рад ее видеть! Трудно выразить словами то глубочайшее счастье, то тончайшее и изысканнейшее эстетическое наслаждение, которое я переживал, когда мой взгляд скользил по ее чудному нежному лицу, по изящным маленьким кистям рук, по всей ее стройной фигуре, одетой в скромное светлое платье. Отчего-то сегодня моя дочь решила не надевать традиционную мантию дочерей Ани.

Но, Боги мои Пресветлые, как же удивительно похорошела Мира за то время, что мы не виделись! Я положительно не мог отвести от нее взгляд, хотя находящийся в комнате наблюдатель весьма неодобрительно посматривал на меня. Я знал, что нарушаю неписанные правила этого места, гласящие, что свидетели не должны обмениваться между собой ни словом, ни жестом, ни взглядом, но ничего не мог с собой поделать. В тот момент я был уверен (и эта уверенность присутствует во мне до сей поры), что я никогда в жизни не видел и не увижу существа прекраснее, чем моя приемная дочь.

Впрочем, возможно, я необъективен, и моим сородичам Мира вовсе не показалась бы такой потрясающе красивой. Возможно, я просто вконец очеловечился, и потому не замечаю недостатков своей дочери, как и любой человеческий отец. Я часто имел возможность наблюдать, как люди искренне считают красивыми своих даже самых уродливых детей. За моими же сородичами подобного отношения я никогда ранее не замечал.

А может быть, я просто соскучился по оставившей меня дочери.

Как бы там ни было, я смотрел и смотрел на нее, забыв обо всем. И о переживаниях по поводу своего выступления на проходящем процессе, и о беспокойстве за безопасность Миры в связи с присутствием здесь ее злобного брата-некроманта, и о своем волнении по поводу полученного мной накануне письма от моего собственного брата, в котором он обещается навестить меня в самое ближайшее время.

Я даже забыл помолиться Светлым Богам о благополучном исходе этого странного и отвратительного процесса, в коем собирался принять самое непосредственное участие. Я вдруг отчетливо понял, как много значит для меня моя милая дочь. И во мне все крепло и крепло решение сделать все возможное, чтобы вернуть ее домой и впредь не расставаться с нею ни на минуту….»