Историзм против эклектики. Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии - Юрий Афанасьев

Однако либеральной революции 1789 г., которая определялась программой ее просвещенных руководителей, по мнению Ф.Фюре и Д. Рише, противостояла "неспособность монархии выступить арбитром и пойти на реформы". Кроме того, "вмешательство" народа вначале затормозило, а начиная с народного восстания в августе 1792 г. окончательно "отклонило от курса" рожденную XVIII в. либеральную революцию, ее "занесло", как автомобиль на крутом вираже. Авторы рассматриваемой работы изображают народное движение как ничего общего не имеющее с истинными задачами революции. Парижские санкюлоты, заявляют они, восстают не для защиты Национального собрания и его завоеваний; это выступление является лишь объективным следствием их "стремления защитить самих себя"[136]. Что касается революции крестьян, "громко стучащих в двери буржуазной революции, которая не решается им эти двери открыть" то она якобы не была антифеодальной по своей направленности. Ф. Фюре и Д. Рише, как и многие другие современные историки "Анналов", утверждают, что в XVIII в. во французской деревне уже не существовало феодальных отношений, что дворяне в это время были передовой силой в экономической жизни — они основывали капиталистические предприятия, что сеньория уже почти полностью "обуржуазилась" и стала "колыбелью" аграрного капитализма, а феодальные повинности носили "остаточный характер". В такой интерпретации крестьянские движения в революционный период с их уравнительными требованиями выглядят как "экономически ретроградные"[138] и "политически реакционные"[139].

Утверждения об "отклонении", "заносе", случайном характере всего этапа революции с августа 1792 г. и до термидорианского переворота Ф. Фюре и Д. Рише аргументируют тем, что для "народного вмешательства" не было якобы никаких реальных оснований. "Уже к 1790 г.,—пишут они,—Франция привилегий умирает. Рождается Франция предпринимательства" [141]. Угроза контрреволюции — это всего лишь "психологическое заблуждение", что же касается войны, то она была вызвана якобы "безудержным экспансионизмом Франции"[142]. Обходя таким образом действительные причины широкого участия народных масс в революции, Ф.Фюре и Д. Рише представляют в ложном свете и характер народного движения, которое выглядит в их публикации не как революционное творчество, а как проявление "анархических" иллюзий невежественных масс. Будучи лишенными руководства со стороны "либеральной и просвещенной" буржуазии, народные массы якобы уверовали в магическую силу насилия, что и определило все содержание якобинского этапа революции. Террор и насилие, по мнению Ф.Фюре и Д. Рише, не были "необходимым следствием революции, а представляли собой ее злополучное извращение". Применение насилия они объясняют логикой развития "групповой психологии". В работе Ф.Фюре и Д. Рише руководители санкюлотов представлены как злобные карьеристы; характер крестьянских выступлений определяется обычаями, корни которых уходят в глубь веков, в традиции народной культуры; революционный патриотизм выступает как религия, у которой были свои мученики, своя инквизиция и свои костры. Иными словами, в революции имело место столкновение не только серий автономных событий, но и нескольких комплексов нравов, обычаев, культур. Этим и объясняется глубина "отклонения" революции. Лишь после утверждения термидорианской Директории французская революция, согласно Ф.Фюре и Д.Рише, вновь возвращается к "великому пути, начертанному разумом и богатством XVIII в."[143].

Итак, смысл "нового прочтения" Ф. Фюре и Д. Рише истории Великой французской революции сводится к опровержению ее оценки как революции буржуазной, как рубежа на пути перехода от феодализма к капитализму. Они отрицают решающую роль в революции народных масс, обеспечивших ее победу над контрреволюцией и интервенцией; рассматривают якобинскую диктатуру и якобинство в целом как "время величайших бед"[144], как необоснованный разгул террора и насилия, а не как необходимый, высший этап в развитии революции, в ходе которого она ушла дальше своих непосредственных задач и тем самым обеспечила закрепление своих буржуазных завоеваний.

Подобное "прочтение" истории французской революции стало возможным лишь в результате рассмотрения революционного процесса вне связи с общественно-историческим процессом в целом, в отрыве от структуры французского общества "старого порядка". Видимо, именно этим объясняются в конце концов яростные атаки историков третьего поколения "Анналов" против идеи "глобальной истории" Ф.Броделя. Как мы уже не раз подчеркивали, в основе своей эта идея рациональна, она включает в себя научные представления об обществе в целом. Хотя у Ф. Броделя эта идея и не была последовательно реализована, она, однако, сохранялась как авторская цель, как ориентир дня всей исторической школы "Анналов" и объективно вела к познанию истины. Поэтому по мере наполнения рациональным знанием идея "глобальной истории" становилась все более опасной, подрывающей идеологические основы буржуазного обществоведения. Установление в ходе исторических исследований проявления тесной многосторонней связи экономики, социального строя, политики и идеологии невольно наводило на размышления о закономерностях исторического процесса, о причинах качественных изменений в обществе. Идея "глобальной истории" становится тем более "рискованной", если ее придерживаться при исследовании революционных процессов. Она предполагает необходимость рассмотрения революции в неразрывной связи со всей структурой общества. В этом случае и сама революция с неизбежностью предстанет как проявление кризиса данной структуры.

Вот почему Ф. Фюре решительно выступал в теории против "постулирования наличия целостной структуры "глобального общества" и причин взаимодействия между различными его уровнями" и ратовал за "исчерпывающий перечень и описание частного вида систем". На практике это позволило ему вместе с Д.Рише искусственно обособить "три революции", "концептуализировать и анализировать каждую автономную политическую и идеологическую динамику как таковую"[145], представить их столкновения как непредвиденные случайности, вызвавшие "отклонение" от "нормального" буржуазного течения либеральной революции 1789 г. Действия социальных групп в ходе революции, не будучи обусловленными законами развития общества, с легкостью объясняются Ф.Фюре и Д.Рише в одном случае мифическими представлениями, в другом — психологией толпы. Разумеется, при этом не остается никаких оснований для того, чтобы назьюать французскую революцию буржуазной, смотреть на нее как на важный рубеж в истории страны, как на разрез "старое—новое"[146]. Само понятие "буржуазная революция" стало для Ф.Фюре "мифом", "метафизическим чудовищем"[147]. Нет нужды прибегать и к понятию исторической необходимости; оно рассматривается Ф.Фюре как одно из проявлений "финалистской философии" и "религии прогресса"[148]. В любом предшествующем событии, считают Ф. Фюре и Д. Рише, будь оно даже случайным, всегда можно попытаться отыскать смысл настоящего и будущего. Так они снова водворяют в историю иррационализм и случайность.

Очевидна и политическая направленность работы Ф.Фюре и Д.Рише. В ней не просто противопоставляется реформистский путь развития общества - революционному, что давно уже стало нормой для всей буржуазной историографии. В условиях нарастания массовых революционных движений, нарушающих "нормальное" функционирование буржуазного строя, Ф. Фюре и Д. Рише продемонстрировали способность этой историографии выполнять "вахтенные" функции. На это ее качество обратил внимание еще Ж. Лефевр. Уместно задать вопрос,—писал он в 1956 г.,— почему интерпретация революции или, скорее, некоторых революций как мифа встречает одобрение. Не приходится сомневаться в том, что это отражает идеологическую эволюцию господствующего класса под влиянием демократического натиска, и главное натиска русской революции; чувствуя себя в опасности, он отрекается от восстания предков, обеспечивших ему преобладание, потому что видит в нем опасный прецедент"[149]. Сегодня атаки ведутся уже не только на некоторые из революций. Стратегия буржуазной историографии состоит в том, чтобы вообще изгнать "демона революции" из сознания людей.

Хотя работа Ф.Фюре и Д.Рише направлена непосредственно против Великой французской революции, в ней преследуются более широкие цели. По их конструкциям, любое вмешательство масс в осуществление буржуазного проекта сверху бесполезно. Оно способно лишь затормозить реформаторскую деятельность просвещенных верхов и принести вред обществу в виде разрушений, необоснованного насилия и ненужных жертв. В конечном же счете буржуазия всегда останется абсолютной госпожой своей судьбы, поскольку только ей принадлежит видение будущего человечества. Таков антикоммунистический подтекст работы Ф.Фюре и Д.Рише "Революция". Есть в этой работе и прямые выпады против первой в мире социалистической революции. В отличие от "ясновидящей" французской буржуазии 1789 г., которая "знала историю, которую она делала", большевики изображаются здесь "утопистами" и утверждается, что практика построения реального социализма оказалась якобы прямой противоположностью их "утопиям"[150]. Подобные разглагольствования звучат как предостережение всем, кто намерен связать свою судьбу с социалистическим будущим человечества.