Историзм против эклектики. Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии - Юрий Афанасьев

Внимание Э.Ле Руа Ладюри к детали, к единичному и особенному — это не дань безотчетной любознательности. Для него это метод, стиль и смысл исследования. Индивидуальные и коллективные проявления исторической действительности, органически интегрированные в многовековые экономические и духовные структуры, должны были по замыслу Э.Ле Руа Ладюри предстать в виде тотального социального феномена. Фактически же был представлен фатальный феномен, лишенный социального содержания. Причины крестьянских выступлений Э.Ле Руа Ладюри усматривает не в классовых противоречиях средневекового общества, а лишь в материальных тяготах и невзгодах широких масс крестьян, которые в свою очередь он объясняет тем, что "увеличение количества людей не сопровождалось пропорциональным возрастанием богатств общества"[104]. Форма крестьянских выступлений, их характер определяются у Э.Ле Руа Ладюри пределами общей культуры рассматриваемой эпохи, но культуры не в "узком" смысле этого слова, а понимаемой с учетом самых "глубинных ее основ"-до проявлений бессознательного [105].

Этой стороне проблемы Э.Ле Руа Ладюри отводит особенно много места во всех своих исследованиях. Крестьянские выступления на протяжении всего периода средневековья представлены им как "конвульсивные массовые истерии", "бунты", "брожения". "Бунты и шабаши,—пишет он,—имеют некоторые глубоко родственные черты на уровне психических структур и бессознательного. В обоих феноменах—в восстании и в колдовстве время от времени действительно обнаруживается схема инверсии, продолжение сна — эта мнимая резкая перемена в реальном мире, столь частая в мифической мысли и в "первобытном мышлении". Ничего удивительного, если эта инверсия связана с некоторыми типами восстаний, химерических, несбыточных или действительных и зачастую безнадежных, полных отчаяния, так как изменить порядок вещей в мире, перевернуть его вверх дном-это не означает революционизировать его, ни даже действительно преобразовать; тем не менее это значит элементарно оспаривать его, отрицать, провозглашать разногласие с ним" [106].

Понятно, почему Э.Ле Руа Ладюри часто ссылается на К. Леви-Стросса даже тогда, когда пытается объяснить смысл и характер крестьянских восстаний первой половины XVIII в.[107]

Второй причиной "социальной инверсии", т.е. стремления крестьян не преобразовать мир, а увидеть его перевернутым "вверх ногами", и сопровождавших крестьянские выступления проявлений "истерии", "дикости", "насилий", "ошеломляющей агрессивности"[108] является, по Э.Ле Руа Ладюри, "сексуальное торможение", имевшее место вследствие строгих норм гугенотской и янсенистской этики, которых неукоснительно придерживались крестьяне, и поздних браков (25 лет для женщин и 29 лет для мужчин)[109][55]. В этой области самым подходящим советчиком для Э. Ле Руа Ладюри оказался Фрейд.

Очевидно, что в историческом исследовании такого сложного явления, как крестьянские движения различных периодов средневековья [110], следует рассматривать всю совокупность фактов и обстоятельств, включая различные явления психологического и физиологического порядка. Однако повышенное внимание Э.Ле Руа Ладюри к явлениям подобного рода обусловлено, как это показывает анализ его работ, не только заботой о полноте исторического анализа. На конкретно-историческом материале он наглядно продемонстрировал теоретическое положение М.де Серто о переориентации буржуазной исторической науки с "отношения общества к самому себе", т.е. с проблем социальной истории как ее "центрального сектора" вплоть до середины XX в., на пограничные зоны между "природой и культурой". Не классовые антагонизмы, согласно концепции Э.Ле Руа Ладюри, лежат в основе крестьянских движений и определяют их содержание. Эти основы следует искать в климатических и биологических факторах, от которых зависит состояние агрикультуры, в технологии, определяющей собой пределы возможного в расширении производства, в демографии, в подсознательном словом, в естественных условиях, которые немедленно дают себя знать, как только "общество вообще" перестает с ними считаться. Отсюда "бродяжничество" Э.Ле Руа Ладюри как историка в поисках границ между "данным" и "творимым" от гляциологии к дендроклиматологии, от медицины к этнологии и т. д.

Рассмотренные выше такие категории, как "большой аграрный цикл" Э.Ле Руа Ладюри и "структура цивилизации" XIV— XVIII вв. П.Шоню, являются убедительным свидетельством, что представленное "Анналами" направление в современной буржуазной историографии сводит все исторические изменения к колебательным, циклическим движениям в экономике и демографии, к конъюнктурным пульсациям, игнорируя их качественный характер. Последние работы по климатологии - это по существу еще одна попытка отыскать основу этих изменений не в противоречиях, присущих способу производства, а во внешних по отношению к обществу факторах. Если к этому добавить, что современная буржуазная историография нередко рассматривает и любые социальные институты, сознательную, целенаправленную деятельность людей в обществе как "временные модальности универсальных законов, в которых заключается подсознательная деятельность рассудка"[111], то можно представить степень проникновения биологии и натурализма в гуманитарные науки.

Если теперь с учетом вышесказанного об исходных принципах и основных тенденциях, присущих квантитативной, или серийной, историографии, попытаться представить прошлое человечества, воссозданное в соответствии с этими принципами, получится довольно серая и безжизненная картина. Перед нами предстанет история раздробленная, без развития и без людей. После рассмотрения таких понятий, как предмет исторической науки, техника и методы исторического исследования, историческое развитие, в том виде, как они представлены в теории и на практике квантитативной, или серийной, историей, такой финал не будет выглядеть как некая случайность или недоразумение. Озабоченные совершенствованием методов исследования и стремлением получить знание о прошлом человечества которое бы по степени объективности, достоверности могло быть приравнено к естественнонаучным знаниям об органической и неорганической природе,, представители квантитативной историографии не учитывают специфику предмета исторической науки. В результате этого основополагающие принципы историзма приносятся ими в жертву "квантифицируемым индикаторам отдельных элементов исторической реальности", и общество, исторический процесс, как таковые, остаются за пределами их научных интересов.

В одной из работ известного советского философа А. Ф. Лосева [112] дается убедительное обоснование невозможности изучения истории такого предмета, о котором неизвестно, что он собой представляет. Ясно, что предварительное представление о предмете неизбежно будет абстрактным; конкретным знанием оно может стать только в результате соответствующего исследования этого предмета в его историческом развитии. Тем не менее такое представление о предмете должно быть все же достаточно существенным, чтобы в процессе исторического исследования не терялся из виду сам этот предмет.

Необходимым условием успешного исторического исследования должно быть предварительное знание о том, что представляет собой общество и общественное развитие.

Давая определение таким понятиям историзма, как становление, движение и развитие, А. Ф. Лосев подчеркивает, что общественным развитие становится тогда, когда две различающиеся между собой категории объективного и субъективного сливаются в нечто единое, т.е. создается единство определенного рода противоположностей. Это единство представляет собой уже совершенно новое качество по сравнению с теми двумя противоположностями, из которых оно возникло. "Это новое качество вовсе не есть только объект, хотя бы и органический, и вовсе не есть только субъект, хотя бы даже ощущающий и мыслящий.

Здесь все субъективное и личностное подчиняется объективной и внеличностной закономерности, а все природное уже перестает быть только чем-то вне сознания и вне человека. Эта новая ступень категории развития есть не что иное, как категория общества или общественности... Общество есть такая качественная ступень, которая выше отдельных человеческих субъектов, не сводится к ним, не является их простой и механической суммой. Оно обладает уже самостоятельным бытием, которое определяет собою и всякую личность, и все природное, что втянуто в его область"[113].

Теоретический просчет таких историков, как Ф. Фюре, П. Шоню, Э.Ле Руа Ладюри, и других, о которых говорилось выше, заключается прежде всего в непризнании ими той истины, что общество обладает самостоятельным бытием, специфическим качеством целого. Более того, в качестве исходного принципа они провозглашают необходимость предварительного раздробления совокупной исторической реальности на множество изолированных элементов. Иными словами, теоретические посылки, на которых основываются их исторические исследования, являются ложными. Отсюда вытекает и искаженное представление ими характера исторического развития. Поборники квантитативной, или серийной, историографии не усматривают в обществе ту область, где происходит и развивается единство и борьба противоположностей объекта и субъекта. В силу этого они оказываются не в состоянии адекватно выразить развитие ни отдельных элементов, ни общества в целом. "Целое,—пишет А.Ф.Лосев,— всегда существует только в определенном соотношении со своими частями, а его части отражают на себе свое целое. Поэтому и весь исторический и весь историко-культурный процесс... с одной стороны, может пониматься в своем соотношении с образующими его элементами, т.е. его можно понимать и как природу, и как внутреннюю жизнь личности; а с другой стороны, этот исторический процесс может рассматриваться и в своем чистом историзме, именно в той своей новой качественности, которая является новой и в отношении втянутого в этот процесс природного или органического развития, и в отношении субъекта и личности"[114].