Отступник - Александр Лидин

Цветы на окне — мохнатые стебли; красно-коричневый глиняный горшок; маленькие красные цветочки, которые каким-то чудом расцвели в начале декабря…

Придя с работы, Светлана нашла Павла сидящим у окна. Он сидел, пустым взглядом уставившись в круговерть снежинок за стеклом. Он был несчастным и сам на себя не похожим. Что-то ушло из него. Та загадочность, самоуверенность, мужественность, которая привлекала в нем Светлану, исчезла. Теперь он стал простым врачом — неудачником, чья жизнь сложилась в череду серых, будничных дней.

Светлана была поражена. Как такое могло случиться? Или что-то произошло с ней самой, и теперь все вещи видятся ей в ином свете?

Павел сидел, тупо глядя в окно, загипнотизированный круговертью поднимающейся метели. О чем он думал? О своей вине? Скорее всего, нет. Он впал в ступор.

— Павел, — Светлана нежно положила руку ему на плечо. — Пашенька, что с тобой?

Он дернулся, словно в него ударила молния, но ничего не ответил.

— Да что с тобой, в конце концов?!

— Отстань! — его голос был неприятен, груб.

Но тело еще помнило его ласки, трепетное прикосновение его губ. В ушах ее эхом еще звучали слова любви.

— За что, Пашенька?

И на мгновение ему показалось, что перед ним не Светлана, а та противная рыжая вобла, которую он лишил девственности и убил в десятом классе. Он почувствовал, как тошнота воспоминаний подкатывает к горлу. Никогда он не забудет ее широко открытых от удивления глаз. Окровавленного лица…

Тогда Светлана сняла со стены гитару. Осторожно коснувшись пальцами жестких струн, она стала наигрывать мелодию, столь же грустную, как мысли Жаждущего.

Я не знаю, что именно произошло в тот вечер между Павлом и Светланой. Она никогда мне об этом не рассказывала, и я не хочу фантазировать, воссоздавать сцену за сценой гибель их любви. Что он мог сказать ей? Что он — убийца? Назвать себя наркоманом? Не знаю. Но до трагической развязки случилось еще одно происшествие.

Павел навестил Валентину.

Он пришел не в склеп к Викториану, а домой к Валентине. Пришел с букетом цветов, коробкой дорогого торта и бутылкой пятизвездочного коньяка. Это случилось через неделю после ритуала экзорцизма, на следующее утро после того, как он выгнал из своей квартиры Светлану — о чем тогда мы и не подозревали.

Была суббота.

Утро.

Он долго звонил, переминался с ноги на ногу.

Когда Валентина открыла ему, он протянул ей цветы.

— Здравствуй.

— Привет… — неуверенно протянула она, принимая букет.

— Я пришел… — Павел на какое-то мгновение замялся. — Я пришел поблагодарить тебя.

Валентина не предложила ему пройти, она лишь шагнула назад, и он вошел, ввалился в прихожую. Как он изменился. Из нас троих Валентина видела его последней. Она сказала, что больше всего тем утром ее поразили глаза Жаждущего. Они стали пустыми. В них исчез блеск.

Павел сбросил пальто, и они прошли на кухню.

Все так же молча Валентина поставила чайник на плиту и, поправив халат, села, уставившись на Павла.

— Ну? Зачем ты пришел?

— Я… я не знаю, — ответил он, опустив глаза. — Наверное, поблагодарить… Тогда я убежал, был сам не свой… — голос его звучал неубедительно, тускло. И только тут Валентина поняла, как он изменился: Павел стал тусклым, выцвел, словно старая фотография. — Я хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделала. — Павел опустил голову. — Я расстался со Светланой.

— И это повод ломиться ко мне в квартиру в семь утра?

— Я хотел видеть тебя.

— А если бы я была в эту ночь не одна?

Павел словно не слышал ее слов.

— Знаешь, эти дни я часто видел тебя во сне.

Валентина еще раз внимательно осмотрела своего гостя, словно увидела его в первый раз.

— Это не повод…

— Ты знаешь, — продолжал мямлить Павел. — Я все время вижу тебя, стоит мне только закрыть глаза… Это как наваждение. Мне кажется, что я… тебя люблю, — последние слова он сказал так тихо, что Валентина едва их расслышала.

Она помрачнела. Такой поворот событий ей совершенно не понравился. Она была воином Искусства — сукой. И особенно она не любила навязчивых кавалеров. Кроме того, она очень хорошо помнила другого Жаждущего, стоящего на коленях перед алтарем, на котором лежало ее изуродованное тело.

— Мальчик, — тон ее резко изменился. Дружеское недоумение сменилось ледяным холодом отчуждения. — По-моему, тебе надо валить отсюда. Я сделала для тебя уже больше, чем достаточно.

— Ты не понимаешь… — голос Павла был по-прежнему тихим. — Я все время думаю о тебе, вспоминаю, как мы… Ну, помнишь. Я все время вспоминаю, как здорово тогда было. И тебе ведь тоже тогда было хорошо… а? — он потянулся вперед, желая коснуться ее руки, но Валентина отдернула ее, словно Павел был чумным.

— Убирайся!

— Но послушай…

— Убирайся!

— Но я теперь другой. Я…

— Вон!

Павел и не думал уходить. Он сидел, понурив голову и уставившись в пол.

Валентине пришлось схватить его за руку и силой отвести к двери. Павел не сопротивлялся, но шел с неохотой. Он что-то бубнил про себя, просил выслушать его. То говорил что-то о своей вине, то начинал шептать комплименты Валентине. Но все слова его звучали пошло, мерзко и фальшиво.

Вначале на лестничную площадку вылетел он сам. Следом его пальто, торт. Бутылка коньяка фонтаном брызг разлетелась о стену, пролившись дождем на бесформенную лепешку бисквита, потерявшего кремовую вершину.

— И чтобы больше я тебя никогда не видела!

Валентина изо всех сил хлопнула дверью.

Почему она выгнала его? Что оттолкнуло ее от Павла, и что привело Павла к ней?

Когда она рассказала нам об этом, Викториан лишь усмехнулся. Исполнив просьбу Павла, он чувствовал себя слегка виноватым перед Искусством и считал, что должен разобраться во всех последствиях эксперимента.

— Значит, он пришел к тебе признаваться в любви?

— Да, мне так показалось. Но любовь ли это?

— На следующий день после того, как выгнал Светлану?

— Он так сказал.

Колдун задумался.

— Ты знаешь, Искусство никогда не упускает своего. Мне кажется, твое вмешательство в его внутренний мир сильно повлияло на его разум. Ты раньше в нем ничего особенного не замечала?

— Нет… Возможно, он иногда был немного грубоват, — задумчиво протянула Валентина.

— Тогда надо искать ответы в твоем путешествии…

И Валентина стала в очередной раз пересказывать, что же случилось с ней там — в мире Мухи. Викториан заставлял ее рассказывать об этом снова и снова, задавал вопросы, пытаясь воссоздать ее путешествие в мельчайших деталях. Но Валентина слишком плохо помнила эти детали. Случившееся напоминало страшный сон, где отдельные происшествия выпадали из памяти или смазывались, видоизменялись и постепенно стирались, как запись на старой магнитофонной пленке.

Трудно ли человеку убить себя?

Наверное, да.

А если человек уже убил многих и привык к Смерти?

Тишина. Где-то за стеной мерно топали сапоги надзирателя. В такт часам на стене коридора.

Тик-так. Топ-топ. Тик-так.

Дрожащие пальцы с трудом нащупали узел галстука. Почему они не отобрали его? Обычно, когда человека сажают в КПЗ, у него обязательно забирают галстук и шнурки.

Из карманов Павла выгребли все, а вот галстук оставили. Почему?

И почему его посадили в одиночку?

Он попробовал на крепость серую полосу галстука; пальцем провел по острому заглаженному краю. В полутьме камеры предварительного заключения можно вообразить, что галстук — огромный нож, и достаточно провести глубокий надрез…

Но Павел не видел галстука. Глаза его все еще были слепы от сияния настольной лампы, которую следователь на допросе развернул так, чтобы свет бил ему в глаза.

— Где вы были вечером пятнадцатого ноября?

Какой это был день — пятнадцатое ноября? Вторник… Среда… Что случилось в этот день? Павел не помнил. С тех пор прошло больше трех месяцев. А следователь дотошен. Он поднялся из-за стола, потянулся вперед. Его лицо, словно лик неведомого демона, проступило из темноты, и свет лампы, накладывая грим искаженных теней, сделал его поистине ужасным.

— Где вы были пятнадцатого ноября?

Где он был? Мысли разбегаются. Вот заплаканная Светлана собирает вещи. Вот он с криком: «Пшла вон, дура!» выталкивает ее за дверь. Что с ним случилось? Почему он стал так груб с ней, с той, которую всего несколько дней тому назад обожествлял? Той, ради которой согласился отказаться от своей силы, отринуть часть «божественного», сокрытую в нем?

А Валентина? Как случилось, что она заняла в его мыслях место Светланы? Почему? Почему он теперь сгорал от страсти к женщине-воину? К убийце, исполняющей волю неведомого Отдела? Вот он вылетает из ее квартиры на лестничную площадку, и Валентина швыряет вслед ему торт и бутылку…