Первый эйдос - Дмитрий Емец

Ната неторопливо размахнулась и отвесила ему затрещину.

– Ты самый мерзкий мелкий идиот во всей Москве! – произнесла она.

Антигон скромно потупился. Ему давно не говорили таких приятных вещей.

– Она это всерьез, – сказала Ирка, хорошо понимавшая нюансы.

Кикимор ее не услышал. Он был очарован.

Тем временем неуемная Вихрова уже открыла сезон охоты на Багрова.

– Извини, что я не поцеловала тебя, когда мы знакомились! У меня герпес, – задиристо сказала она.

– Ничего. На мою желтуху он не прилипнет, – хладнокровно ответил Матвей.

Ната нахмурилась. Она смутно ощутила, что сердце Матвея занято, а для девушки ее типа это сигнал к атаке. Ната будто случайно переместилась так, чтобы на ее лицо упал свет, поймала взгляд Багрова и мгновенно провела несколько беспроигрышных мимических комбинаций. Поиграла бровями, хрипло засмеялась, длинными пальцами скользнула по щеке. Ресницы кокетливо дрожали. Белые зубки нетерпеливо покусывали нижнюю губу, изредка высовывался дразнящий кончик языка. В этот момент Ната напоминала хорошенькую юркую змейку, которая, недавно сменив кожу, скользит по песку.

Бесполезно. Даже после пятой мимической серии Матвей остался холоден, как морозильник. Он вежливо улыбнулся Нате и отправился к столу резать колбасу. Нате это не понравилось. Для профессионала всегда горько, когда он терпит неудачу.

Не желая сдаваться, Вихрова переместилась к столу вслед за Багровым и заставила его вновь поднять глаза. Теперь она не таилась. Складка кожи на лбу пошла зигзагом. Рот задергался. Лицо мялось как резиновая игрушка. Это было уже не обычное небрежное кокетство, а тяжелая магическая артиллерия, разящая, как коса Мамзелькиной. Антигон, окончательно сомлевший от любви, корчился на полу, как червь на газовой конфорке. Он пытался подползти к Нате и поцеловать ее ботинок. Даже Меф против своей воли сделал к Нате большой шаг. Опомнился. Отвернулся. Вытер пот со лба.

Один Багров смотрел на Нату все с той же вежливой отрешенностью, хотя, пожалуй, и не без любопытства.

– Тебе нехорошо? Хочешь колбаски? Ничего, что полукопченая? – спросил он ласково.

Лицо у Наты застыло. Ей хотелось взять палку колбасы и шарахнуть Багрова по голове. Вместо этого Вихрова круто повернулась и отошла от Матвея.

– Он некромаг. Он может полюбить лишь однажды. Если полюбит во второй раз – умрет, – шепнула ей Ирка.

Шепнула и усомнилась, так ли это. Рассуждая формально, Багров не столько некромаг, сколько ученик волхва, практикующего некромагию.

Параллельно Ирка неожиданно поймала себя на том, что все это время ревновала Багрова к Нате, и теперь испытывала радость от того, что та села в лужу. Эта бедняжка явно привыкла стричь парней как овец. А тут – гляди-ка! – ничего не перепало. Только угостили полукопченой колбаской. Оно и понятно: печенья-то на всех не хватает.

Ната недоверчиво поморщилась. С Иркой она общалась как с убогой, роняя слова как милостыню, по три звука в минуту. Хотя Ната вела себя так со всеми дочерьми Евы без исключения. Ей были интересны только сыновья Адама.

– Бред! Все некромаги так говорят. Это у них мулька такая. Мужчине надо не в душу заглядывать, а в паспорт, – отрезала она.

– Матвей! У тебя есть паспорт? – окликнула его Ирка.

Паспорта у Багрова не оказалось, равно как и московской прописки. Он даже затруднялся сказать, какая у него дата рождения. Озвучь он ее, в паспортном столе вежливо попросили бы подождать четверть часа в коридоре, пока будет готов документ, а сами вызвали бы психиатрическую «Скорую» с крепкими дядями в мятых халатах.

Матвей закончил резать колбасу и принялся открывать консервы. Он делал это лихо, едва касаясь банок ключом, что дало Нате возможность ввернуть комплимент про настоящую мужскую работу.

– Я бы никогда так не смогла! – сказала она.

Меф вспомнил, как полгода назад Арей, взбешенный ленью Вихровой на тренировках, забросил Нату в спортзал к борцам-вольникам, потребовав, чтобы она вышвырнула всех вон. Из оружия у Наты был лишь шест. При этом, чтобы Вихрова не применяла свой дар, он заморозил ей мышцы лица. И самое интересное, что Ната справилась. Действительно, где ей открыть консервную банку?

Антигон тем временем извлек из кипящей воды «Макфу», которая вопреки всему не превратилась в клейстер. Мефодий подумал, что его поездка к валькирии смахивает на заурядные гости. Для полноты ощущений не хватает только музона и парализованной бабули, которая лежит в соседней комнате и упорно отказывается освободить жизненное пространство, умотав на улицу.

Буслаев сам не понял, как стал резать хлеб. Кажется, вызвался, чтобы не стоять истуканом посреди тесной комнаты, служа промежуточным аэродромом для пролетающих мимо мух.

«Ну вот! И как мне теперь, интересно, разбираться с валькирией?» – подумал Мефодий. В сложившейся ситуации было бы глупо размахивать мечом, перерубая потолочные балки, и громовым голосом требовать объяснений.

– Никого особо не приглашаю, но все готово, – устало сказал Багров.

Ирка заметила, что Мефодий едва заметно поднял брови. Багров вел себя как хозяин – как настоящий расслабленный хозяин, а не хлопотун, который и на стул не присядет, порываясь каждую секунду бежать на кухню что-то переворачивать или выключать.

«Надо бы и мне немного проявить себя хозяйкой!» – подумала Ирка и напряглась, размышляя, что бы такое ей произнести, чтобы все вспомнили, что «Приют валькирий» все же не «Берлога некромага».

– Хорошо бы на бутерброды сверху положить петрушку, – сказала она.

Валькирии почудилось, что ее слова упали на дно глубокого колодца. Воцарилось вежливое молчание.

– Зачем? – наконец спросила Ната.

– Это было бы красиво, – беспомощно сказала Ирка.

– Что? Правда?

Ната замаскировала зевок, превратив его в вежливую улыбку. Один верный Багров благородно попытался поддержать Ирку и даже запоздало извлек из воздуха влажный пучок петрушки, однако Ирке было уже не до украшения бутербродов. Она молча взяла петрушку, села за стол и стала демонстративно, с вызовом жевать ее, ощущая себя заблудившейся козой.

Ей хотелось вызвать группу чистильщиц во главе с Таамаг, чтобы они всех тут поубивали. Некромаг и два ученика мрака, один из которых Буслаев! Для валькирий с их черно-белым видением мира и суровой решимостью выпалывать зло – самое оно.

Пока Ирка упрямо давилась петрушкой, Мефодий таскал с бутербродов колбасу. Как мужчина и хищник, хлеб он ценил меньше мяса. Изредка он поглядывал на валькирию. Мефу чудилось, что она щекочет ему память далеким ускользающим воспоминанием. Меф пытался нашарить его, отделив от множества других, однако воспоминание упорно сопротивлялось, и вместо него память ловила какие-то маловажные подробности. Например, Меф услышал навязчивый и дразнящий запах резины. Так пахнут новые велосипедные покрышки, когда вносишь их с улицы в тесноту квартиры.