Суворов - Вячеслав Лопатин

В отличие от Джонса Суворов знал, какой губительный вред батареям на косе может принести массированный огонь с турецких кораблей. Его расчет основывался на внезапности ввода батарей в действие и только после решительного успеха, когда суда противника будут ретироваться через пролив, — и он оказался правильным.

В письме Рибасу он дает «пирату» и другим морякам язвительную характеристику: «Поль Джонс страшится варваров. Служба наша ему внове, делать ничего не желает, а посему батарея — повод для проволочек или для того, чтобы сказать на мой счет, что я ничего делать не желаю. Вот тайна англо-американца, у которого вместо Отечества — собственное его благополучие… Таковы же Чесменский, Войнович. Чего им еще надобно? Коли по прихоти их не сбывается, сразу грозят отставкой… Это мое зубоскальство, хотя и против моей воли». Рибас предупредил Попова: «Снова черт вмешался между Нассау и Джонсом. Но любят ли они друг друга или нет, это не наше дело. Лишь бы не страдали люди, состоящие под их командой, и благо государства»[9].

Шестнадцатого июня опытный командующий турецким флотом Газы Хасан воспользовался попутным ветром и снова двинул в лиман свои легкие суда, поддерживая их линейными кораблями и фрегатами. Это была ошибка: на мелководье кораблям было трудно маневрировать. Сразу же сел на мель корабль самого капитан-паши. Флот был вынужден лечь в дрейф. Утром русские гребные суда под командой Нассау, Алексиано, Корсакова и Белого атаковали противника. Капитан-паша покинул свой неподвижный корабль и пересел на легкое судно. Еще один линейный корабль и два фрегата были объяты пламенем и взорвались.

С особенным мужеством и искусством дрались запорожцы. Их предводитель Сидор Игнатьевич Белый был смертельно ранен. «Алексиано, не будучи командиром, всем командовал, — писал Рибасу Корсаков, — по его совету во всём поступали. Где он, там и Бог нам помогает, и вся наша надежда была на него».

Но, как говорят французы, «на войне как на войне». Старшим начальником был Нассау, ему и достались лавры. Повезло и недавнему знакомцу Суворова молодому графу Дама: в его руки попал важный трофей — флаг самого турецкого адмирала.

«Ура! Светлейший Князь. У нас шебека 18-пушечная. Корабль 60-пушечный не палит, окружен, Адмиральский 70-пу-шечный спустил свой флаг. Наши на нем», — доносил Потемкину Суворов. В записке, посланной им Нассау, сквозит ревность: «Увы! Какая слава Вам, блистательный Принц! Завтра у меня благодарственный молебен. А мне одни слезы».

Но Александр Васильевич все-таки внес лепту в окончательную победу. Ночью, когда турецкие корабли попытались выйти в море, заговорили суворовские батареи. Внезапность обстрела деморализовала турецких капитанов. Они решили, что сбились с курса и вместо пролива подошли к Кинбурнской крепости. Корабли стали на якорь. Раскаленные ядра, пробивая корабли насквозь, наносили тяжелые повреждения. Суворовские артиллеристы потопили семь судов (экипажи до 1500 человек, вооружение — 120—130 орудий). Сам он послал шлюпку к Нассау с предложением добить противника. Несмотря на протесты Джонса, боявшегося за свою оставшуюся без прикрытия эскадру, Нассау и Алексиано ринулись в атаку; пять линейных кораблей было сожжено, один фрегат взят невредимым. «Теперь у нас на Лимане идет окончательное, — радостно сообщил Потемкину Суворов. — В дыму слышно "ура!"». И, наконец, наступил финал сражения: «Виктория… мой любезный шеф! 6 кораблей».

Потемкин получил это известие на марше армии к Очакову. «Мой друг сердешный, любезный друг, — писал он Суворову. — Лодки бьют корабли, и пушки заграждают течение рек. Христос посреди нас! Боже! дай мне тебя найтить в Очакове. Попытайся с ними переговорить, обещай моим именем цельность имения и жен и детей. Прости, друг сердешный, я без ума от радости. Всем благодарность, и солдатам скажите».

В вихре дел Александр Васильевич успел отправить письмо в Смольный институт Наташе: «Здравствуй, Суворочка, с столь знатными победами. Тебе в подарок план».

Моряки были щедро награждены. За первую победу Нассау получил Георгия 2-й степени, за вторую — чин вице-адмирала и богатое имение. Алексиано по представлению Потемкина был пожалован в контр-адмиралы. Джонс, чья эскадра так и не приняла участия в сражении, получил орден Святой Анны, как и сидевший в Херсоне Мордвинов. Наиболее отличившиеся офицеры были награждены Георгиевскими крестами или богато украшенными шпагами с надписью «За мужество, оказанное в сражениях на Лимане Очаковском». Георгия 4-й степени получил и счастливчик Дама.

«Мы лодками разбили в щепы их флот и истребили лутчее, —доносил 19 июня Потемкин императрице. — Вот, матушка, сколько было заботы, чтобы в два месяца построить то, чем теперь бьем неприятеля. Не сказывая никому, но флот Архипелажский теперь остановить совсем можно… Бог поможет — мы и отсюда управимся».

Успех следовал за успехом. 1 июля флотилия Нассау уничтожила турецкие суда, спасавшиеся под стенами Очакова. В сражениях в лимане противник потерял 15 кораблей, не считая более мелких судов — целый флот, превосходивший Севастопольскую и Херсонскую эскадры вместе взятые. 3 июля в морском сражении севастопольцы заставили турецкий флот отступить.

Победы на юге имели важное стратегическое значение. 25 июня после устроенного в Петербурге благодарственного молебна за победу в лимане в столицу пришло известие о нападении шведов на пограничный укрепленный пункт Нейшлот. Король Густав III не без подстрекательства Англии и Пруссии открыл военные действия поблизости от столицы Российской империи. Рассчитывая на превосходство своего флота, он мечтал захватить Петербург и сбросить статую Петра Великого в Неву. Готовившийся к походу в Средиземное море Балтийский флот остался дома и дал отпор агрессору.

С очаковской осадой связаны обвинения Потемкина в гонениях на Суворова. Эта легенда оформилась под пером Полевого. По словам журналиста, Суворов, недовольный нерешительностью главнокомандующего и медленным ходом осады, воспользовался вылазкой турок и попытался захватить крепость, но, не получив поддержки Потемкина, понес серьезные потери. Раздраженный главнокомандующий сделал выговор генералу, и тот был вынужден перебраться в Кинбурн, где провел без дела четыре месяца. После взятия Очакова Потемкин не простил ослушника: тот оказался исключенным из списка генералов действующей армии. Защитила полководца императрица, направив его в армию Румянцева.

На самом деле армия с осадной артиллерией подтягивалась к Очакову в течение всего июля. Крепость окружалась полукольцом батарей и траншей. Жара и твердая почва затрудняли работы. 25 июля во время первой рекогносцировки, проведенной Потемкиным, турецкое ядро угодило в его свиту, смертельно ранив екатеринославского губернатора генерал-майора И.М. Синельникова. Через день турецкий гарнизон предпринял отчаянную вылазку и напал на левый фланг русской армии, которым командовал Суворов. Завязался горячий бой. Он шел с переменным успехом. В разгар схватки Александр Васильевич был ранен пулей в шею и покинул поле боя. Сменивший его генерал-поручик Юрий Богданович Бибиков не сумел организовать отход, и гренадеры понесли большие потери.