В глубинах полярных морей - Иван Колышкин

В Полярном, неподалеку от Екатерининской гавани, стоит небольшой памятник, созданный флотским художником Алексеем Кольцовым. На скромном постаменте — бюст Видяева в реглане и в походной ушанке. Это — дань уважения и любви североморских подводников к герою.

Многое, очень многое можно сказать о каждом из тех, кто навечно остался в море на гвардейской «Щ-422». И о помощнике командира Николае Беляеве — это он в бытность свою штурманом на «Щ-403» спас ее от смертельного тарана срочным погружением. И об инженер-механике Алексее Большакове, который служил на «Щ-402» и после страшного взрыва на ней привел израненную лодку в базу. И о штурманском электрике Степане Черноусове, светлый духовный облик которого явственно проступал из письма-завещания, оставленного им в политотделе. В этом письме старшина писал своим родителям:

«Родные мои! Я стал на защиту моей Родины и хочу нанести как можно больше урона проклятым людоедам. Каждая минута моей жизни отдана борьбе за счастье народа. В этой борьбе я могу погибнуть. Если так случится, знайте: ваш Степан принес Родине пользу, он воевал с фашизмом и отдал свою жизнь за правое дело, за народ, за партию…»

Но, говоря о самых заслуженных и опытных, нельзя не вспомнить и о самом молодом.

У нас на бригаде было немало юнг. Среди них — Станислав и Юрий Мирошниченко, сыновья заместителя флагмеха (оба потом стали офицерами), Валя Хрулев, сын командира «М-105» (он мичманом остался на сверхсрочную). Большинство юнг работали в судоремонтных мастерских. Но некоторые осваивали и другие специальности. Митя Гомлин, например, учился на радиста.

Все без исключения юнги мечтали пойти в боевой поход на лодке. Стоило большого труда удерживать их от этого. Митя тоже рвался в море. Чтобы получить это право, он меньше чем за полгода вполне овладел своей специальностью. Но его выпускали лишь на Кильдинский плёс на «Умбе» да на лодках, выходивших для отработки учебных задач.

В конце июня флагманский связист Болонкин доложил мне, что юнга Гомлин как радист подготовлен хорошо, лодки изучил и буквально со слезами просится в боевой поход. Ну что тут было делать?! У нас уже случалось так, что юнги после долгих запретов находили способ побывать в море. Пробравшись перед походом на лодку, мальчик прятался в таком укромном месте, что обнаружить его было почти невозможно. Не исключено, что ему помогал в этом кто-нибудь из матросов. А когда лодка оставляла берег далеко позади, «заяц» объявлялся из своего тайника. Командиру ничего не оставалось делать, как признать новоявленного члена экипажа — ведь не возвращаться же из-за него в базу.

Митя, видимо, уже «доспел» и был готов на нечто подобное. И я скрепя сердце разрешил пустить его на «Щ-422».

Мальчик радовался так, словно его отпустили на побывку к родителям. Кто знал, какую судьбу придется ему разделить с боевым гвардейским экипажем…

С утра я редко задерживаюсь на флагманском командном пункте. Дел каждый день невпроворот. То нужно наведаться на «Красный горн» насчет ремонта. Возможности в этом отношении у нас довольно слабые — ремонт все-таки узкое место. Не хватает ни доков, ни техники, ни рук. Обходимся только потому, что люди трудятся, не щадя своих сил.

То нужно заглянуть на лодку, готовящуюся к походу, проверить, как там дела. То, глядишь, запланирован выход на корабле-цели для приема учебной задачи у лодки, вступающей в строй после долгого ремонта.

А то зайдет с утра командующий — благо его ФКП, тоже расположен неподалеку.

— Чем заняты, Иван Александрович?

— Да ведь как обычно.

— Собирайтесь, поедемте в авиацию.

У летчиков сегодня крупная операция, и мы едем на их КП, чтобы из первых рук узнать, как она проходит. Это — не пустая трата времени. Оказывается, и у авиаторов подводник может почерпнуть для себя много полезного. Яснее становится обстановка на театре, лучше ощущаешь пульс оперативной жизни флота и четче представляешь роль и возможности своей бригады.

Никогда не нарушается у нас устоявшийся ритуал инструктирования командиров, уходящих в боевые походы. Многое значит для командира доброе напутствие, теплое слово. Это-то я уж знаю на собственном опыте. И встреча лодок, возвращающихся с моря, тоже проходит без отступлений от принятого порядка. Лодки встречают комбриг, начальник штаба, начальник политотдела, а если есть такая возможность у командующего, члена Военного совета и начальника политуправления, то и они не преминут появиться на пирсе.

Так и проходит в этих неизбежных хлопотах день. А еще надо подготовиться к завтрашнему разбору похода или к занятию с командирами. И бумаги. Никогда не думал, что комбригу приходится иметь дело с таким обилием бумаг, которые надо читать, подписывать, принимать по ним какие-то решения. Война войной, а без бумаг, видно, не обойтись. Они иной раз допоздна съедают весь вечер.

И еще в любое время суток оперативный дежурный может доложить, что пришла радиограмма с такой-то лодки, и что положение там создалось сложное, и что командир опрашивает: как быть дальше? Трижды, четырежды надо подумать, прежде чем дать ответ на такую радиограмму. Надо представить себя там, в холодном и мокром мире, в окружении врагов, представить и понять обстановку, вызвать в памяти те чувства, которые испытывает сейчас командир лодки. Большие последствия может иметь ответ, посланный командиру. Преувеличишь трудности, с которыми он столкнулся, — и уйдет лодка с позиции, оголив ее, оставив открытой лазейку для неприятельских караванов. Недооценишь размер осложнений, грозящих лодке, — и пойдет корабль навстречу своей, может быть даже бесполезной, гибели…

Крепко надо подумать, прежде чем дать какое бы то ни было указание командиру, находящемуся в море.

Мне теперь, по сути дела, не приходится бывать в боевых походах. Не потому, что не тянет, не чувствую в этом потребности, и не потому, что времени нет — на это время всегда бы можно найти. Но командующий в ответ на мои просьбы выйти в море говорит: «Незачем. Уйдете вы на одной лодке — одному командиру и будет помощь. А вся бригада на двадцать суток без руководства останется…»

Когда часто ходишь в боевое плавание, сердце грубеет. Смертельный риск, физические трудности и даже страдания перестают трогать, вызывать сочувствие — все это приобретает черты повседневности, укладывается в рамки вполне обычного. Но когда долго сидишь на ФКП, начинаешь смотреть на жизнь и дела лодочных экипажей немножко как бы со стороны. И не можешь не восхищаться мужеством и нечеловеческой выносливостью — физической и моральной — этих людей. И порой ловишь себя на мысли, что почти каждый поход, каждая атака — подвиг.

А походов, которые вызывают такое отношение, у нас за последнее время проведено немало. В августе отличились обе старые североморские «эски» — «сто первая» и «сто вторая».

«С-101» под командованием Евгения Трофимова выходила в Карское море. Егоров обеспечивал это плавание. В ту пору совершал переход необычный конвой, состоящий из речных судов, от устья Печоры до устья Оби. Руководство Главсевморпути, обеспокоенное, как бы не повторился прорыв надводных кораблей противника на наши внутренние коммуникации наподобие прошлогоднего рейда «Шеера», запросило через посредство Москвы прикрытия в виде подводной лодки. И лодка была послана.

Надводных кораблей «С-101» не встретила, да их и не было в Карском море. Зато с подводным рейдером встреча произошла. Сначала акустик, а потом и командир в перископ обнаружили неприятельскую лодку в надводном положении. Во время сближения «эска» ничем не нарушила скрытности, и с шести кабельтовых последовал трехторпедный залп.

Гибель врага удалось не только пронаблюдать в перископ. На месте, где торпеды настигли цель, разлилось огромное пятно соляра, плавали обломки дерева, пробковая изоляция, бумага, одежда, обезображенные трупы. По документам, выловленным из воды, установили, что лодка называлась «U-639» и что командовал ею капитан-лейтенант фон Вихман.

— Если бы этого пирата не потопили, — говорил потом командующий флотом, — то из пятнадцати речных судов, входивших в конвой, немногие добрались бы до места назначения.

А на западе, у мыса Слетнес, «С-102», которой по-прежнему командует капитан 3 ранга Городничий, потопила вражеский транспорт.

В том же августе в свой второй боевой поход выходила «Л-15». На этот раз кроме минной постановки перед лодкой стояла задача действовать и в торпедном варианте. Капитан 3 ранга Комаров, увидев в районе Конгс-фиорда три малых тральщика, стоявших без хода друг возле друга, произвел по ним шеститорпедный залп. Прогремели взрывы. Когда командир поднял перископ, над поверхностью моря стлался черный дым, и уточнить результаты атаки ему не удалось.

Сентябрь был ознаменован новыми успехами. В очередной поход отправился капитан 3 ранга Кучеренко. Из этого похода «С-51» вернулась с триумфом: на ее счету три торпедированных транспорта. Все три атаки были выполнены искусно и смело. Командир и экипаж умело и мужественно вели себя во время преследования и бомбежек.