Миссия в ионическом море - Патрик О'Брайан

- Да, сэр, но в этих краях сабат - суббота. Воскресенье они зовут димонш или чем-то в этом роде.

- Спасибо, мистер Уиллет, - сказал глубоко разочарованный Джек. - Впрочем, думаю, мы также можем здесь отобедать, прежде чем вернемся на корабль, - на мгновение он задержал взгляд на одиноких дамах, толпившихся у морского берега. До отплытия с "Ворчестера" Джек выдал мальчишке полгинеи из его жалованья, и хотя Уиллет не отличался ни приятными манерами, ни особым интеллектом, Джек не хотел, чтобы на эти деньги он подцепил сифилис.

- Элдон, - позвал Обри седого бакового гребца с обветренным лицом, - мистер Уиллет отобедает у Банса, а затем покажите ему достопримечательности Маона - артиллерийский парк, сухой док для кренгования, испытательный полигон и протестантскую церковь, пирсы, если там что-то строится, а если останется время до шести часов, то и больницу для умалишенных.

С Бонденом он условился об обеде для команды баркаса, приказал им выбрать дневального и в одиночестве удалился.

Любовные похождения редко заканчивались благополучно для Джека Обри. Те немногие, на которые Джек отваживался, почти всегда завершались тем, что отравляли ему не только настоящее, но и прошлое. И все же сегодняшняя вылазка могла оказаться исключением.

День выдался солнечным, как это часто бывало, когда Джек служил на Менорке лейтенантом и коммандером, и теплым, так что, взбираясь по лестнице в верхний город, он расстегнул мундир, теперь куда лучше пошитый, чем тот, что он носил десять лет назад, но не помешавший тому, чтобы его узнали и поприветствовали в "Хоселито" и других местах, куда Обри заглядывал по пути к "Короне".

Порт-Маон все еще носил множество признаков длительного английского владычества: совершенно независимо от находящихся в гавани солдат и офицеров с трех кораблей Королевского флота - двух шлюпов и брига-канонерки на конвойной службе - на улицах попадались розовые лица и соломенные, как у Джека Обри, волосы. Продавался чай и даже булочки, а также английское пиво и табак, а в "Хоселито" наличествовали экземпляры лондонских газет не более чем двух-трехмесячной давности.

Но тучные годы миновали, дни, когда весь Средиземноморский флот базировался в Порт-Маоне и мощные гарнизоны заполняли Сан-Филипп и цитадель. Сейчас Королевский флот больше опирался на Мальту и Гибралтар, а испанский флот держал в Маоне лишь парочку бригов, и гарнизон составляли всего несколько рот местной милиции. Поэтому стало понятно, почему город в целом казался довольно сонным, а места, ранее, главным образом, обслуживавшие матросов и солдат, имели несколько заброшенный вид.

В "Корону" Джек вошел с черного входа - через заросший апельсиновыми деревьями двор. Там он и сел на каменное ограждение фонтана в центре дворика, чтобы перевести дыхание и охладиться после прогулки. Простуда давно прошла, но Джек еще оставался не в форме, и в любом случае, прогулка по твердой, устойчивой земле после недель и месяцев качающейся под ногами палубы всегда заставляла его тяжело дышать.

Из окна верхнего этажа донесся голос напевающей себе под нос женщины - длинная песня в стиле фламенко со странными интервалами и мавританскими напевами, часто прерываемая выбиванием подушки или переворачиванием матраса.

Гортанное контральто напомнило Джеку о Мерседес: очень, очень красивой девушке с Менорки, с которой он познакомился в этой самой гостинице еще до своего продвижения по службе. Что с ней? Наверняка ее умыкнул какой-то солдат. Многодетная мать, растолстевшая. Но, как он надеялся, по-прежнему жизнерадостная.

Песня продолжалась, превосходная угасающая каденция, и Джек слушал все более и более внимательно: не так много вещей трогало его столь же глубоко, как музыка. Тем не менее, он не весь обратился в слух, и в длинную паузу, пока подушки запихивали в слишком маленький сундук, его приземленный живот издал такое урчание, что Джек встал и прошел в таверну - широкое, низкое, прохладное и затененное помещение с огромными, встроенными в стены бочками и посыпанным песком полом.

- Долбаный старый придурок, - в тишине спокойно произнес попугай, но без особой убежденности. Джек знавал это место с атмосферой настолько густой от табачного дыма, что было трудно отличить один мундир от другого, и настолько оживленным, что заказы приходилось буквально реветь, как будто кричишь на фор-марс.

Теперь он как будто ходил во сне, до мельчайших деталей отражающем материальное окружение, но лишенном жизни, и дабы разрушить чары, Джек позвал:

- Есть кто дома? Ау.

Ответа не последовало, но Джек был рад увидеть, как из прихожей вышел огромный бульмастиф, оставляя первые следы на недавно посыпанном песком полу. В "Короне" всегда жили прекрасные английские мастифы, и эта собака - молодая пятнистая сука со спиной настолько широкой, что за ней можно было пообедать, должно быть, являлась внучкой тех, что он хорошо знал.

Сука, конечно, никогда его раньше не видела. Она с отстраненной вежливостью понюхала руку, очевидно, не впечатлилась, и ушла в патио. Джек вошел в прихожую - квадратную залу с двумя лестницами и двумя английскими напольными часами, всю залитую ярким солнцем. Он позвал еще раз, и, когда эхо его голоса затихло, услышал отдаленный возглас "Иду" и цокот ног этажом выше.

Он разглядывал часы, сделанные В. Тимминсом из Госпорта и украшенные впечатляющим кораблем последней эпохи, все еще несущим латинский рей на бизани, когда топот достиг правой лестницы, и, глядя наверх, Джек увидел спускающуюся Мерседес, ничуть не изменившуюся: все еще пышногрудая, но не раздавшаяся фигура, ни усов, ни огрубевшей кожи.

- Мерси, дорогая моя, ты ли это, - воскликнул он. - Как я счастлив тебя видеть!

И подойдя к подножию лестницы, встал там с распростертыми объятиями.

Мерседес на секунду сбилась с шага и с криком:

- Безумный капитан! - бросила себя в объятия Джека. Хорошо еще, что он человек крепкий и хорошо приготовился, поскольку Мерседес, хотя и обладала тонкий талией, девушкой была пышной и имела преимущество в высоте. Джек выстоял, несмотря на удар. Мягкий, душистый удар, и, крепко обняв, он поднял Мерседес и посмотрел ей в лицо с большим удовлетворением.

На нем Джек заметил удовольствие, свежесть, веселость - она вся прямо как цветущий персик, и Джек от всего сердца поцеловал её восторженным, откровенно любовным поцелуем, который также страстно вернули. "Корона" уже повидала поцелуи, Джек и Мерседес обменивались ими и раньше, так что крыша сейчас не рухнула, но их череду прервала ужасная суета.

Обе пары часов пробили час дня. Входную дверь и два окна с грохотом захлопнул внезапный порыв ветра, четыре или пять бульмастифов залились лаем, и одновременно прихожая заполнилась людьми, зашедшими с улицы или со двора или спустившимися по другой лестнице: все с сообщениями, вопросами или заказами, которые приходилось выкрикивать сквозь глухое гавкание собак.