Жрецы (Человек и боги - 2) - Валентин Костылев

- Скорее собирай меня... Я должен бежать! Скорей! Скорей!

Марья Тимофеевна принялась за дело.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На губернаторском малом дворе, сохраняя полную таинственность, собирались сыщики, тюремная стража и пристава. Стало темнеть. Стражники тихо переговаривались между собой, посмеивались, толкали друг дружку; сыщики стояли, подобно ледяным бабам, в стороне, смотрели куда-то в пространство, как будто и в самом деле они не живые и ничего не видят и ничего не слышат.

В окне у губернатора огонь. Секретарь понес ему на подпись приказ об аресте Рыхловского. Секретарь был человек спокойный, рассудительный. Нарядно одетый, он приседал и раскланивался с достоинством, то и дело розовыми пальцами в перстнях поглаживая парик.

Он вежливо сказал начальнику стражи: "Надо торопиться. Поручик стал догадываться. Как его сиятельство подпишут приказ, так немедля бегите в дом Рыхловского. Не теряйте ни минуты".

- Готовься! - скомандовал начальник стражи.

Стража выстроилась. Ожили и сыщики. Чем темнее делалось на дворе, тем более похожими на живых людей становились они.

- Сейчас тронемся!.. - посмотрев на губернаторские окна, заявил начальник.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

К Друцкому в покои, громыхая сапожищами и сердито стиснув эфес сабли, влетел командир Олонецкого драгунского полка. Он размахивал руками и непристойно ругался.

- Да говори же толком! Что такое?!

Друцкой усадил полковника в кресло.

- Как я того и опасался, Рыхловский сбежал... Мои солдаты его ищут и нигде найти не могут... Дома нет. Опоздали вы со своими борзыми... Упустили зверя!

- Что-о-о?! - побледнел в ужасе Друцкой. - Я же приказал вам следить за ним! - вскрикнул он. - Рыхловский - поднадзорный!.. Ты знаешь это?! Голос Друцкого обратился в вопль. - Сам... сам Александр Иванович Шувалов писал мне!..

Остановившись на минуту с дико вытаращенными глазами, он спросил, как бы на что-то надеясь:

- Да неужели убежал?! Может быть, ошибка?! - и, не дождавшись ответа, гаркнул, что было мочи, заслоняя ладонью только что подписанный приказ об аресте Рыхловского: - Афанасий! Афанасий! Кличь приставов! Сюда! Сюда! Ну! Ну! А стражу скорее гони! Гони! - набросился он на вошедшего секретаря.

После его ухода губернатор, усевшись в кресло, закрыл лицо руками.

Полковник отвернулся, рассматривая на стене картину какого-то голландского художника. Он чувствовал себя виноватым в бегстве офицера.

Вошло шесть приставов. Испуганно стащили они с курчавых голов шляпы. Старший из них, трясясь и задыхаясь, пролепетал:

- Явились по зову вашего сиятельства.

- Где офицер Рыхловский? - грозно остановился против них Друцкой.

- Ваше сиятельство... - еле слышно заговорил старший из приставов, охранительница дома их, старушка Марья Тимофеевна, сказала, якобы Петр Филиппыч ушли в полк... А Сенька-сыщик из подворья видел вчерашний вечер двух офицеров: одного узнал - Петра Рыхловского, а второго не мог признать... Пошли они оба на Ямские окраины, якобы к штаб-квартире Олонецкого полка, а следить мы посему не стали за ними, считая, что он в полку.

Губернатор многозначительно посмотрел в сторону полковника.

- Ложь! - вскипел тот. - Вчера вечером Рыхловского в штаб-квартире не было.

Губернатор завопил, оглушив полковника:

- Взять старуху! В кандалы ее! Пытать, черт ее побери! Пытать!

Пристава попятились; перед их лицами замелькали кулаки губернатора: Ах, вы, крысы! - закричал он. - На дыбе растяну всех, по жилкам да по косточкам, в каземате сгною, предателей!.. Так-то вы служите ее величеству?!

Пристава грохнулись ничком к ногам Друцкого. Пиная то одного, то другого, губернатор изобильно осыпал их всяческими ругательствами. Неизвестно, долго ли бы это продолжалось, если бы в комнату не влетел губернаторский секретарь и не доложил, что стража побежала бегом, а из Терюшей верхом на неоседланной лошади примчался монах, гонец из Оранского монастыря, требует срочного свидания с губернатором.

Друцкой, плюнув в сторону приставов, приказал:

- В застенок! Пытать! Как и почему упустили из города поднадзорного офицера?..

Секретарь сделал знак, и пристава плачущими голосами, перебивая друг друга, оправдываясь и моля губернатора о пощаде, шумно двинулись в коридор.

Весь в грязи, в пыли, оборванный, растерзанный, с кровоподтеками на лице, монах, ввалившись в дверь, облапил губернаторские колени:

- Письмо привез от его преосвященства! Спасите, ваше сиятельство! Мордва и воры, мало того что едва не лишили жизни его преосвященство, епископа Димитрия, ныне зело обнаглели: жгут монастырское имущество, как вам известно, убили дворянина и старца Варнаву, проповедника слова божия, праведника, подобного апостолам... Ловят и калечат священнослужителей и грозят разрушением святой Оранской обители... Великою ордою собираются они по дорогам и лесам, и никому нет ни прохода и ни проезда.

Губернатор побледнел, читая письмо епископа, и дал его полковнику.

- Видели! - сказал он во время чтения полковником письма. - Сию же минуту гоните солдат!.. - крикнул он, получив письмо обратно.

- Пишите приказ. Кого послать?!

- Юнгера. Монах, уйди!

Чернец поднялся и скорехонько скрылся за дверью.

- Немец он. Пускай приложит старание удостоверить свою преданность российскому трону. Так и скажи ему. Пускай знает, что при слабости погублю!

- Однако военной силой не обойдешься в делах гражданских... Я требую от губернатора крепости управления... - храбро сказал полковник.

Губернатор остановил на нем тяжелый, недоумевающий взгляд:

- Ты что?! Учить меня вздумал?!

- Повальное истребление - не знак мудрости, ваше сиятельство.

- Военное мужество всегда влекло за собою покорность и красоту подчинения. Да и много ли надо силы, чтобы сброду сему внушить страх! Подумайте!

- Ружей пятьсот надо.

- Оные дикари одного ружейного огня испугаются и разбегутся. Возьмите пушку. Орудие наведет еще больший страх, и нетрудно будет команде перехватать мерзавцев. Кандалы пускай везут с собой в изобилии... Цепей! Больше цепей!

- Пушку я пошлю, но и людей число немалое... Нельзя на бунт посылать простую команду... Бунтовщики - народ отчаянный и умирают с большей охотой, нежели солдаты.

- После вас пусть оглядываются даже на свой хвост в испуге, яко волки. Они трусы, и справиться с ними совсем не так трудно. Ну, идите!

Полковник недовольно покачал головой и вышел, оскорбительно для Друцкого вздыхая и морща лоб.

Не успел губернатор, усталый, подавленный, сесть в кресло, как в кабинет к нему без доклада ворвался князь Баратаев. Бархатный камзол его был покрыт пылью.

- Ну вот! - воскликнул он. - Уступил я дворянству и епископу, стал теснить мордву, строгость навел в Терюшах, епископ кладбище их сжег, - и что получилось?.. Мои люди бегут из мордовских деревень... Страшно там! Ад творится в лесах и полях на земле царевича. Грабежи, убийства, пожары начались... Появились какие-то чужие мужики. Я ночи не спал, страдал о вотчинах царевича Бакара, и вот... гляди! Бунт!

Князь Мельхиседек вынул из кармана камзола жалобу бурмистров и выборных представителей мордвы на действия его, князя Баратаева, и на епископа. Бурмистры намеревались отослать эту бумагу царевичу Грузинскому в Петербург. Баратаев ее перехватил и теперь доставил губернатору, прося его быть свидетелем того, что он выполнял волю епископа и соседей дворян, а не по своему капризу ввел жестокость в землях царевича.

- Я не знаю, кого мне и слушать! - простонал князь Баратаев.

- Сиди и молчи. Мною послана военная команда усмирять твою мордву, устало произнес Друцкой, отдавая бумагу обратно князю Мельхиседеку.

- Команда?! - в ужасе вскрикнул тот. - Но ведь у нас же поля засеяны!.. Военные баталии загубят хлеб... Война в полях - убыток вотчине!.. Что ты наделал, князь?!

- Нельзя. Бунт страшнее твоих убытков.

Губернатор достал из ящика письмо епископа и подал Баратаеву.

- Читай!

Письмо гласило: "По некоторым известиям, оные, Терюшевской волости некрещеные по замерзелому своему варварскому обычаю и злому умыслу, хвалятся в той волости церкви святые сжечь, а священоцерковных служителей бить до смерти. Собрався многолюдно, вооруженною ж рукою, те некрещеные приезжали в село Терюшево, чтоб, захватя, убить до смерти того села священника Ивана Макеева, чего для приступали к дому его и у хором окна выбили, да на Сарлейском мордовском кладбище таковые же некрещеные, многолюдным же собранием быв на обыкновенном своем приносимых скверных жертв бесовском игрище, едучи тем селом мимо святой церкви из священнического дому, браня того села священника матерно, произносили похвальные речи. Меня, епископа, они же смертно уготовлялись убить. Для искоренения вышеписанного от некрещеных злодейства и к отвращению начинаний их злого умысла, в защищение православно-российские церкви и ее пастырей и пасомых стада христова - благочестно и всепокорно требую, дабы вами повелено было в показанную волость послать доброго обер-офицера с довольною командою. Благоволите все оное учинить по ее императорского величества указу".