Альтернативная линия времени - Аннали Ньюиц

том, что линий времени много. И тот «комстокер», Эллиот… Он заявил, что помнит мир, в котором у женщин нет избирательного права. Где же тогда все эти остальные линии времени?

– На самом деле это… потенциальные возможности. Версии, которые были отброшены. Невидимые нарративной силе. – Очевидно, внутренний переводчик Морехшин работал на пределе своих возможностей.

– В определенном смысле линий времени много, – попыталась объяснить я. – Однако в нашей вселенной существует только одна линия. Все другие остаются лишь возможностями. Каждый раз, когда мы изменяем историю, мы словно вставляем в нашу линию времени фрагмент из какой-либо другой. Чем больше редактирований мы осуществляем, тем больше наша линия времени начинает походить на лоскутное покрывало. Вот почему путешественники помнят много линий времени. Каждый из нас помнит ту линию, которая существовала до внесения изменений. И в памяти каждого путешественника «лоскутное покрывало» свое, несколько отличающееся от всех остальных.

– Иногда сильно отличающееся, – добавила Морехшин.

– Такое случается крайне редко, – твердо возразила я. – Есть те, кто по-прежнему считает, что линию времени вообще невозможно изменить.

Софа широко раскрыла глаза.

– Но ведь так много свидетельств… Все ваши воспоминания…

Мне вспомнились научные конференции, на которых уважаемые ученые мужи категорически отрицали существование линии времени, в которой аборты были разрешены. И тут все сводилось к простой дилемме: наше слово против их слова. Вот только на их стороне было положение в научном сообществе.

– Софа… Очень трудно научно доказать, что какое-то событие имело место в предыдущем редактировании линии времени. Даже если в Пещерах архивов сохранились свидетельства этого. Как сказала Морехшин, это может быть сплошной ложью. Есть те, кто считает, что такие путешественники, как мы, фальсифицируют воспоминания, чтобы разрушить текущую версию истории. Вот почему мы должны верить друг другу.

– То, что я прочитала про Аниту в Пещере архивов подчиненных, – кивнула Морехшин, – является правдой.

Софа уставилась вдаль, на птичек, моющих перья в фонтане.

– Вы когда-нибудь задумывались над тем, что, возможно, существует много линий времени, являющихся настоящими? Быть может, всякий раз, когда вы изменяете историю, вы переходите на новую линию времени, оставляя своих сестер в старой, где им приходится… самим сражаться за себя. Без вашей помощи. – У нее в глазах мелькнула сильная боль. – В конце концов, единая вселенная и множественные вселенные, с нашей точки зрения, выглядят одинаково.

Я ласково обняла ее за плечо.

– Линия времени всего одна. Геоученые могут доказать это математически, но можно также представить все так, будто Машины подобны… нитям. Они сшивают отдельные лоскуты в единое «покрывало».

Морехшин ничего не сказала. Она сидела, угрюмо уставившись на брусчатку у себя под ногами, и, как я ни старалась, я не могла понять, в чем дело.

Глава 21

Бет

Ирвин, Верхняя Калифорния (1993 год н. э.)

Я осознавала, что рано или поздно это случится. Я спустилась на ужин босиком, и отец, вскочив со стула, схватил меня за руку с такой силой, что я ахнула.

– Поднимись наверх и обуйся! На первом этаже мы всегда ходим в обуви!

Возражать было бесполезно. И все же я не удержалась и украдкой посмотрела на мать – меня не покидала надежда, что однажды она обратит внимание на то странное, что творится в доме. Но мать читала методическое пособие и нас не замечала. Отец яростно сверкнул на меня глазами, а я подумала, поставил ли под сомнение кто-либо, кроме меня, эту счастливую семейную сцену. Из духовки доносился аромат чего-то с перцем, стол был накрыт. Свет клонящегося к закату солнца проникал сквозь листву апельсинового дерева у нас во дворе, по ограде из шлакоблоков, отделяющей наш дом от соседей, кралась кошка. Все казалось неумолимо нормальным, вплоть до жужжания кондиционера.

Быть может, я сумасшедшая, раз нахожу в этом что-то неправильное. Однако рука у меня болела. Отец утверждал, что мы всегда ходим на первом этаже обутыми, и я не могла поверить в то, что мать не знала об этом или ей это было не важно. Я подумала было о том, чтобы небрежным тоном сказать что-нибудь вроде «Помнишь, как вчера папа заявил, что обувь портит ковролин?» Затем мне захотелось закричать так, чтобы вся посуда на кухне разлетелась на мелкие осколки.

Я постояла еще какое-то мгновение, страстно желая, чтобы мать хотя бы оторвалась от книги и признала мое присутствие. Ничего. Или она действительно была поглощена чтением, или не хотела вмешиваться. Я даже не могла сказать, что хуже.

– Итак? – скрестил руки на груди отец. – Черт побери, где твоя обувь, Бет?

Пройдя в прихожую, я схватила сандалии. И мне не захотелось останавливаться. Не раздумывая, я распахнула дверь и вышла из дома. Быстро покинув наш тупик, я завернула за угол на дорожку, которая вела к общественному бассейну, находящемуся в нескольких кварталах от нас. Мне хотелось уйти как можно дальше к тому моменту, как родители сообразят, что меня нет дома. И не то чтобы прежде я никогда не нарушала правил, но раньше я хотя бы старалась делать это тайно. Я еще никогда не уходила из дома без разрешения родителей. Особенно сразу же после того, как отец на меня накричал.

У меня было такое ощущение, будто я попала в какую-то другую реальность, где никаких правил больше не существовало. Мои сандалии выстукивали по асфальту радостный ритм, со стороны бассейна доносились крики и плеск воды. Подойдя ближе, я увидела группу ребят из средней школы, играющих и толкающихся в воде. В двенадцать лет я летом занималась тем же, пережидая долгие недели, отделяющие детство от, как мне тогда казалось, совершенно взрослой жизни в старших классах. Я тогда была законченной конформисткой. Я обстригала ногти в идеальные параболы, носила бикини и выжимала на голову лимонный сок, чтобы на ярком солнце в волосах выгорали светлые пряди. Я носила жемчуг со школьными блузками и была абсолютно убеждена в том, что, если сброшу пять фунтов, стану наконец красивой. Но затем мы с Лиззи открыли для себя панк-рок.

Девочки в бассейне громко визжали, и даже издалека я видела, что у всех у них ногти на руках и ногах выкрашены одинаковым вишнево-красным лаком. Такой же в точности лак в свое время использовали и мы с Лиззи. За стеной шумозащитного экрана пронесся поезд, и моя ностальгия переросла в общую меланхолию. До меня вдруг дошло, что это, наверное, последняя возможность пройтись по железнодорожным путям, прежде чем я уеду в колледж и действительно стану взрослой.

Повернув в противоположную сторону от бассейна, я забралась на стену, вставляя босые пальцы