Большие Поляны - Иван Слободчиков

Уфимцев помолчал, потом перевел взгляд на Попова:

— Как ты думаешь?

Попов безнадежно махнул рукой:

— Черт с ним, пусть уезжает. Пусть катится на все четыре стороны, воздух будет чище.

Уфимцев поколебался: не припишут ли ему чего-нибудь опять после отъезда Тетеркина? Но подумав, решил: прав Попов, гнать надо таких из колхоза, пользы от них на грош, а неприятностей — не оберешься. А приписать — не припишут. Да если и припишут к тому, что уже есть, это не так и много. Он не стал спрашивать мнения Векшина, наперед знал, что тот будет против: лишается помощника в борьбе с председателем.

— Хорошо, согласен. Отпустим как отходника. Куда поедешь — дело твое.

Тетеркин вытер шапкой мокрое лицо.

— Совсем отпустите. Навсегда! Продам дом в степь и уеду.

— Дом продать на сторону не разрешу. Сдай по страховой оценке колхозу.

— Это за такую цену сдать? — взъерепенился Тетеркин. — Да ни в жизнь! Лучше сожгу, чем вам отдам!

— Сожжешь — судить будем, — ответил Уфимцев.

Тетеркин еще что-то кричал, но в кабинет стали заходить люди, и он ушел.

На следующий день Тетеркин заколотил досками окна дома, погрузил на подвернувшуюся машину пожитки, семью, даже корову и уехал в сторону Коневского леспромхоза.

Глава двенадцатая

1

Снег выпал нынче рано, в конце октября.

Еще вчера, обводя взглядом небо, Уфимцев подумал об уходящей осени, о делах, которые следовало провернуть до снега. Но небо висело пустое, лишь с севера протянулись длинные языки тонких облаков. Казалось, ничего не предвещало скорой зимы. Так же, как всю последнюю неделю, дул несильный ветер, так же было холодно — земля подмерзла, лужи подернулись ледком к радости ребятишек.

А проснувшись утром, чуть приоткрыв глаза, он по наполненной белым светом комнате вдруг почувствовал: за ночь в природе произошли изменения. Торопливо поднявшись, протопав по холодному полу к окну, он отодвинул занавеску — за окном все было бело от снега. Снег лежал чистый, нетронутый, по нему еще никто не ходил, не ездил. Одевшись, Уфимцев вышел на крыльцо. Было тихо, безветренно.

Сколько Уфимцев видел в своей жизни зим, и каждый раз они вызывали в нем чувство новизны, будто видит это впервые. И эта зима, хотя и ждал ее с некоторой тревогой — научил прошлогодний опыт, — но вот увидел снег, высокое небо и на нем зимнее солнышко, и сразу забилось радостью сердце, захотелось спрыгнуть с крыльца, набрать полные пригоршни снега, намять хороший комок и запустить в кого-нибудь, как бывало в детстве.

Он даже рассмеялся, вспомнив, какое это было удовольствие, и уже спустился с крыльца, намереваясь погрузить руки в снег, как его остановил голос Никиты, вышедшего из коровьей стайки с лопатой в руках.

— Вот и зимушка-зима пришла! Придется, Егор Арсентьевич, менять обувку-то, в пимы обряжаться.

Уфимцев наклонился, посмотрел на свои сапоги, давно не чищенные, с побелевшими носами, подумал, что валенки остались там, у тети Маши, и что надо за ними кого-нибудь послать.

По дороге в контору он догнал Стенникову, и они пошли вместе.

— Георгий Арсентьевич, надеюсь, вы не забыли о завтрашнем партийном отчетно-выборном собрании? Я сегодня уйду пораньше, надо подготовиться.

— Буду иметь в виду... А кто представителем парткома?

— Василий Васильевич.

— Кто? Степочкин? — переспросил Уфимцев и даже приостановился от удивления. — Опять Степочкин?! Мало он мне крови попортил!

И Уфимцев остервенел. Он шел и ругался, к изумлению Анны Ивановны. Она просто не узнавала его. Только раз видела Уфимцева таким — на заседании бюро парткома, но там Акимов не давал ему воли, а тут он припомнил Степочкину все, начиная от совместной работы в кинотеатре Колташей до сбора им заявлений и анонимок в колхозе.

— Успокойтесь, Георгий Арсентьевич, — тоже разволновалась Анна Ивановна, торопясь и не поспевая за ним. — Какая разница: Степочкин или кто другой? Все зависит от наших коммунистов, не от представителя. Не он решает, собрание решает.

Но Уфимцев успокоиться не мог. Придя в контору, тут же, не заходя к себе, позвонил Акимову, намереваясь уговорить его прислать другого, более объективного представителя. Но Акимова в парткоме не оказалось — проводил отчетные собрания где-то в степной части района.

Если для Уфимцева приезд Степочкина был не просто нежелателен, а даже недопустим после всего, что произошло на бюро парткома, то Векшину этот приезд показался чем-то вроде манны небесной голодному путнику.

Он был удручен поступком Тетеркина, потерей единомышленника и ходил мрачный, надломленный. Даже день рождения жены, который он всегда отмечал торжественно и щедро, не скупился на бутылку хорошего вина, прошел нынче вяло и скучно.

Уфимцев оказался не прав, предполагая, что Векшин не согласится отпустить Тетеркина. Наоборот, теперь Тетеркин был не только не нужен, но даже лишним, как бывает лишним свидетель совершенного преступления.

Векшин был извещен о предстоящем партийном собрании и ничего хорошего для себя от него не ждал. Вряд ли Стенникова и Уфимцев простят противоборство их действиям, натяжки в письмах парткому.

И когда услышал, что представителем парткома на собрании будет Степочкин, он воспрянул духом, перестал опасаться, уверовав, что теперь все обойдется по-хорошему.

Дождавшись утра, он пошел на квартиру, где остановился Степочкин.

Степочкин завтракал. Сидел он в горнице за столом наедине с большим шумящим самоваром, — хозяйка встретилась Векшину во дворе.

— А-а, товарищ Векшин, — сказал Степочкин, вкусно причмокивая, — здравствуй, здравствуй. Проходи, садись завтракать.

— Спасибо. Уже... было дело.

Векшин огляделся, высмотрел стул у стены, сел осторожно на него. А Степочкин между тем налил чаю в стакан, положил сахару, помешал ложечкой, долил чайник из самовара и, взяв нож, стал намазывать масло на ломтик хлеба.

— Что скажешь, товарищ Векшин? — спросил Степочкин.

— Да вот зашел... Навестить, как говорится, — Векшин заулыбался, задвигался на стуле. — Узнать, как устроились.

— Спасибо. Устроился хорошо... Что у вас новенького?

— Новенького у нас — хоть отбавляй. Тетеркину пришлось колхоз покинуть.

— Что так?

— Выжили... Уфимцев выжил, мстит за письма к вам. Придирался то к одному, то к другому, и он был вынужден уехать. С семьей уехал, дом бросил.

— А Уфимцев как? Как себя ведет?

— А что Уфимцеву? Дом строит. Люди говорят, построит — продавать будет... в степь.

Векшин не спускал глаз со Степочкина, ждал как отреагирует Василий Васильевич на его сообщение. Степочкин сидел к нему боком, не спеша ел, и лицо его ничего не выражало.

— С женой он еще не сошелся, — добавил Векшин. — И вряд ли сойдется... С Дашкой живет, как и жил.

Степочкин допил чай, поставил стакан на блюдце, отодвинул от себя, потом повернулся к Векшину:

— Так вот, об этом обо всем, товарищ Векшин, ты и расскажи на собрании. Да с фактами в руках, а не вообще... Да расскажи, как ты, коммунист, заместитель председателя колхоза, выполняешь авангардную роль. И тоже на примерах, да с фактами.

Векшин недоуменно заморгал, захлопал веками, — он ничего не понимал из того, что говорил Степочкин. Понял лишь одно: Василия Васильевича, похоже, подменили, перед ним сидел не защитник его интересов, а кто-то другой, но кто — он еще не разобрался.

Да, плохо Петр Ильич знал Степочкина. Василий Васильевич, как хорошо смазанный флюгер, который бесшумно поворачивается туда, откуда дует ветер, изменил направление. Уже с бюро парткома, на котором рассматривалось дело председателя колхоза «Большие Поляны», он многое вынес. Во всяком случае, понял, что песенка Пастухова спета, за него дальше держаться нельзя, — Семен Поликарпович наверняка полетит с той горы, на которую забрался, и как бы он не утянул Степочкина за собой. И он не замедлил перестроиться, перестал ходить за советами к Пастухову, стал всюду — на бюро, на совещаниях — восхвалять Акимова, упоминать его имя к месту и не к месту, как руководителя, у которого есть чему поучиться.

Векшин ушел от Степочкина в тяжелом недоумении, так и не добившись того, зачем приходил.

2

На собрание явились все коммунисты колхоза, не пришла только Евдокия Ивановна Уфимцева, мать председателя, — ей нездоровилось последнее время.

Когда Уфимцев вернулся с обеда, кабинет уже был заполнен людьми, рассевшимися на стульях, собранных со всей конторы. Он пристроился возле окна, рядом с Никитой Сафоновым, своим квартирохозяином. К Степочкину, сидевшему впереди, он не подошел, хотя тот и улыбнулся ему, кивнул головой.

Открыв собрание, Стенникова предложила почтить вставанием память Трофима Михайловича Позднина. Уфимцев, встав, окинул взглядом опущенные в скорби головы коммунистов и обнаружил среди них большинство седых или начинающих седеть. И мысли о будущем, о кадрах колхоза, о молодежи, которая не хочет оставаться в селе, овладели им...