Хьюстон, у нас проблема - Катажина Грохоля

Ни о чем я не могу думать. Мне нужно отдохнуть.

Тук-тук-тук. У меня внутри все закипает, но это Инга – она открыла дверь в ванную.

– Можно?

Я закрываю руками причиндалы и матерюсь про себя. Она входит, на этот раз одетая в короткое красное платье. На боку у нее болтается ценник.

– Тебе так хорошо, – киваю я.

– Слишком короткое, да?

Если я соглашусь – получится, что я соврал, сказав, что ей в этом платье хорошо. А если не соглашусь – то совру сейчас, потому что, несмотря на то что она в этом платье выглядит сногсшибательно, платье действительно очень короткое. Хотя может быть, именно поэтому она так сногсшибательно и выглядит. Я выбираю третий вариант – годы с Мартой не прошли для меня даром:

– А что ты еще купила?

Она сияет как начищенный пятак. Исчезает и появляется снова с сумкой. Стягивает платье через голову и остается в одних стрингах, фиолетовых, и фиолетовом лифчике. Матерь божья! Да она издевается!

Я отворачиваюсь, это стоит мне серьезного усилия воли.

– А это?

Короткая блузочка до пупка. И снизу фиолетовый треугольничек – трусики. Чудо!

– Блузка – о’кей.

– Подожди, там еще другая есть, я могу поменять. Я просто не знала, какой цвет лучше.

Бери обе и убирайся немедленно! – кричит мой разум.

Не бери ни одной и только не уходи! – кричит мое сердце.

Она снимает с себя одну блузку, надевает другую – я все это вижу краем глаза, хотя честное слово, вот ей-богу, не хочу на это смотреть! Что за грудь! Какая линия бедер! Ей обязательно надо иметь детей – когда-нибудь, в будущем.

– Возьми обе, – говорю я и прикрываю глаза, стараясь не видеть аппетитных ягодиц, когда она поворачивается и, обрадованная, выскальзывает из ванной.

А через минуту снова входит и подает мне телефон.

Мамуля.

Она действует на меня как лучший контрацептив.

И на этот раз я этим фактом очень доволен.

– Милый, это ты?

– Да, мама, это я.

Твой сын. Не далай-лама, не Геракл, не президент дружественной страны, а просто я.

– А что у тебя так вода шумит?

Я быстро закручиваю кран.

– Я… стирал, – вру я прямо в глаза своему мобильнику.

– Милый, так ты бы принес мне – и никаких проблем бы не было. Тебе ведь и так тяжело.

Я молчу.

– Ты приедешь в пятницу? Ох, не знаю прямо, как ты там со всем сам справляешься… Потому что в четверг у меня обследование, но я быстро вернусь…

– Может быть, в воскресенье приеду, ладно? Только ничего не готовь, я приеду к тебе и пойдем куда-нибудь в город пообедаем.

– Нет, зачем зря деньги тратить, я приготовлю что-нибудь вкусненькое и…

– Тогда я не приеду, – решаю я внезапно, не успев подумать.

А почему, собственно, всегда все должно быть так, как она хочет?

– Ты же знаешь, я никогда… – начинает матушка, а я вдруг четко осознаю, что всегда ей уступаю. Всегда. Во всем. Неизменно.

– Мама, если ты захочешь принять приглашение сына на обед – то все хорошо. А если нет – то тоже все в порядке. Но мне бы хотелось провести в воскресенье время за обедом, – я сам себя не узнаю.

Так что вопрос моей матушки, я ли это, был вполне себе к месту.

– Ой-ой, но нужно будет взять с собой Геракла, он так боится оставаться дома один… – выдвигает еще один аргумент матушка.

– Ничего. Если он будет сидеть в сумке – никто не станет возражать. Я приду к вам в три. И все, некогда болтать, мне тут надо закончить со стиркой, – вру я.

– Так это что значит – что ты теперь сам будешь себе стирать?!! Ведь она же даже стиральную машину забрала…

– Стиральная машина была ее, мама, – напоминаю я. – И я сам сказал ей ее забрать.

– Но, милый…

– Ну так договорились, – и я отключаюсь.

Вот я неудачник – пригласил собственную мать на обед!

День тянется дальше.

Я выпроваживаю Ингу, то есть говорю ей, что обо всем обязательно подумаю, и провожаю ее до дверей.

Она забирает свои славные блузочки, а я возвращаюсь в ванную.

Только сейчас до меня доходит, что я знаю самый лучший ответ на вопрос женщины, идет ли ей какая-нибудь вещь.

Женщина ведь не ждет от тебя ответа на этот вопрос. Она не ждет, что ты скажешь, что классно. Или прекрасно. Или исключительно. Она и сама это знает – или знает, что что-то не так, они это каким-то седьмым чувством чувствуют. И любой твой ответ кажется им отмазкой. Любой – кроме одного. Есть один ответ, который удовлетворит любую женщину. И всегда на вопрос «как я выгляжу?» надо отвечать только одно: «худой».

И вообще не вступать с ними в спор.

Дискуссии для мужчины обычно заканчиваются фатально. Женщины не могут понять, что если ты говоришь «черное» – то ты имеешь в виду именно черный цвет. Нет. Они тут же произведут в голове шестьдесят пять мыслительных операций и обсудят твой ответ про цвет с шестьюдесятью пятью подружками, с которыми тут же разругаются, ну а потом – держись, мужик, и радуйся!

– Ты что, действительно имеешь в виду черный?

– А тебе никогда не казалось, что это скорее темно-серый?

– А может быть, ты думаешь, что я спрашивала о книге?

– Или речь идет о тоске, которая черная?

– А может быть, это белый, но только, знаешь, такой – темно-белый, а тебе поэтому кажется, что черный?

– Эва говорит, что все видят цвета по-своему, а у мужчин вообще другое цветовосприятие!

– Максимилиана утверждает, что мужчины вообще не различают цветов.

– Бригида мне тут рассказала, что она спрашивала свою подружку, ну ту, о которой я тебе рассказывала, что ее брат на втором курсе познакомился с девушкой, а та оказалась… сейчас, сейчас, что он там изучал-то? Не важно, так вот, я вообще-то помню, только не хочу голову себе этим забивать… так вот, у той девушки была подруга… ох, вечно ты меня перебиваешь – я уже забыла, что хотела рассказать…

Да уж, как бы мне это пережить.

– А это точно не красный, как тебе кажется? Или золотой?

– Нет, черный.

– Крыся – окулист, и она сказала, что может тебя принять, что дальтонизм лечится! Ты совсем о себе не заботишься! А я волнуюсь, что у тебя проблемы со зрением!

Ты решаешь пойти на уступки.

– Хорошо. А какой это, по-твоему, цвет?

– Ну как… такой… невыразительный… такой приближенный к черному, но с фиолетовым оттенком и еще с оттенком оранжевого, что ли, сама не понимаю.

– Ну, может, и темно-фиолетовый, – ты не хочешь ссориться из-за ерунды.

– О боже, ну ты видишь?!! Ты точно не различаешь цветов! Иоася сказала, что кто не различает цветов – у того могут быть вообще проблемы с различением.

– Различением чего?

– Различением всего! Добра и зла! Горячего и холодного! И так далее.

– Мы о чем вообще говорим?

– О том, что ты меня не понимаешь… вот с любым можно поговорить, а ты просто не хочешь общаться… А ведь я столько сил вложила в наши отношения! Ты просто холодный и нечуткий…

Да, все-таки во всем надо меру знать.

И ты молчишь, чтобы не накалять ситуацию.

– Ну вот, видишь? Ты даже не хочешь со мной разговаривать!

О боже милосердный!

Так все это недавно было, и так быстро все забывается…

Так, ладно. Надо достать велосипед из подвала и перестать заниматься глупостями. А велосипед у меня неплохой, я все шурупы на нем поменял на кобальтовые, искал их неделю, наверно, – Марта смотрела на меня как на идиота, но я-то знал, что делаю: кобальтовые шурупы самые легкие, все вместе на целом велосипеде потянут не больше, чем на килограмм.

Отпуск у меня уже был, так что буду теперь все-таки на нем ездить на работу: Канарские острова стоили мне пары лишних килограммов. На следующей неделе я буду снимать свадьбу, хорошо заработаю – я только из-за денег и взялся за эту халтуру, надеюсь, никого из знакомых там не встречу.

Нужно было вспомнить о велосипеде до того, как я залез в ванну, – ведь испачкаюсь же, когда буду его вытаскивать, раскручивать, проверять, смазывать. Впрочем, это был единственный способ избавиться от Инги.

Алина давно не появлялась, странно, потому что раньше не проходило недели, чтобы она не давала о себе знать. Она же такая типичная женщина – то смску пришлет, то фотографию, то письмецо, то встретимся где-нибудь. А сейчас вот уже недели две – ни слуху ни духу. Ну, впрочем, у каждого свои проблемы.

Я выхожу и в дверях сталкиваюсь со своей малолетней подружкой.

– Куда идешь?

– В подвал за велосипедом. А ты?

– Я с тобой поеду. Мне надо хлеба купить.

– Но я никуда не еду.

– А тогда зачем тебе велосипед?

О, с этими детьми просто сладу нет.

Она молчит, я вижу, что она какая-то недовольная, – ведь по женщине это всегда видно, даже когда ей всего одиннадцать.

– Случилось что-нибудь? – спрашиваю я из вежливости уже в лифте.