Палач. Костер правосудия - Андреа Жапп

– Ну же, мой славный Шапп… мои любезные спутники по работе прекрасно знают: я в первую очередь ценю не прекрасный почерк, хотя и его тоже, а живой и преданный ум, способный прийти на помощь моему, не вовлекая меня в скверные ситуации… чего я никогда не прощаю. Знайте же, что мы сердечно беседуем, обмениваясь предположениями, гипотезами, слухами… никаких утверждений.

Радость, которую испытывал Эмиль с самого начала аудиенции, стала еще сильнее. Боже мой, сам советник, к которому король прислушивается больше всех, – советуется с ним, ничтожным секретарем, интересуется его умозаключениями… Какое наслаждение!

– Хорошо… тогда если… я с вашего позволения осмелюсь предположить… хорошо… те несколько фраз, которыми обменялись монсеньор де Валуа и его бальи шпаги, были трудны для моего понимания. Но брат короля настаивал, что его вовсе не интересует, будет ли пойманный убийца детей настоящим или нет.

– Значит, согласно вашему подробному рассказу, именно на это мессир д’Эстревер ответил: «Однако нам нужно раскрыть это дело, чтобы, когда мы достигнем того, чего желаем, эти убийства прекратились».

– На это монсеньор де Валуа сказал: «И уничтожить убийцу, чтобы он снова за это не взялся и не навлек подозрение на… подлинно виновного, который уже найден»! – подчеркнул Шапп.

– Однако! Черт возьми… И как бы вы с этим поступили, мой славный Эмиль?

Молодой человек бросился будто в омут с головой, уверенный, что мессир де Ногарэ пришел к тому же совершенно невероятному выводу.

– Я предполагаю, раз уж мне это позволено, – разумеется, без всякой увереннности… А если монсеньор де Валуа хочет доставить монсеньору Жану Бретонскому какие-то трудности в его владении Ножан-ле-Ротру? А в этом случае что может быть более действенным, чем чудовищное дело с убийством детей и бальи, который не способен расследовать преступление? Что яснее всего продемонстрирует беспечность и нерадение, которые царят в этом прекрасном городе?

– Хм… А также вызвать раздражение короля против своего брата и, не исключено, что и силой восстановить власть сеньора над этими землями. Любопытное рассуждение… Во всяком случае, Изабелла, дочь Карла Валуа, будучи супругой внука Жана… но почему в таком случае просто не подождать его кончины? – заметил Ногарэ.

– Которая может и запоздать. Тем более что Жан, сын Артура, всего лишь внук Жана Второго. Наследование же свойственников может вернуться к Валуа с большим опозданием. К тому же кто сказал, что прямой наследник, который родится от этого брака, не продемонстрирует властный характер своему деду Карлу, если его отец все-таки станет в свою очередь герцогом Бретонским?[176]

Положив наконец перо, которое в продолжение всего разговора не переставая вертел в пальцах, советник произнес:

– И правда, я должен поразмышлять.

Почувствовав, что ему самое время удалиться, Эмиль Шапп встал и поклонился. Но мессир де Ногарэ остановил его коротким нервным движением.

– Повторите, что сказал мессир д’Эстревер про палача из Мортаня.

– Мессир бальи шпаги Перша уточнил, что речь идет о прекрасном исполнителе, который не просит никакого вознаграждения за эту работу. Я не знаю, в чем она на самом деле состоит. Исполнитель Высоких Деяний Мортаня делает это для помощника бальи в обмен на разрешение ознакомиться с записями с процессов. Упомянув об этом, мессир де Тизан просто рассыпался в похвалах.

Опустив подбородок на молитвенно сложенные руки, Гийом де Ногарэ слушал с неослабевающим вниманием, которое льстило самолюбию Эмиля.

– Хм… что же с этим делать? Эмиль, я полагаю, что мы с вами прекрасно понимаем друг друга. Скажите, брат короля очень нуждается в ваших услугах?

От радости сердце молодого человека едва не выскочило у него из груди.

– Не особенно, мессир… У монсеньора де Валуа четверо секретарей… у которых очень мало работы.

– Что объясняется лишь необычайными организаторскими способностями Карла де Валуа.

Заметив иронию в его словах, Эмиль лишь слегка наклонил голову.

– Я мог бы осторожно внушить королю, что моя служба ему требует дополнительных рук… До встречи, мой славный Эмиль. До очень скорой встречи.

32

Окрестности Мортаня, октябрь 1305 года

В сопровождении пса Энея, который вывалил язык едва не до земли, радуясь новому приключению, Венель-младший тем же вечером пришел к высокой двери своего жилища. Он чувствовал себя совершено разбитым, но скачка на Фрингане утомила его гораздо меньше, чем все эти встречи и пребывание в Ножан-ле-Ротру. А может быть, громадная усталость, которую он ощущал, была следствием глубокого разочарования: ведь он уже успел поверить в невиновность Эванжелины Какет. Чистосердечный рассказ Мадлен Фроментен оказал на него действие, подобное удару кнута. Ардуин пытался хладнокровно рассуждать: ведь гораздо лучше, что от его руки погибла убийца, а не дурочка, которую оклеветали. Но тогда откуда это сожаление, поднимающееся из самой глубины души? Ведь это же эгоизм и ребячество – жалеть о том, что не установил справедливость – другую справедливость, свою… К тому же и глупость, потому что справедливость и так уже исполнена.

К Фрингану подбежал мальчик из конюшни и погладил жеребца по губам, спросив:

– Хорошее было путешествие, хозяин?

– Очень хорошее. Как следует оботри его и задай ему овса. Он это заслужил, тем более что в Ножане за ним ухаживали не так заботливо и внимательно, как это делаешь ты.

И, обращаясь к жеребцу, добавил:

– Ну, иди, мой славный. Спасибо за твою стойкость.

– Это что, дворняга? – спросил мальчик, гладя Энея.

– Не произноси слова «дворняга», ты его этим очень обидишь. Он выглядит как чистокровная пастушья собака, – шутливо заметил мэтр Правосудие.

Бернадина бросилась к нему; она буквально светилась от радости, что снова видит Ардуина. На пса, который, виляя хвостом, обнюхивал подол ее платья, она всего лишь бросила быстрый взгляд. Но женщина сразу овладела собой и приняла обычный строгий и немного высокомерный вид. Поджав губы, она недовольно заговорила:

– Хороший же у вас вид, хозяин, нечего сказать! А кожа-то прямо серая… И чем вас там только кормили!

– У матушки Крольчихи неплохая кухня, но с твоей, моя хорошая, она не идет ни в какое сравнение.

Удовлетворившись ожидаемым комплиментом, Бернадина снова стала жизнерадостной.

– А это еще что за лохматый кошмар?

– Моя собака, Эней.

– Господи Боже, только этого мешка с блохами здесь не хватало… Его ведь, поди, кормить надо?