Палач. Костер правосудия - Андреа Жапп

– Предоставьте мне два дня, чтобы уладить неотложные дела.

– Охотно. До скорой встречи, мой друг.

«Друг, как бы не так! Ты мне не друг и никогда им не станешь», – подумал Ардуин, поднимаясь на ноги.

34

Окрестности Ножан-ле-Ротру,

октябрь 1305 года

Накануне баронесса-мать Беатрис де Вигонрен нарочито хлопотливо принимала у себя своего зятя, Эсташа де Маленье. Тем не менее она никогда не испытывала ни дружеских чувств, ни уважения к тому, кого в своем ближайшем окружении называла не иначе как «мягкотелая улитка». В самом деле, мессир де Маленье носил свое большое обрюзгшее тело так, будто в нем не было позвоночника. Но его выручала прекрасная судьба, которая, немотря на его непривлекательный внешний облик, постоянное ворчание и никуда не годные манеры за столом, наделила его благородным происхождением, а также доставшимся от предков цепким практичным умом, военной доблестью и древней кровью. Вот поэтому он и был принят в семью Вигонрен с распростертыми объятиями. Что же касается Агнес, то Беатрис из стыдливости или осторожности не задавала ей вопросов об истинных чувствах, которые та испытывает к своему супругу. Из тихих подавленных вздохов и украдкой брошенных страдальческих взглядов баронесса-мать сделала вывод, что ее любимая дочь предпочла страсти разум и долг, по примеру многих женщин ее положения.

Что бы там ни было, Эсташ был последним взрослым мужчиной в семье, и его приезд ранним утром стал облегчением для тещи. Конечно, Эсташ по-скотски спал до полудня, потом набивал себе брюхо, а затем снова спал. Целыми днями Беатрис была в нетерпении, ожидая благоприятного момента, чтобы побеседовать со своим зятем.

Когда они все вместе собрались за ужином, Эсташ не переставая сыпал анекдотами, всяким вздором, скучными историями, касающимися его путешествия и его парижских дел. Дамы же, урожденные Вигонрен, все время обменивались тяжелыми взглядами. Улыбалась одна Маот, пребывая в непрестанной радости от выздоровления маленького Гийома. После десерта – цукатов и сладкого вина с корицей – мадам Беатрис встала, давая понять, что трапеза окончена. Когда зять склонился в поклоне, прежде чем покинуть комнату, она вдруг воскликнула, как будто только что вспомнив:

– О! Мой дорогой сын! Понимаю, что вы и так утомлены важными делами, но все же я хотела бы дать вам прочесть письмо одного из моих арендаторов. Мне кажется, он считает меня глупой старухой и пытается что-то урвать… Черт возьми! Я его забыла на столике в прихожей. Прошу вас, пойдемте со мной. Обещаю, много времени это не займет.

Они вышли, оставив Агнес с Маот. Последняя была переполнена счастьем, что ее сын спасен, и не замечала холодности свояченицы. Маот в сотый раз заверила ее, что это Святая Дева умолила Бога-Отца не забирать мальчика к себе. Она даже удивилась, когда Агнес произнесла с вымученной улыбкой:

– В этом нет никакого сомнения, мы все так молились ей… А теперь прошу меня извинить, сестрица, я так устала, что у меня кружится голова.

– Конечно, моя душенька. Я такая эгоистка… Но я так счастлива!

– Я прекрасно вас понимаю и желаю вам доброй ночи, – ответила Агнес, целуя свояченицу, удивленную такой поспешностью.

Изумлено открыв рот и тяжело опершись на стоящий просреди прихожей столик из розового дерева, который едва не подламывался под его тяжестью, Эсташ де Маленье смотрел на тещу, которая только что поделилась с ним подозрениями, посетившими их с Агнес. Но мессир де Маленье обладал острым умом лишь тогда, когда речь шла о су или денье. Он лишь невнятно пробормотал:

– Что я такое слышу, дорогая матушка… отдаете ли вы себе отчет… наконец…

Усилием воли мадам де Вигонрен не позволила гневу овладеть собой. В самом деле, какая мягкотелая улитка! Франсуа – ее покойный супруг или Франсуа – старший сын, те бы мешкать не стали! Но, несмотря на это, она постаралась придать себе спокойный и любезный вид:

– Видишь ли, мой дорогой сын, я… мы подозреваем, что все несчастья, которые в последние годы обрушились на нашу семью, нанесены рукой какого-то чудовища.

Лишний раз подтверждая, что обладает не самым быстрым умом, Эсташ с таинственным видом прикрыл глаза и рискнул предположить:

– Может, это мстит кто-то из слуг?

– Ни в коем случае. Это кто-то из близких, из членов семьи, которому, как я вам уже говорила, все это на руку. Согласно его чудовищному замыслу, маленький Гийом тоже должен был умереть, несмотря на все наши усилия и все наши молитвы Всевышнему.

– Э… чудо?

С трудом удержав вертевшиеся на кончике языка слова «дурак несчастный», баронесса-мать резко оборвала его:

– Нет, всего лишь слишком маленькая порция яда. Я слишком стара и готова воссоединиться со своими дорогими усопшими родственниками. Но подумайте о своем сыне Этьене и о своей жене, моей дочери.

Огонек понимания наконец-то загорелся во взгляде Эсташа де Маленье. Он громко зачастил:

– Но, дорогая матушка, вы же не думаете, что наша дорогая Маот… Наконец…

– Именно в этом я становлюсь все более уверена. Кончина моего дорогого супруга сделала ее баронессой. Кончина моего сына, ее супруга, сделала ее вдовой – свободной и обладающей немалым наследством. Став совершеннолетним, ее сын унаследует титул и земли своего покойного отца.

Речь зашла о единственном предмете, которым Эсташ владел в совершенстве. Поэтому он со знанием дела возразил:

– Но в таком случае почему что-то должно угрожать моей жене и моему сыну? Ведь Маот не имеет права ни на титул, ни на наследственную долю имущества Гийома.

Прекрасно понимая, что для зятя важно лишь собственное здоровье и в наименьшей степени здоровье жены и своего прямого наследника, Беатрис бросилась в атаку:

– А если вас, например, прикончит внезапная желудочная лихорадка, кому достанется ваше состояние?

– Разумеется, моему сыну, с отдельной долей для Агнес.

– А если предположить, что жертвами некой загадочной болезни падут и другие – я и Агнес, – кто в таком случае легко получит опеку над Этьеном и его состоянием, да и вашим тоже?

– Маот!

– Именно, мой обожаемый зять.

Он закрыл рот пухлой белой рукой, испуганно бормоча:

– Боже мой! Господь и все его святые!

Эсташ де Маленье представил себе, что он распростерт на одре болезни, корчась в муках агонии, измученный ядом, задыхающийся, жадно хватающий ртом воздух… Ах, какое ужасающее, какое плачевное зрелище! Он также представил себе сына, который отдает душу Создателю. Правда, картина сия была уже не настолько жестокой и ужасающей. Что же касается супруги и тещи, то он, конечно, не сомневался, что их безвременная кончина его опечалит, особенно смерть Агнес. Эсташ де Маленье не был злым человеком, просто он любил только себя и сына – будущего себя. Поэтому ему была невыносима сама мысль, что какой-то негодяй может представлять угрозу для них. Он выпрямился и твердо сказал: