…давным-давно, кажется, в прошлую пятницу… - Ян Томаш Гросс

все) публикаций Яна, кроме того, мы виделись на разных официальных и дружеских встречах, и, хотя никогда не жили настолько близко, чтобы регулярно общаться, думаю, можно назвать нас друзьями. Я глубоко убежден, что его публикации оказали большое влияние на мою работу как в плане проблематики, так и интерпретации во многом благодаря стилю: свои научные, всегда тщательно документированные тезисы Ян излагает легко, но при этом полностью погружается в значимые и актуальные проблемы политики, идеологии и памяти. Ян не боится касаться болезненных вопросов, но не бьет наотмашь, не руководствуется желанием отомстить или чувством превосходства. Другими словами, пишет ли он по-английски или по-польски, его тексты всегда отсылают к лучшим традициям нравственно ангажированного научного творчества и интеллектуальной публицистики.

Нравственно ангажированное научное творчество раздражает некоторых людей самой своей природой: в этом, в сущности, заключаются его цель и миссия. Ян прошел долгий и поразительный путь, который свидетельствует не только о его взглядах, но и способности сосредоточиться на том, что волнует его больше всего, пускай даже за это приходится платить неприятием со стороны прежде поддерживавшей его части общества. Другими словами, чем больше он приближался к сути собственной идентичности — в процессе, который наверняка требует зрелости, уверенности в себе и эмоциональной дистанции, приобретаемой с возрастом, — тем сильнее тянуло его к тому, чтобы броситься в мутные воды польской истории; чем больше, так сказать, он эти воды взбаламучивал, тем больше посткоммунистическая, уходящая в этнонационализм Польша хотела отречься от своего неудобного сына.

Ян, сын польки, католички, участницы подпольной деятельности (Бюро информации при АК) и укрываемого ею польского еврея, участвовал в студенческих протестах в Польше в 1968 году. Исключенный за это из университета и арестованный, он в следующем году уехал вместе с семьей в Соединенные Штаты. Польская власть лишила его гражданства. Можно сказать, что при таком происхождении его первая книга, опубликованная в 1979 году, «Польское общество под немецкой оккупацией» («Polish society under German occupation»), была данью героизму его матери, но также послужила примером сопротивления коммунистическому режиму, подробнейшим образом показывая, как поляки под нацистской оккупацией выстроили альтернативное общество. Значительная часть этого масштабного сопротивления была инициирована польскими патриотами и националистами, которых коммунистические власти не дарили симпатией, усматривая в них фашистских коллаборантов. Вторая важная книга Яна, опубликованная в 1988 году, «Революция из-за границы» («Revolution from Abroad»), была шагом вперед, показывая, как СССР навязал коммунизм восточным окраинам Польши, аннексированным, согласно пакту Риббентропа — Молотова, в 1939 году, и с большой эмпатией описывая жестокие депортации населения.

Книга «Революция из-за границы» вышла перед самым падением коммунизма. Бóльшая часть представленного в ней материала взята из польских источников, находящихся в зарубежных архивах, особенно из обширных свидетельств, собранных у депортированных поляков и хранящихся в Гуверовском институте в Стэнфорде. Брошенное Яном советской власти обвинение, вне всяких сомнений связанное с его личной отчаянной оппозиционной деятельностью, борьбой с коммунистической диктатурой в послевоенной Польше, возможно, оказалось слишком близким по духу националистической риторике польских беженцев. Автор тщательно подчеркивает мученичество поляков, указывает завышенное — тогда считавшееся верным — количество убитых и депортированных в СССР. В 2002 году Ян опубликовал второе, расширенное, издание этой книги, где скорректировал цифры и добавил новое эссе на тему «паутины» межэтнических отношений в Восточной Польше. Эссе это говорит о том, что Ян называет «сюжетом» польско-еврейских отношений в злосчастное десятилетие 1939–1948, то есть с начала Второй мировой войны до введения в Польше коммунистического режима. Стремившееся оспорить «стереотипы мышления», доминирующие в области польско-еврейских отношений «в польской историографии», это эссе — как мне кажется — знаменовало перелом в интеллектуальном развитии Яна. Автор отсылает в нем к собственным публикациям, как более ранним, так и к последующим, невероятно значимым и неожиданным.

Польские свидетели советского вторжения 1939 года, чьи голоса можно обнаружить прежде всего в многочисленных свидетельствах в Гуверовском институте, часто говорят о еврейских соседях, сотрудничавших с советской властью, «вбивавших нож в спину» Второй Речи Посполитой, способствовавших репрессиям в отношении поляков. Миф «жидокоммуны» или «юдобольшевизма», корни которого уходят в обвинение евреев в сотрудничестве с врагом во время Первой мировой войны, а затем польско-российской войны, распространился, подобно лесному пожару, в 1939–1941 годы на оккупированных СССР бывших польских территориях и сыграл значительную роль в формировании позиции поляков по отношению к евреям под немецкой властью. Именно на этой теме сосредоточился Ян, представив ее не в виде теоретических размышлений или общего исторического очерка, но сосредотачиваясь на конкретном случае геноцида в Едвабне, где сразу после ухода СССР польские жители напали на своих еврейских соседей и с чудовищной жестокостью их уничтожили. Здесь Ян также обратился к голосам свидетелей, но на сей раз это были уцелевшие евреи. Это было так, как если бы Ян, ранее писавший о польском героизме и мученичестве, перешел на другую сторону и присоединился к тем, кто значительно раньше свидетельствовал о польском антисемитизме во время Холокоста. В сущности, это был совершенно логичный поворот. Десять лет спустя Польша праздновала национальное возрождение и сумела затушевать темные стороны своего прошлого. Ян продолжил начатое ранее — демонтаж бело-красной ширмы, прикрывавшей в годы войны братское насилие. Едвабне, разумеется, не было исключением, как писали авторы многих публикаций после выхода «Соседей» в 2001 году, но не было также и нормой. Однако книга эта драматически изменила восприятие польской исторической политики и историографии. Это изменение наглядно продемонстрировало полякам, что их страдания в период немецкой оккупации не только не удержали их, но даже вдохновили на преследование других, прежде всего еврейских, сограждан. Это было изменением позиции, унаследованной от эпохи коммунизма, поскольку при коммунистической власти Польша неохотно открывала правду о геноциде евреев и своем соучастии в нем.

В этом смысле «Соседи» оказали позитивное влияние на польскую военную историографию. Но впечатление, которое сложилось у многих после 2001 года (то есть после публикации этой книги, а затем следующих), что Польша встанет во главе остальных стран Восточной Европы (какое-то время так оно и было) в деле осознания «паутины отношений» 1939–1948 годов и сложного генезиса этого десятилетия, оказалось иллюзией.

В последующие годы Ян опубликовал ряд работ, которые, очевидно, все больше раздражали польских читателей. Это происходило по двум причинам: во-первых, политические настроения в Польше в последнее время качнулись вправо, а во-вторых, если в «Соседях» мы имеем дело с довольно сдержанным рассказом о насилии по отношению к евреям в период немецкой оккупации (хотя насилие в Едвабне исходило в основном от местного населения), то книга «Страх» (2008) сосредоточена на послевоенном погроме в Кельце как проявлении