Теплый пепел надежд - Ксения Васильева

— Кирилл… — начал Касьян.

— Простите, мое истинное имя — Кирик, — раздраженно перебил его. — Даже значат они разное: Кирилл — солнце в персидском, а Кирик — вестник в греческом. Мне надоело, что приятели-художники никак не могут запомнить моего имени! — Все это он высказал с большой горячностью. Собеседник понимающе кивнул.

— Мне это знакомо. Когда я называю свое имя вместе с отчеством — Гордианович, — обычно, за редким исключением, переспрашивают, а однажды одна дама даже назвала моих родителей чокнутыми, но потом все же извинилась.

Касьян болтал, видя, как смягчается выражение лица Кирика.

— Кирик, как говорится, под хороший разговор, покажите мне ваш триптих! — решился сыщик.

Кирик сразу стал суше:

— Кто вам про него сказал?

— Чесслово, не помню… По-моему, все говорят. Я ведь дружу с художниками… Любопытство гложет, — без запинки ответил гость.

Кирик колебался.

— Он не закончен, нет третьей части… И, возможно, ее не будет… Впрочем, пожалуйста.

Он отвернул от стены три большие полотна в подрамниках. Один холст был чистый…

— А высказываться можно? — как бы с опаской спросил Касьян.

— Можно, вполне. Даже, может быть, нужно… — ответил Кирик просто.

Касьян уставился на первую картинку, перевел взгляд на вторую и внимательно оглядел пустой холст.

Кирик вышел, видимо, не желая наблюдать это разглядывание. На картинках (терминология Кирика) была она! Та уродинка, маленький слепок которой он взял из наследия Генки. Но тут была феерия.

На первом она стояла обнаженная на переливающемся заднике. Прекрасное, золотистым светом озаренное тело, идеальная фигура (подправлял, наверное, подумал Касьян, такого раскоса быть не может), уродливое личико и головка с редкими серыми прядками (а на лобке волосы вились и золотились).

…Странный портрет, подумал Касьян, привлекает и отталкивает. И заставляет задуматься…

На второй картинке фигура девушки была задрапирована серым полупрозрачным шелком, сквозь который лишь угадывалось тело, затененное складками ткани и лишь кое-где проглядывающее сверкающим золотом кожи… Хотелось сорвать эту тряпку!

Касьян снова перевел взгляд на первую часть. Вот что делает одежда с человеком! Покров лишает его целостности… Пожалуй, посмотрев на эти картинки, за такой женщиной можно пойти на край света… Дух! Вот что главное здесь. Он витает над двумя картинами и даже над пустой третьей!..

Гениальный триптих. По крайней мере, так решил Касьян. Видимо, так же думали и другие, если о незаконченном триптихе столько говорят… Неужели они с Генкой из-за нее разошлись?.. А он-то думал, из-за красотки…

Касьяну захотелось узнать об этой девчонке все. Расспросить Кирика?.. Но ведь не скажет ничего дельного… Генку уже не спросишь. Олега? Да, надо съездить к нему и разыскать эту рок-уродину. И уж из нее вытрясти все. А вдруг она замешана?.. И Генкина смерть в какой-то степени насильственная? Накликала беду, ведьмочка…

Чем дольше смотрел Касьян на триптих, тем опаснее казалась ему неведомая натура. На третьем, пустом полотне он увидел надпись внизу: «Сонечка. Триптих». Значит, Сонечка…

Уменьшительное, как у ребенка, несовременное имя… Хотя Софья, София — матерь премудрая. Вовсе это не детские дела…

Вошел Кирик. Напряженный, он пытался скрыть это под усмешкой. Бравадой занимаешься, как маленький, подумал Касьян, крепко тебя задело…

— Знаешь, Кирик, ошалел я от твоей Сонечки… — он заметил, что лицо художника передернулось. Значит, начал Касьян верно, нашел тропинку… — Если бы красавица была там, наверное бы не подействовало… Где ты такое чудо откопал?..

— Мне повезло. Случайность, чистая случайность… — признался тот. — А с такой натурой только ленивый не сделает шедевр, ну не шедевр, но нечто близкое.

Касьян решил его добить.

— Не поверишь, но у меня есть скульптурка твоей Сонечки. Я ее купил после смерти Геннадия. Прекрасная тоже вещь.

Глаза разволновавшегося Кирика стали злыми. Он хотел сказать что-то резкое, но сдержался, бросив:

— Натура — все. Художник — это лишь следствие…

Что этим он хочет сказать, что Генка — бездарь, а он сам? Как, интересно, он себя оценивает? Он же сказал: шедевр не шедевр, но нечто близкое…

— Кирик, послушай. — Касьян удобнее устроился в кресле, решив не уходить отсюда, пока что-нибудь не узнает или пока не прогонят. — Давай чуток выпьем за твою… — он хотел сказать «Сонечку», но в последний момент запнулся, — за твою картину и натуру… Мне хочется посидеть у тебя, не возражаешь? Я не на всю ночь, можешь меня прогнать, если надоем.

— В качестве кого ты хочешь посидеть? Как сыщик? Тогда я тебе мало интересен… — Кирику этот парень, сначала вызвавший симпатию, надоел. Но не выгонять же его сразу после его заявления… — А если просто посидеть, расслабиться, пожалуйста, только я и в этом не мастак.

— И то, и другое. Мне у тебя интересно, и меня очень заинтриговала личность, — Касьян кивнул на «Сонечку». — Тебя же она заинтересовала? Ну вот… И меня тоже, только с точки зрения человеческой натуры. Она, конечно, неординарная девчонка?..

— Да, — коротко откликнулся Кирик, — и это меня больше всего мучает… — Художник замолчал, притих и Касьян — нельзя его спугнуть, кажется, ему хочется выговориться…

— Я нашел ее в нашем бомжатнике через одного не слишком чистоплотного человека — в смысле денег, хотя вполне интеллигентного. А в этом бомжатнике жуть… Привел ее сюда, поселил, на сколько она захочет… Стал писать. Девочка издалека приехала — как все приезжие за сладкой жизнью… Хотя ей-то сладкая жизнь не светила. Ну, вначале она стеснялась, не знала, как себя держать, ей шестнадцать лет всего. Мы с ней дружили — никаких отношений, кроме дружбы, уж поверь мне, — Кирик взглянул на Касьяна. — И вдруг она ушла, — вздохнул художник, заканчивая рассказ.

…Вот-те раз, огорчился Касьян, подумав, что теперь придется задавать вопросы… Девчонка, наверное, ждала не дружбы…

— А куда она ушла-то? Ты что, не знаешь? — вроде бы удивился Касьян.

Кирик заметался, это чувствовалось, но все же ответил:

— К твоему приятелю, Геннадию… Через нашего соседа Макарыча… Тот деньги с Геннадия содрал. А Генка у меня случайно увидел Соню, с ума стал сходить — дай натуру! Но я его хорошо знал и не хотел, чтобы она к нему в руки попала. Растлит и опоганит.

…Так-так-так! Вот и Генка проясняется, правда, это мнение довольно неординарного человека.

Для Касьяна покойный был отличным парнем, другом с щедрой душой. А как у Генки складывались отношения с женщинами, он знать не хотел.